Дети войны

  Шел 1953 год. Мне и моим сверстникам предстояло
учиться в пятом классе. В Западной Белоруссии всё
ещё существовала хуторская система. Школы до 7 кл.
включительно размещались в деревнях, где были
свободные дома или большие комнаты с отдельным
входом. От нас это было не менее шести километров.
Другим же детям и по 10 км было до школы. И ничего -
ходили. Только во время наводнения две-три девочки
жили у нас и в других семьях. По пути от нас была
одна речка, а от дальних хуторов - ещё две реки.
  Придя со школы, пообедав и немного отдохнув, если
надо - помогали родителям, а потом садились за
выполнение домашнего задания. Зимой, когда световой
день был коротким, приходилось зажигать... коптилку.
  Это маленькая бутылочка с керосином и льняным
фитильком, которая давала больше копоти, нежели
света. Дело в том, что в послевоенные годы трудно
было купить керосин и дорого для того безденежного
времени.
  Я помню, как соседи одалживали друг у друга
керосин, наливая его в бутылку на высоту
поставленного боком спичечного коробка. В деревянном
доме к вечеру становилось прохладно, особенно, когда
сидишь без движения за уроками. Поэтому задания
выполнялись на русской печке, сидя на коленках за
невысокой скамеечкой, вместо стола, на которой и
коптила упомянутая коптилка. Керосиновые лампы тоже
имелись, но те зажигались в основном на праздники или
на случай гостей.
  Школа работала в две смены. Однажды, ближе к
весне, мы возвращались домой после второй смены.
Идти через мост далеко и Дима предложил перейти
речку по льду, как всегда, хотя родители уже не
разрешали это делать. Дима приказал нам стоять на
месте, а сам решительно "двинул" на лёд и
оказался по
грудь в ледяной воде. Летом-то речка была
наполовину мельче. Мы кричали ему:
- Дима, вернись! - но он упрямо брёл вперёд, ломая
лёд. Так и выбрался на другой берег.
  Наш дом был ближе всех и я кричала ему:
- Дима, беги к нам домой, а мы пойдём через мост!
К моему дому было около одного километра, а к дому
Димы - три.  Но он побежал домой... и ничего,
даже не заболел серьёзно, чуть-чуть почихал да
покашлял. Правда, бабушка его усиленно чем-то
растирала, поила и лечила народными средствами.
  Кстати, болели у нас тогда очень редко. А если дети
заболеют какой-нибудь детской болезнью, то к врачам,
которые имелись только в районном центре, за 12-15
километров, никто не обращался. Всех  лечила баба
Поля (и детей, и взрослых). Образование у неё было
не выше начального, а знаний по медицине - высший
класс. В молодости она работала уборщицей в
районной аптеке, а во время войны и после войны -
санитаркой в военном госпитале, и, будучи способной
и любознательной, за время работы, наблюдая за
действиями фармацевтов и врачей, добровольно помогая
им, она научилась всему, что знали они и даже больше.
Она безошибочно ставила диагноз и назначала лечение.
Она лечила нас от скарлатины, коклюша, кори и других
заболеваний. Делала разные порошковые смеси без
весов, на глаз, пробуя на язык, определяла
концентрацию полученной смеси. Никогда не ошибалась
с диагнозом. Если заболевание серьёзное - велела
ехать в больницу. Надо сказать, что за свой труд она
денег не брала, только за лекарства какие-то
копейки, на которые опять пополняла свою аптечку.
Она приходила, когда к ней обращались, в любое время
суток, в любую погоду.
  Спасибо тебе, баба Поля, и вечная память!
  Родителям же не было времени сопровождать нас в
школу, да и дети деревенские с малых лет были
приучены к самостоятельности и хорошо знали все
окрестности. Опасаться было некого, детей тогда не
воровали и никакого насилия не было. Разве только
волки могли напасть на одинокого путника. Во время
войны им приходилось покидать леса, так как там
господствовали люди, вот они и промышляли по
хуторам. Ещё долгое время после войны, даже днём,
можно было встретить стаю волков. А ночью они часто
делали подкопы в сараях и похищали овец. Не
оставляли в покое и собак. Но тут уж на лай выбегал
хозяин и
отпугивал волков.
  Вот так мы жили. Однажды, поздней осенью, человек
девять учеников с нашей деревни (пятый - седьмой
классы) возвращались из школы в темноте. Шли
прямиком, ориентируясь на свет в хуторских окнах.
- Что-то долго мы идём, уже должен быть дом тёти
Анны, а его всё нет - сказал кто-то из ребят. А
огоньки уже совсем недалеко и их становится всё
больше и больше со всех сторон. Кто-то тревожно
проговорил:
- Ребята-а-а, похоже мы заблудились, ведь вокруг не
должно быть никакой деревни, чтобы столько огней
горело, нас, похоже, окружают волки.
  Сначала все дружно засмеялись. А потом притихли и
остановились, прислушиваясь. Но вокруг была гробовая
тишина и кромешная тьма. Только огоньки временами
продолжали туда-сюда передвигаться.
- Точно, волки! - подтвердил наши сомнения старший
из ребят.
- Теперь, главное, держаться поближе друг к другу,
пойдёмте потихоньку вперёд на тот огонёк, что не
движется и будем громко кричать по моей команде все
вместе. Не бойтесь, волки нас сами испугаются, нас
всё-таки девять человек. Кричать будем так:
- Люди, отзовитесь, мы заблудились! - сказал тот же
мальчик. И мы дружно стали кричать. Теперь уж волки
остановились неподалёку от нас. Огоньки перестали
двигаться, но слышно было угрожающее клацанье
волчьих зубов.
