Rip current. Кольцо Саладина, ч3. 20

Великие дела не заставили себя ждать. Мимо третьего этажа нам с Таткой пройти не удалось. Кто-то там, в его глубинах, надрывно рыдал, кто-то что-то восклицал, какие-то толпы бежали по коридору то в одну, то в другую сторону. В общем, там кого-то спасали.
Мы, не сговариваясь, свернули в кухню третьего этажа - и всё стало ясно.
Страсти клубились вокруг американки Кимберли*, жительницы нашего семнадцатиэтажного рая. И клубились уже не впервые.
 

Американка Кимберли была настоящей американкой, приехавшей в Москву учиться в МГУ. Она была хорошая: добрая, участливая, необидчивая. И, несмотря на громадный рост, даже красивая – блондинка с нежным лицом и ясными глазами. Поэтому с ней дружили, её любили, живо принимали к сердцу её проблемы и звали её просто Кирой.
А проблем у Киры-Кимберли было две: одна американская, зарубежная, другая местная, советская. Американская заключалась в чернокожем бойфренде Шоне. Шон отличался исключительной ветреностью и в отсутствии любимой отнюдь не скучал, о чём подруги Киры регулярно сообщали ей в письмах. Кира читала письма и плакала в подушку. Или, чтобы не мешать девочкам, в кухне. Тогда сбегался весь этаж.
Местная проблема была не менее сложной: замечательная Кира одевалась, как бомж. Такой она приехала из Америки и долго не понимала, чем не хороша в своих мешковатых майках, грандиозных бесформенных джинсах и стоптанных замшевых валенках. Из хорошего и качественного у неё были только лекарства и фотоаппарат. Одежда же вся была редкостным отстоем.
Первое время думали, что она взяла с собой дранье, потому что считала, что едет в советский союз, то есть, в глухую дыру, где и вот так сойдёт.
Задружившись поближе, с ней начали аккуратное просвещение: почему она такая привлекательная девица, одевается, как у нас уж и в колхоз не ездят.
Выяснилось невероятное. Оказывается, у них так принято одеваться - и не только студентам, а вообще всем. Всем пофиг на одежду.
- У нас так ходят, я взяла с собой свои обычные вещи, – растерянно объясняла Кира.
В итоге, прежде чем повезти Киру в гости – а в гости в русские семьи она ездила с радостью – её наряжали всей общагой. Тащили со всех этажей кофты, шарфики, модные «косухи», чтобы Кира представала в чужом доме достойно.
Одеть её было сложно: она носила пятьдесят второй размер, а средний размер по общаге был сорок шесть с половиной. В ход шли мамы, тёти. Девочки привозили что-то от родительских гардеробов.
Конечно, Кира осознала свою отсталость на фоне современных девушек, и, видимо, сумела это донести до своих американских родителей, которые в начале зимы приезжали её навещать. А, может, и сами они увидели, как их дочь выглядит на фоне московских красоток. Которые, вертясь изо всех сил, выглядели, как фотомодели.
Во всяком случае, вскоре Кира получила из дома большую посылку с вещами посимпатичнее.

