Рубеж - 66. Сделка

65. В окружении  http://proza.ru/2022/02/18/251

День падения Тумаша стал памятным не только для его защитников, но и для Межамира. Хотя начался он достаточно обыденно. После завтрака конунг от нечего делать пошел прогуляться по садику за теремом. День был пасмурный. Затянутое облаками небо хмурилось и грозило пролиться дождем. В саду было сыро, мокро, неуютно. Но возвращаться в свой мрачный чертог, где он чувствовал себя бесправным пленником, Межамиру тоже не хотелось. И он упорно шагал по дорожкам, то и дело возвращаясь к калитке (садик был небольшой, всего несколько десятков шагов в поперечнике).

Все последнее время Межамир был погружен в мрачные размышления. Причин для этого было две: его внезапный бесславный плен и измена Чернавы. Мысли конунга, сделав небольшой круг, неизменно возвращались к двум этим темам, также, как его тело к калитке. Межамир спрашивал себя, как он мог так нелепо попасть в расставленную ловушку и не находил ответа. Конечно, проще всего было списать все на коварство врага. Кульдюрей и Тюпрак сговорились и заманили его в западню. Но что-то подсказывало конунгу: в этой версии не все так очевидно. Внезапная смерть Кульдюрея наводила на мысль, что хан также стал жертвой чьей-то изощренной интриги. Межамир даже готов был поверить, что именно против хана она и была прежде всего направлена. Кто-то пожелал ликвидировать Кульдюрея и хладнокровно осуществил свой коварный замысел. Но кто это мог быть? Неужели Тюпрак? Как следует, все обдумав, Межамир решил, что это вполне вероятно. Он и сам на его месте постарался бы воспользоваться сложившейся ситуацией. Избавиться от чрезмерно независимого ненадежного союзника, прибрать к рукам его воинов, это ли не удача? И то, что смерть настигла Кульдюрея в тот момент, когда он находился в плену, позволяло ловко замести следы и свалить все на ворангов, то есть, на него, Межамира. А заодно отказаться от исполнения своих обещаний. Кто теперь обвинит Тюпрака в коварстве? Вероломным обманщиком скорее всего объявят его, Межамира. И показательно накажут, чтобы воины Кульдюрея испытали чувство удовлетворения. Самым невыносимым для Межамира было сознавать, что он позволил обвести себя вокруг пальца, словно глупый самонадеянный мальчишка. А теперь, скорее всего, его постараются сделать еще и козлом отпущения. Но этого-то он, по крайней мере, не допустит. Он покажет, что способен на что-то большее. И Межамир действительно сознавал, что способен на что угодно, даже не предательство, лишь бы не играть унизительной роли мальчика для битья в чужих честолюбивых замыслах.

Второй причиной его бесконечного раздражения оставалось, как уже было упомянуто, история с Чернавой. Он даже сам себе боялся признаться, насколько ее измена его уязвила. Мысль, что ему предпочли простого беглеца без роду и племени, что все его внешние данные, его знатность и богатство оказались бессильны перед обаянием Гоннара, жгла Межамира, словно огонь. Очевидно, какой-то бог покровительствовал этому проходимцу. Иначе, как бы он смог обходить все расставленные против него ловушки? Межамир ненавидел Гоннара и клял себя за то, что не избавился от него раньше, что не подослал к нему убийц еще летом, когда тот служил на заставе.
Впрочем, он успокаивал себя тем, что сделать это никогда не поздно. Его чувства по отношению к Чернаве были намного сложнее. После памятной сцены в храме богини, когда Чернава резко и зло порвала с ним, он был так рассержен, что тоже решил отказаться от нее. Он не сомневался, что абсурдность и нелепость ее выбора вскоре сделается очевидной. Ведь пропасть между конунгом, будущим хересиром и простым гриднем огромна. Конечно же Чернава (он знал ее гордость и честолюбие) очень скоро осознает свою ошибку. Когда пройдет исступление страсти, которое порой накатывало на нее, делая слепой и глухой ко всяким доводам рассудка, она одумается и попытается вновь вернуться к прежнему возлюбленному. И тогда он сумеет поквитаться за обиду!