  Мы  тоже встали, как вкопанные. Слышны были тихие
всхлипывания младших девочек. Потом опять была
команда идти и продолжать по команде звать на
помощь.  Вдруг мы стали натыкаться на деревья и
почти одновременно услышали цокот копыт и мужской
голос:
- Это кто там заблудился? Никак со школы сюда
притопали?
  Мы уже поняли, что пришли к заброшенной барской
усадьбе за три километра от школы, которую окружал
солидный лесок и огромный сад. Хутора располагались
левее от нашего движения, а здесь вокруг, от школы и
до усадьбы, было огромное поле. Поговаривали, что в
этих местах всегда плутают даже взрослые и старались
их обходить.  Примерно три километра нам предстояло
ещё идти до нашего дома. А человек на лошади - это
сторож, охраняющий сад.
- Хорошо, что кричать стали, - сказал сторож, - а то
я мог бы и с дробовика пальнуть, думая, что это
очередная вылазка за яблоками.  Уже сегодня два раза
отпугивал.
- Д-д-дяденька, а вы волков не боитесь, тут они со
всех сторон на нас зубами клацали? - дрожащим
голосом спросила девочка.
- Не боюсь, милая, у меня вон ружьё какое! И вы не
бойтесь - я вас до ближайшего хутора доведу, у меня
вон  и фонарик есть, а вы временами голос подавайте,
вас, поди, уже родители ищут.
  И точно, уже через некоторое время в ответ на свои
призывы мы услышали голос моего отца. Он с зажжённым
факелом шёл на наши голоса. Теперь предстояло
собрать других родителей, которые бродили по округе
в поисках своих не вернувшихся чад.
  Тут надо немного отвлечься и сделать некоторые
пояснения. Фонарики для того времени были делом
редкостным. Их имели очень немногие. Фонари были,
но в школу приходить с ними справедливо считалось
опасным. Да и с керосином, как я упоминала выше,
были проблемы. Но нас это ничуть не удручало, мы
чувствовали себя в таких условиях нормально.
  Слава Богу, что уже не надо было прятаться в окопе
от рвущихся бомб и снарядов. Мне было всего два
года с небольшим, но в детской памяти осталось, как
фашисты бомбили нашу деревню, хутора, как мы
прятались в окопе, где в углу висела небольшая
иконка и мама с бабушкой молились перед ней. А
однажды мы с бабушкой, находясь в поле, где бабушка
окучивала картошку, не успели добежать до окопа и во
время бомбёжки лежали в борозде, прикрываемые
картофельной ботвой.
  Я видела, как над нами с диким воем носились
немецкие самолёты и сбрасывали бомбы, которые
взрывались совсем недалеко от нас, оставляя за собой
глубокие воронки, которые впоследствии превратились
в пруды (один возле нашего сарая, а ещё два возле
соседской бани). Одна бомба попала в соседский
сарай, но, к счастью, не взорвалась и скота там в
это время не оказалось. Пострадали только куры. У
других соседей из пулемёта расстреляли (и сожгли)
копны ржи.  Кстати, о бомбах - их нередко после
войны можно было увидеть подвешенными  на колодезных
журавлях в качестве противовеса. А у какой-нибудь
одинокой бабушки или вдовы, иногда даже не
обезвреженные, которые опускались и поднимались со
свистом, пока это не обнаруживалось знающим человеком.
  А однажды был такой случай. Где-то в начале
пятидесятых годов в колхозе появился первый трактор
ХТЗ, огромный сам по себе, да ещё с плугами. Пахали
поле аккурат возле нашего хутора. Трактористкой была
молодая хрупкая  женщина из нашего села. Много
мужчин не вернулось с войны и приходилось женщинам
осваивать мужские профессии. Да это уже было
привычным делом со времён войны. Женщины воевали,
работали у станков, пахали за плугом, а иногда и
плуг приходилось таскать вместо лошади, когда
лошадей забирали на фронт. Вот и нашей  Фотинии
довелось стать трактористкой.
  Мне было в то время 5 лет и очень хотелось
посмотреть на трактор, и как пашет знакомая тётя.
Фотиния увидела меня и предложила покататься на
тракторе. И вот пашем "мы", пашем и,
вдруг, моя Фотиния побелела, остановила трактор и
тихонечко шепчет:
- Быстренько выбираемся из трактора и бежим подальше!
Когда мы отбежали на некоторое расстояние, она
сказала:
 -Слава Богу, кажется пронесло, это бомба! -
и показала на вывернутый пласт земли с торчащим из
неё предметом.
- Беги, найди отца, он был на войне, может он знает,
что теперь делать. Одно ясно, что трактор сейчас
включать нельзя.
  И я побежала искать отца. К счастью, он пришёл с
работы за каким-то нужным плотницким инструментом,
так как работал на строительстве колхозного двора.
  Отец тут же поспешил к трактору.
Прежде всего он велел нам отойти на безопасное
расстояние, а сам осмотрел торчащее из земли
чудовище, затем аккуратненько стал раскапывать землю
вокруг него руками.
- А-а-а, знакомая, тварь! - сказал отец.
- Сейчас мы с тобой поработаем, только принесу
нужные инструменты. А вы идите в дом и не
высовывайтесь! - сказал он нам.
  Мы с ужасом наблюдали через окно, как отец, отнеся
бомбу подальше от трактора, пытался отвинтить
боеголовку. Долгое время это ему не удавалось.
Хорошо, что мамы  не было дома, она бы не выдержала
такого зрелища.  Я со своего возраста не совсем
понимала, какому риску подвергается папа. Через
некоторое время он пришел с разобранной бомбой в
руках во двор дома и, водрузив её на колодезный
журавль, сказал:
- Ну, вот и трофей фашистский на память, теперь всё,
как у людей! - и тихо заплакал.  Мы с Фотинией
заревели погромче.  Я  в  первый раз видела слёзы на
глазах отца.