И вот сейчас разгоралась очередная гардеробная драма.
Киру пригласили в Большой театр. Молодой человек. Москвич. Крутой. Сын дипломата. И, конечно же, у Киры для Большого театра у не было ничего, ни тут, ни дома...
Залитая слезами, одетая в красную байковую клетчатую ковбойку, Кира сидела в кухне, а вокруг неё, живописно окутанные дымом, расположились человек двенадцать участвующих в её судьбе девочек во главе с председателем нашего студсовета Ирусей. В центре, как и положено на форумах, стоял стол, на столе красовалась «хрустальная ваза» для окурков, почти новая, из-под «Завтрака туриста».
- Она в этих своих говнотопах на «Лебединое озеро» собралась! – не стесняясь в выражениях, закричали наши утончённые девочки при виде нас, размахивая дымящимися сигаретами. - Туфли ищем по всей общаге. У неё сорок первый размер, это нормально? У тебя какой? – подступили они к нам сходу. - А у тебя?
- Тридцать шестой, - сказала я виновато, а Татка только руками развела.
- Она вот в этой рубахе собралась на балет! – не смолкал возмущённый девичий гомон.
Кира всхлипывала, подвернув под табуретку свои потрясающие баскетбольные ноги в мужских тапочках – женских на её ноги в наших магазинах не нашлось, а из дома она не привезла – у них там ходят весь день в обуви до самой ночи.
Она и тут по своим обычаям вознамерилась было ложиться на постель в своих громадных кроссовках, но её быстро привели в чувство и приучили к порядку. Девочки в её комнате были деревенские, правил строгих, бедная Кира покорялась им с первого слова. Но и они за неё стояли горой, учили хорошим манерам, не появляться на людях с обломанными ногтями и правильно обращаться с мужчинами. То есть, «забыть этого дурака Шона, пусть катится к своим проституткам».
Топоча, как стадо слонов, в кухню ворвались запаренные гонцы.
- Сапоги нашли на каблуках! Кира, давай ногу!
Кира, всхлипывая, скинула тапки, её всадили в сапоги, заставили прогуляться по кухне.
- Как-то очень высоко, - подбирая обплаканные буйные волосы, сомневалась Кира. - Мне высоко…
- А он сам-то какой? Высокий? - допытывались девчонки.
Зарёванная Кира молча кивала.
Вторая группа гонцов затопала по коридору.
- Завтра после обеда привезут меховое полупальто и шарф через плечо! – радостно возвестили они с порога.
- Пальто? – пролепетала Кира? – Пальто тоже?
- А ты думала? - загомонили девочки. – На балет в драной «аляске» своей?
- Надо посмотреть, как платье с сапогами пойдёт, - озабоченно объявила Ируся, и я разглядела у неё на руке что-то бархатное и фиолетовое. – Если не пойдёт, будем искать красивую кофту с удлинённой юбкой. Бижутерию сегодня подберём.
- Осталось бельё, - напомнили девчонки.
Кира немедленно залилась слезами вновь.
- В её белье только сено косить, - пояснили девочки.
- Ей же прислали, - напомнила я.
- Что там прислали-то! – закричали Кирины сожительницы. – В тех трусах только в бассейн и на сенокос! У нас такое пенсионеры не наденут.
- Это очень удобно, - попыталась запротестовать Кира. – Бесшовное бельё. Это комфорт.
- Нашла чем мужика удивить, комфортом, - с негодованием загудела кухня. - Запомни: о комфорте будешь думать, когда на пенсию пойдёшь.
- А у них что, должен быть интим? – поинтересовалась Татка.
- Никто не знает, - за всех ответила Ируся. – Но, если будет бельё – будет и интим.
- Ясно, - кивнула Татка, погасила сигарету в «хрустальной вазе» и подхватила Киру под руку. – Вставай, пошли к нам. Будет тебе интим.