Межамир не сомневался, что так оно и будет и заранее предвкушал сладость мести. Однако неделя проходила за неделей, а Чернава даже не думала к нему возвращаться. И тогда на Межамира накатило другое всепоглощающее чувство, и это была ревность. Его сводили с ума сцены их близости, которые он рисовал в своем воображении (а то, что Чернава время от времени встречается с Гоннаром, было ему хорошо известно). Можно сказать, что эти видения доводили его до исступления, преследуя, как наваждение, лишая сна и аппетита. Вот тогда он вдруг с удивлением и яростью обнаружил, что Чернава занимала в его сердце гораздо больше места, чем он мог предположить. Хотя, возможно, как это часто бывает с себялюбивыми людьми, именно ревность разожгла в нем любовь. И если бы избранником Чернавы оказался не Гоннар, конунг смог бы гораздо легче пережить происшедший разрыв. Теперь же вся эта история заставляла его по-настоящему страдать. Но если благородные сердца душевные муки возвышают, Межамир, напротив, чувствовал, что приступы ненависти и ревности могут толкнуть его на такие поступки, которые он раньше бы себе ни за что не позволил.

В то утро, когда Тумаш переживал последний, роковой штурм, конунг, как уже говорилось, находился в самом мрачном расположении духа. Осенняя слякоть и вид уже изрядно надоевших ему кустов смородины только усиливали его раздражение. Но тут в терем неожиданно явился бий Осолук в сопровождении полусотни всадников и велел ему собираться. Спустя короткое время Межамиру подвели оседланного коня, после чего все немедленно отправились в путь. Хотя бий не указал конечную цель их поездки, юный конунг вскоре сообразил, что они возвращаются в Тумаш. Открытие это воодушевило и развлекло его. И не только потому, что его волновала судьба вверенного ему города, но и от того, что в этом городе оставалась Чернава. Так что каждый шаг в направлении Тумаша приближал его к ней.

Еще до того, как взору Межамира открылся осажденный город и кунский лагерь, по возбужденному виду своих спутников, по их быстрому обмену мнениями, конунг догадался, что происходит что-то необычное. Смысла кунских речей он не понимал, но зато вполне уловил их общий настрой и значение: его спутники пребывали в радостном возбуждении и предвкушают хорошую добычу. Об этом свидетельствовал жадный блеск в их глазах, нетерпеливые движения и какой-то новый, пренебрежительный тон, появившийся в их речах, когда они обращались к нему.
Подобная ситуация, как быстро сообразил Межамир, могла быть только    в одном случае – осада Тумаша подошла к концу. Это его не удивило. Он ведь хорошо знал положение дел в городе на момент своего пленения. Оно было отчаянным. С тех пор ситуация могла только ухудшиться. Межамир даже удивлялся, что тумаши продолжают успешно отбиваться, когда его с ними нет. Никакого сочувствия он к ним не испытывал. Напротив, это упорство вызывало чувство досады.  Но теперь, похоже, конец все-таки наступил. А это значит, что он не ошибся, когда решил сдать крепость.

Не доезжая до городских ворот, конвоиры вместе с Межамиром поднялись на холм – тот самый, с которого полтора месяца назад обозревал вражеские позиции ярл Ингельд. Картина, открывшаяся конунгу, подтвердила его догадку. Восточные ворота уже были распахнуты настежь. Куны прорвались за городские стены, и теперь бой кипел внутри укреплений. В нескольких местах поднимались столбы дыма – знак того, что Тумаш переживает сейчас судьбу всех взятых штурмом городов. Кое-где еще завязывались отчаянные схватки, постепенно сменявшиеся грабежами и насилиями. Их сопровождали пожары – неизменные спутники войны. Впрочем, детинец, как убедился по некоторым признакам, Межамир, оставался в руках осажденных.   Со стороны северных ворот, где располагался лагерь Тюпрака, уже потянулась в сторону Старграда вереница груженых повозок. Очевидно, старый хан быстро сворачивал свой лагерь, ведь нужда в его личном присутствии отпала.

