Письмо из старинного, бабушкиного сундука

          А история эта началась в селе, что в нескольких десятках километров от Мишкиного села, где умер его дед, Акинфий Федорович. Болел в последние годы, бывший алтайский партизан, активный борец за власть Советов на Алтае. Донимали всю жизнь, отбитые белогвардейскими цепями, легкие, у  молодого партизана Акинфия, поэтому и на войну с Гитлером забраковали, не взяли, как он не просился.

         Но видать, обладал недюжинными организаторскими способностями молодой большевик, коли доверили возглавить, только что организованный колхоз, в селе родном. Дальше - больше. Кидали мужика на прорыв, из одного колхоза, в другой. Вот до конца сороковых годов, пришлось ему возглавлять и ставить на ноги, аж целых шесть сельхозартелей.

         И вот, бывшего партизана, и председателя нескольких колхозов, не стало. Похороны были торжественными, с речами и пионерами. С трехкратным залпом из ружей, когда гроб в могилу опускали. Скупые слезы на лицах, немногих, бывших партизан алтайских, что смогли прийти и проводить в последний путь, своего боевого товарища.

          Ну, а причем тут Мишка и зеленый сундук, спросите вы? А притом, что это, как бы присказка, всего лишь, а сама сказка, как говорится, еще только начинается.

         В селе, где жил покойный Акинфий Федорович, осталась, теперь уже его вдова, Тамара Сергеевна, неугомонная старушка, которая изъявила желание, после смерти мужа, сменить местожительство своё. От семьи младшей дочери, перебраться в семью дочери средней, то бишь, к Мишкиным родителям. Ну и к нему, конечно. И к брату и сестре, меньшим.

        Сказать, что будущему приезду своей тёщи, глава семьи, Иван Калистратович очень обрадовался, было бы, мягко сказать, не совсем правильно. Не нравились ему бабкины закидоны, любила она всё, по своему, делать, запомнившихся, из ее прежних, кратковременных наездов.

       Да тут еще одна заморочка сразу наметилась. Тамара Сергеевна категорически заявила, чтобы зять за ней приехал на телеге, так как ей надо захватить с собой, кое какой, личный скарб, а на перекладных, в такую даль, всё это  перевезти, немыслимо.

      - И как она это себе представляет? – кипятился, малость поддатенький,  глава семьи. Несколько десятков километров, непонятно, по каким дорогам, плестись. По ним сейчас ведь только на сенокос, да за дровами, зимой ездят. Немыслимая, старушечья затея!

      Сгущал краски мужик, конечно. Вот на коне с телегой как раз и проедешь. Это, конечно, не те наезженные дороги, по которым машины ездят, но тот путь выйдет  на порядок длиннее.

      Хоть и неохота было мужику ехать, но куда деваться, бедному крестьянину. Выпросил на ферме коня с телегой, даже овса мешочек дали в дорогу для лошади, чтоб совсем не отощала от такого длинного пути. Взял с собой и сына старшего, Михаила. Мало ли чего в дороге может приключиться. Один, есть один. А парнишка уже большой, шестнадцать лет весной стукнуло.

       Дорога между маленькими селами, действительно, как бы сказали, стала только для местного пользования, ни встречных, тебе, ни обгоняющих. Дорога, преимущественно, в одну тележную колею. Видимо, раньше, когда в колхозах только гужевой транспорт был, по ней частенько ездили. А сейчас забросили ее, заросла дороженька  ивняком и другой растительностью.

      Несколько раз останавливались, лошадку распрячь, да напоить, накормить. А к вечеру, в одной деревеньке, у знакомых, или даже у родни дальней, переночевали, а утречком снова в путь. Происшествий почти не случилось, если одного курьезного случая не считать.

       У телеги, крайние жерди по бокам, были повыше ее днища, вот Калистратыч досочку, поперек телеги, и положил на них. Сели на нее, и едут рядышком, сынок с отцом, плечом к плечу. И ноги не устают. В какой-то момент, Мишка приподнялся с доски, а отец, вот надо же было такому случиться, в тот момент, сидел на самом краешке доски.

      Мишка не успел еще ничего понять, как отец уже под телегой тащится, за вожжи тянет и кричит коню, чтобы тот остановился. А Мишку смех разобрал, смеется, хотя смешного ничего нет. Совсем наоборот. Хорошо еще, что под колеса не попал отец, тогда бы точно, не до смеха было. О чем ему отцом и сказано было.