Зарёванную Киру привели в нашу комнату. Не раздеваясь, Татка выметнула из шкафа заветный хрустящий пакет, вытряхнула бельё и эффектно продемонстрировала со всех сторон.
- Давай, меряй – скомандовала она обомлевшей Кире. – Если подойдёт – значит, твоё.
Киру препроводили в ванную. Кворум, увязавшийся следом за нами, втиснулся в комнату и расселся кто куда в ожидательно-наблюдательной позе.
Когда Кира вышла из ванной – мы ахнули. Что значит, красивое бельё на высокой девушке с белоснежной кожей! Комплект был тёмно-синий с серебристыми кружевами. Кире шло умопомрачительно, и, хотя она и показывала руками, что ей где-то тесно, все хором убедили, что приличное бельё должно быть внатяг.
Примчались остальные девчонки с блузками и колготками, увидели Киру, восторженно заверещали. Татка вытащила тётушкину кофту с плечами, ходоки забрали Киру вместе с вещами и отправились доодевать.
- Завтра в институт не пойдёшь, мы тебя с утра накрасим, волосы завьём, будешь красоткой, - приговаривали они, уходя. - И наплюй ты на этого Шона, мы тебя сфотографируем такую красивую, пошлёшь ему, и пусть там локти кусает, дурак такой...
- А трусики не надевай сразу, ты их с собой в сумочке возьми… - донеслось до нас сакральное уже из коридора, и мы с Таткой посмотрели друг на друга и дружно расхохотались.
- Ну, всё, развратят Кирку наши скромницы, - простонала Татка, валясь на свою кровать и размахивая от чувств руками. - Ох, развратят...
Я тоже опустилась на кровать. Потом легла, с наслаждением чувствуя лёгкость и отдых во всём теле. Всё-таки, не совсем я ещё была в форме, быстро уставала, быстро становилась голодной… Надо встать, суп хоть сварить, что-то там Татка говорила про бульонные кубики…
- Тат…
- М?
- Твоя тётка Огарёва по мужу?
- М-г.
- То есть, за Огарёва вышла замуж и вошла в семью Огарёвых?
- Ага. Прадед был Огарёв, дед был Огарёв. Тётя Маня замуж вышла за дядю Фиру, стала тоже Огарева. А что?
- А Наташи в семье не было?
- Ну, я Наташа.
- А ещё? Тебя в честь кого-то назвали? Мама твоя не рассказывала?
- Не помню. А тебе зачем?
- Понимаешь… Во сне у… в том сне, который…
Я запнулась. Я всегда запиналась, когда надо было как-то назвать князя для кого-то ещё. Для меня он был только князь, и по-другому его мой язык не поворачивался назвать. Но это ведь только для меня. Для других нужно было нормальное имя. И даже с Таткой, хоть она и была сто раз своя, я иногда чувствовала затруднённость. Когда говорила о личном – не чувствовала. А вот когда о деле, как сейчас…
Я пропустила имя и продолжила:
- В том сне про Белку, военном. Ну, помнишь? Там у неё была подруга. Которая ушла на фронт. Её звали Наташа Огарёва.
- Это точно не я, - Татка сладко потянулась и поднялась с кровати.
- Подожди. Может у вас в семье кто-то был на фронте? Ты не знаешь?
- Слушай, у нас такая родословная дико длинная… - Татка зевнула и опять потянулась - Дядя Фира ещё в испанской войне участвовал…
- Как бы это выяснить, а? Ты можешь у тёти спросить?
- А зачем тебе?
- Да ты не слышишь меня, что ли! – Я сердито вскочила тоже. – Ты понимаешь или нет? У Белки была подруга, Наташа Огарёва. А у меня подруга ты.
- Наташа Есина, - ухмыльнулась Татка, направляясь к нашей «кухне».
- Но ты же из семьи Огарёвых! - я повернулась к ней. - Что ты придуриваешься… Разве твоя мама не Огарёва?
- Мама Бузинцева. Но да, перед ней в роду Огарёвы. Которых я не застала.
- Нужна родословная, - сказала непреклонно.
- Что она тебе даст, моя-то родословная? Это надо тётку спрашивать, она прямее в роду.
- Вот и спроси.
- Знаешь чего, давай вместе, - сказала Татка, сидя на корточках перед кухонной тумбочкой и шаря в её глубинах. – Я тебя привезу, посажу с ней и сидите хоть до утра. А я уже не могу это слушать…
- Ты же историк, - попробовала я вразумить подругу.
- Вот именно! – воскликнула Татка, поднимаясь с пола с пакетом вермишели. – Вот именно: историк. Мне на работе по уши хватает этих родословных от царя Гороха и переписок с Иваном Грозным… Бери кастрюлю, пошли...


Кира появилась у нас уже ближе к ночи, когда мы сидели на кроватях и расчёсывали волосы ко сну. Была она успокоенная, почти счастливая. Молча подошла к столу и положила на него двадцать пять рублей.
- Ой, не надо, да ты что, я тебя так отдала, - заупрямилась Татка, сгребая деньги и суя обратно в руки Кире. – Я тебе дарю!
- Нет, нет! - отмахивалась Кира.
- Мне это не годится, - вразумляля Татка. - И всем нашим велико. Оно тут у меня целый год лежало и ещё столько пролежит…
- Нет, нет, нет! - сияя, отнекивалась Кира. - Мне все сказали: так хорошо. Девочки сказали, он позовёт меня к себе.
- А ты хочешь? Чтобы позвал?
Кира молча зажмурилась.
- Ну так и забирай это себе!
- Нет, нет, - Кира открыла глаза и распахнула во всю ширь. - Я хочу купить, ты обязана взять! Мне прислали денег, у меня есть. Мне ещё пришлют. А эти… так красивое, это будет моё, так красивое...
Татка предприняла было попытку вернуть обратно хотя бы пятёрку, но Кира решительно замахала руками и умчалась, сияя.
Мы с Таткой посмотрели друг на друга.
- Ну, что ж, -  сказала Татка, картинно беря деньги со стола. – Раз я обязана взять, то и возьму! - Она посмотрела на меня весело. - Должна сообщить благородному собранию, что наши финансовые проблемы с этой минуты решены. Теперь и день рождения справим!
И она с удальством хлопнула купюрами о свою ладонь.

продолжение следует.


--------------------------------------------
*В основу эпизода с американкой Кимберли положен рассказ Эллы Гор cherry_20003, описан с её слов и с её согласия.