У подножия холма был разбит большой шатер, в котором Кумбал устроил свой штаб. Вокруг него царили суета и оживление. К натянутому аркану было привязано два или три десятка оседланных лошадей. То и дело подъезжали всадники, как видно, с докладами. Другие   стремительно уносились в сторону города, разнося ханские распоряжения. Сотня всадников оставалась в седлах. По дорогому оружию и доспехам Межамир признал в них ханских гвардейцев. Они находились в ожидании и имели вид людей, готовых отправиться в путь. Действительно, сам Тюпрак и его сын вскоре вышли из шатра, приветствуемые своими подданными. Старому хану подвели коня. Он легко вскочил в седло и поскакал на восток. Отряд телохранителей двинулся следом. Количество народа возле шатра заметно поубавилось.

- Поехали! – сказал бий.
Межамир ударил пятками своего коня. Легкой рысью они стали спускаться с холма. Кумбал еще издали заметил пленного конунга и остановился, ожидая его. За полсотни шагов все спешились часть конвоя осталась      с конями. Осолук подвел пленника к хану. Он и его сопровождающие низко поклонились. Межамир тоже поклонился, потому что знал о любви Кумбала к почестям и не хотел с ним ссориться.

- Я велел привезти тебя, чтобы ты увидал падение своего непокорного города, - сказал Кумбал по-склавски, - а также смерть своих людей. Все тумаши -   отъявленные смутьяны. Поэтому с ними    поступят не как с пленными воинами, а как с нашими беглыми рабами.   

Межамир промолчал. Он был бледен, но казался спокойным.
- Ты тоже противился нашей воле, пытался помешать нашей победе. И если бы куны были злопамятными, они бы многое могли тебе припомнить.
- Я был не единственным вождем, - ответил конунг.

- Возможно, - согласился Кумбал. – Но и той властью, что у тебя была, ты пользовался во зло мне и моему отцу.
- Я собирался сдать город и выполнил все условия, о которых вы договорились с Кульдюреем, - напомнил Межамир.

- Да, все условия! – усмехнулся хан. – Только при этом отравил самого Кульдюрея.
- Я этого не делал. Да это было бы и глупо, ведь Кульдюрей оставался единственной гарантией нашей безопасности.

- Вижу, что у тебя на все готов ответ. Но не думай, что тебя спасут твои увертки. Мой отец намерен разобраться в этой темной истории. Можешь не сомневаться – он найдет виноватых.      

- Очень хорошо, - спокойно произнес Межамир. – Я бы тоже хотел узнать их имена.
- Ты их узнаешь, - пообещал Кумбал и нехорошо усмехнулся.
Прежде, чем сесть на коня, он приказал:
– Приведите пленного воеводу!

Межамир оглянулся и увидел, что из шатра вывели Сарычана. Хересир скользнул хмурым взором по фигуре конунга, ничего не сказал и молча сел на подведенного ему коня.
- Поехали! – бросил хан.

Отряд тронулся с места и, спустя короткое время, въехал в поверженный город. Все пространство вокруг восточных ворот было завалено трупами. И мертвых кунов среди них было заметно больше. Очевидно, бой был упорным, и за победу Тюпраку пришлось уплатить немалую цену.

