Двуязычие и национальное происхождение

Существует такое понятие, как диглоссия, что означает сосуществование двух языков общения в одной группе людей (обычно этно-конфессиональной-сословной), которые применяются их носителями в зависимости от определенной ситуации. Обычно одним языком пользуются для общения между своими, другим — для общения с внешним миром. У евреев, к примеру, диглоссия присутствовала практически всегда. И это накладывало и накладывает очень сильный отпечаток на их культуру.
Двуязычными, к примеру, были Гоголь. Его мать, Мария Ивановна Гоголь-Яновская, свободно русским языком не владела. И естественным для нее было говорить на украинском. Поэтому и в семье, где рос будущий великий русский писатель, говорили на украинском. Учился же Гоголь, естественно, на русском. На украинском языке в Российской империи системы образования не было в принципе.
А вот в семье, в котором рос другой великий русский писатель, Лев Николаевич Толстой, говорили на французском. Этот язык использовался в высшем обществе в то время в Российской империи в качестве разговорного, а вот русский язык — был верным признаком принадлежности к простонародью. Мужчины-дворяне, которые обычно служили в армии, русском языком владели. А вот женщины-дворянки часто русским языком не владели вообще.
Потому что приличной женщине, в общем-то, было знать его и ни к чему. Проще было элементарному французскому обучить горничные. Максимум, можно было выпороть ее на конюшне, еще будет плохо понимать уменьшительно-ласкательную форму глаголов. Да и для здоровье крепостной девке от этого одна польза. Это же общеизвестно!
Поэтому и Фонвизин (ну как Фонвизин, фон Визен, вообще-то, но это сугубо между нами) в своем «Бригадире», написанном в 1769 году, вкладывает в уста одного из своих героев следующие слова: «Тело мое родилося в России, это правда, однако дух мой принадлежал короне французской». И этот пассаж окружающими воспринимается как должное.
Поэтому же свои первые стихи юный Саша Пушкин (совсем мулат, прости Господи) писал по-французски, к примеру. В дальнейшем наше всё писал уже на русском, но что: «Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал».
«Война и Мир» также начинается длинным пассажем на французском.  Собственно, именно этот язык и был основным языков общения героев Льва Толстого. «Князь говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды»,;— писал в «Войне и мир» Лев Толстой. И там же:  «Русская княгиня, а не знает ни слова по-русски».
Кстати, российские императрицы, в своем подавляющем большинстве, даже если и могли изъяснится на русском, то делали это с трудом и с ильным акцентом (немецким, естественно). Более того, в те времена обратиться к столбовой дворянке на русском, то есть простонародном, языке, было просто неприличным. И, где-небыль в общественном месте, например на первом балу Татьяны, совершенно недопустимым.
Более того, при феодализме правящие классы говорят на ином, нежели народные массы языке, как правило. Причем не только в Европе. И причина этому проста. Феодальное общество стабильно только в том случае, если между аристократами и простонародьем пропасть. А такая ситуация может возникнуть только в одном случае — когда аристократия и простонародье имеет разное этническое происхождение. 
Логическое доведение этого постулата до конца — это касты в Индии. Представители разных каст различаются даже по внешности. Да и в России: «Породистое лицо», «Простонародная внешность» — это всё отсюда.
Власть, кстати, это обстоятельство не только осознавало, но и старательно поощряло, видя в этом залог стабильности общества. К примеру, 4 февраля 1717 года вышел в свет сборник советов для детей знати, подготовленный по указанию Петра I — «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению». В 27- м совете «руководства к применению» значится:
— Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языками, дабы тем навыкнуть могли; а особливо когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других незнающих болванов распознать; ибо каждый купец товар свой похваляя продает, как может.
Всё однозначно как в уставе караульной службы.
По этой же причине среди изданий, продававшихся в 1801–1812 годах в книжных лавках Петербурга и Москвы, не менее половины, а значительно более имели французский оригинал. А в домашних библиотеках русского дворянства практически все книги обычно были на французском (у крестьян домашних библиотек тогда вообще не было).
Потому что это было совершенно осознанная идеологическая политика самодержавия на протяжении всех более чем трехсот лет Дома Романовых. В рамках патриотического воспитания подрастающего поколения.
Поэтому же, на процессе 1826 года, многие декабристы давали показания именно на французском. Своим родным языком борцы за свободу русского народа владели плохо. И не только потому, что от этого народа они были страшно далеки духовно. Но и потому, что во многих случаях в их жилах не текло ни капли русской крови.
Но, тем не менее, со временем по-русски заговорили все. Даже с женщинами, что раньше было просто неслыханным делом. Фактически развратом. Но это произошло только тогда, когда в интеллигентные среду хлынули разночинцы.
В качестве современного примера двуязычия могу привести своих детей (см. картинку над текстом).
В школе и на улице они, естественно, говорят на иврите. А дома, со мной — на русском. Не потому, что я иврит не знаю. Я знаю. А потому что говорить по-русски для них — это говорить со своим. О чем-то о том, что чужим знать не положено. Поэтому и со своим ровесники, даже если те и говорят на русском, мои дети говорят на иврите.
На русский язык в беседе с ним они переходят только в знак своего расположения, демонстрации духовной близости и проявления своих дружеских чувств. Это общее правило диглоссии.