От ворот Кумбал повернул на север. Они проехали   мимо разорённых домов, развороченных юрт и остановились на пустыре, неподалеку от городской стены. Здесь прямо на земле расстелили несколько больших рогож, на которых предполагалось собирать захваченную добычу. Судя по всему, победители надеялись сорвать хороший куш, который покроет все издержки осады. Расчет был верный, ведь Тумаш находился на перекрестке оживленных торговых путей (водного и сухопутного), его жители получали от этого неплохой доход. И ремесленники, и купцы, и воины Тумаша имели приличный достаток. Все они владели первосортным, дорогим оружием, да и денежки, как было известно Межамиру, у них водились. Но ему было также известно, что с началом осады, большинство горожан отнесли свои сбережения в сокровищницу при храме Геревита, который располагался в недоступном пока для кунов детинце.      
Зато оружия, как и ожидал Межамир, оказалось много. Со всех сторон несли на пустырь мечи, доспехи, шлемы и щиты. Впрочем, поток добычи был пока не очень обильным, так как у кунов хватало других забот. Помимо детинца, в самом городе оставались места, где не стихали упорные схватки. Давняя вражда между ними и кунами не давала горожанам надежды на снисхождение. Они знали какая судьба ожидает их в плену и потому бились упорно, не на жизнь, а на смерть.  Со всех сторон к Кумбалу скакали гонцы с докладами. Он вполголоса отдавал распоряжения. До Межамира долетали лишь отдельные слова. Да он особо и не прислушивался, погруженный в свои мысли. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться в каком-нибудь другом месте подальше от Тумаша.

Неожиданно внимание Межамира привлекли три всадника-куна, появившиеся со стороны южной стены.   Они гнали перед собой пленную девушку, подгоняя ее древками копий. Пленница шла с трудом, прихрамывая. Очевидно, она была ранена. Еще не разглядев ее лица, конунг почувствовал, что сердце его дрогнуло.  Он узнал Чернаву!

Дочь Славяты была облачена в короткую легкую кольчугу, порыжевшую от пятен крови. Шлем она не надела или потеряла, и длинные волосы свободно рассыпались по плечам. Лицо было бледно, с пятнами грязи и копоти. По-видимому, кроме раны ее донимала сильная усталость.

Чернава тоже узнала Межамира, но, скользнув по нему взглядом, отвела глаза и больше не смотрела в его сторону.   
Ее подвели к хану. Сарычан наклонился к уху Кумбала и что-то тихо сообщил ему. Межамир подъехал поближе. Он увидел, как на лице Кумбала появилась довольная, глумливая усмешка.

- Ты дочь воеводы? – надменно спросил он по-кунски.
- Зачем спрашивать о том, что тебе и так известно? – также по-кунски ответила Чернава.

Один из конвоиров с силой ударил ее древком копья по больному плечу. Чернава вскрикнула, ее лицо исказилось от боли.
- Я знаю, что женщины-тумашки распущены и дерзки, - сказал Кумбал. – Но сейчас тебе лучше попридержать язык и научиться почтительности.
   
- Я не тумашка, - ответила Чернава, глядя в глаза Кумбалу. – Моя мать была свободной кункой из знатного рода. А мой отец, ярл Славята пользовался уважением хакана.

- То, что в тебе течет кунская кровь, еще не делает тебя настоящей кункой. А то, что твой отец был в почете у Велемира, никак тебе не поможет. Ты всего лишь военная добыча, жалкая рабыня, с которой я могу поступить, как мне заблагорассудится. А я не собираюсь с тобой цацкаться. Ты знала, какая судьба тебя ждет. И если бы, ты действительно была одной из наших женщин, ты бы не позволила взять себя живой.
Чернава ничего не ответила.

- Где вы ее захватили? – спросил хан у конвоиров.
- У южной стены, господин, - ответил один из кунов. – Она была без чувств после падения. Думаем, ее сбило со стены ядром от порока.
- Поделом! Женщинам нечего делать на укреплениях. Уведите ее.

- Пошла! – крикнул конный кун и грубо толкнул Чернаву древком в спину.
Не удержавшись на ногах, она упала на землю.
- Прекрати толкаться, грубая скотина! – крикнул вдруг Межамир. Дав шпоры своему коню, он стремительно выехал вперед и встал между кунами и пленницей.

- Высокородный хан, - обратился конунг к Кумбалу. – Я хорошо знаю эту девушку. И она мне не безразлична. Я хочу знать, какой будет ее судьба.

- Ее судьба? – переспросил хан по-склавски. – Эта пленница, взятая в бою. Мы победители и делаем со своей добычей, что хотим. Я отдам эту девку на потеху своим воинам. И если она доживет до утра, мы продадим ее работорговцам из Трума.
 
- Отдай ее мне! Я заплачу больше, гораздо больше любого работорговца.
- Что ж, если таково твое желание, я пришлю завтра утром слугу. Он сговорится о цене.
- Я не хочу ждать до утра! Уступи ее мне прямо сейчас.

- Уступить тебе? – надменно переспросил Кумбал. – Кем ты себя возомнил, Межамир? Разве у тебя есть свои деньги? Ты такой же пленник, как она. Все что есть у тебя, все что на тебе надето, даже песчинки на подошвах твоих сапог принадлежат мне. И ты жив только потому, что мертвый стоишь дешевле, чем живой. Но можешь не сомневаться – я взыщу с твоего отца за каждый прожитый тобою день.

- У моего отца много денег, - хмуро произнес Межамир. – Он заплатит за меня и за нее.
- С какой стати? Только потому, что она была твоей любовницей?
- Какая тебе разница, почему он это сделает, если заплатят золотом?

- Нет! – отрезал Кумбал.
- Нет? Но я хочу знать почему. Если это всего лишь сделка, и все дело в деньгах, ты их получишь.

- Ты рассуждаешь, как торгаш, - презрительно бросил хан. – Иначе бы ты знал, что есть вещи, которые не продаются и не покупаются. Эта девка – часть военной добычи. Мой отец отдал город со всем, что в нем есть, своим воинам.  До завтрашнего восхода они вольны делать тут все, что пожелают. И никто, даже я, не вправе лишать их положенной по закону доли. А теперь отойди в сторону и не мешай победителям. Когда-то ты распоряжался в этом городе, но теперь ты здесь никто.

Хан закончил говорить, и в воздухе повисла тягостная пауза. Чернава стояла, опустив голову. Конунг по-прежнему находился между ней и кунскими воинами, которые стали проявлять признаки нетерпения. Несколько мгновений Межамир молчал, о чем-то напряженно размышляя, а потом, словно решившись, тряхнул головой и вновь обратился к хану:

- Я верю в твою справедливость, Кумбал, - сказал он, - и потому прошу рассудить мой спор с этими людьми.
- Какой у тебя может быть с ними спор?
- Из-за этой девушки! Они хорошие воины и храбро бились с горожанами. Но все, что они сделали, ничтожно по сравнению с тем, что могу принести тебе я.

Слова Межамира озадачили хана.
- Ты готов оказать мне любую услугу, лишь бы я оставил тебе дочь воеводы? – спросил он. – Это, конечно, меняет дело, но все зависит от того, что ты сможешь нам дать.

- Я удвою твою победу. Ты получил сегодня один город. Я отдам тебе еще один. В придачу к Тумашу ты получишь Витичь. Дай мне две тысячи воинов, и завтра я передам им эту крепость.
- Витичь?

- Да, ты получишь его без единого выстрела, без пролития крови, только дай обещание, что гарнизон спокойно переправится на тот берег Славоны.
- Почему ты решил, что они тебя послушают?

- Я назначен конунгом всего Порубежья. Моя власть простирается до берегов Непры. Когда я отдам приказ, воевода не посмеет ослушаться.

- Если ты это действительно сделаешь, - торжественно произнес хан, - то ты окажешь нам большую услугу. Никто не станет тогда оспаривать твое право на часть добычи. Коли вернешься завтра с известием, что Витичь признал власть моего отца, можешь взять себе эту рабыню. Она будет находиться в твоей полной и нераздельной собственности. Хочешь - люби ее, хочешь - продай или убей. Я так сказал!

67. Смертельный путь  http://proza.ru/2022/02/19/651

«Заповедные рубежи»  http://www.proza.ru/2013/07/08/294