     Как бы там ни было, но путешествию их, пришел конец. Бабка рада-радёшенька, транспорт прибыл, переночуем, а завтра грузимся, и в обратный путь.

     А утром парень, прямо таки, обомлел, когда увидел, как четверо мужиков, силятся взгромоздить на телегу, огромный бабкин сундук. Таких сундуков, Мишке за свою жизнь, еще видеть не приходилось. Видать старинный, зеленого цвета, с металлическими украшениями по бокам, а посредине висит замок. Приличный такой замочек, чуть поменьше амбарного.

     Сундук занял чуть ли не всё тележное пространство, немного места спереди, и чуть сзади, осталось. И снова та же дорога, только в обратном направлении. Чаще путники шли пешком за телегой, если и ехали, так только тогда, когда дорога под уклон шла.

      Происшествия? Да, вроде, не было их. Хотя одно было. Да и какое это происшествие. Небольшое село, в котором отец с сыном ночевали в прошлый раз, на этот раз проезжали днем. Сделали остановку. Хозяева пригласили отобедать с ними. А коли на столе появилась бражка, Калистратыч не торопился покинуть гостеприимный дом.

       В отличие от неугомонной бабки Тамары Сергеевны. Та, отвязав поводья от забора, крикнула внучку, чтобы бегом в телегу садился и понужнула вожжами лошаденку.

      - Баба, а как же, отец?

      - Не маленький, догонит.

        Догнал. Через несколько километров. Взмыленный и злой. Без видимых признаков опьянения. Остаток пути проехали без происшествий.

       Сундук занял своё почетное место в переднем углу прихожки. Прилично занял. Мишка всё никак не мог дождаться, чтобы посмотреть, что же там внутри, в сундуке этом. Что за ценности такие хранит в нем бабка, что столько сил потратили, чтобы припереть его сюда.

      И вот в один из дней, когда ни отца, ни матери, дома не было, Мишка увидал, как бабка открывает свой сундук. Ключом, что прячет его от глаз посторонних. Внука отгонять от сундука не стала, и вот, наконец-то, он смог удовлетворить своё любопытство.

       Внутреннее пространство сундука было разделено на две неравные части. В правой, гораздо большей по размеру, лежали различные бабкины вещи. Сверху лежала дедова папаха. Долго хранят ее старики. Скорей всего, как память о молодых годах своих. Крышка сундука с тыльной стороны оклеена цветными картинками. Большей частью, портретами Иосифа Виссарионовича Сталина. До самой смерти, старый большевик-ленинец, чтил этого человека. А в хрущевские годы правления, когда имя Сталина было под запретом, только здесь вождь мог быть, как и его хозяин, в относительной безопасности.

        Целая пачка почетных грамот в уголке. На каждой, Ленин и Сталин изображены, или Иосиф Виссарионович, в гордом одиночестве.

        А в небольшом отделе сундука чего только нет. Несколько фотографий старых, какие-то квитанции, дедовы очки в толстой, роговой оправе, с привязанной к ним, резинкой. Их дед всегда надевал, когда валенки людям подшивал, или пилы точил.

      Лежал там и зубной пластмассовый протез деда, который Мишка помнил, с раннего своего детства. А запомнился он потому ему, что дед, когда-то сломал его, и сшил две половинки пластмассового нёба тонкой медной проволочкой. Стёжками – крест на крест.

       Занятную историю слышал Михаил от матери про этот протез. На одном из районных слётов алтайских партизан, после торжественной части, сидели мужики в парке молочного техникума, вспоминали о днях боевых, пили водочку, закусывали и снова вспоминали.

      Прикорнул под одним из деревьев партизан наш, уставший, а когда проснулся, протеза, то, во рту, и нету-ти. Сам найти не смог, так начальство районное, попросило учащихся техникума, всех выйти в этот парк, и прочесать его, в поиске этого несчастного протеза. И ведь нашли его ребята.

     Там же, сверху, лежало письмо, в нераспечатанном конверте, адресованное покойному Акинфию Федоровичу.

          - Баба, а что это дед не прочитал письмо то это?

          - Так, почтальонша, внучек, это письмо принесла, когда деда уже не стало. А я, ты сам знаешь, какой грамотей. Вот и положила его сюда, на всякий случай.

             Да, то что его бабушка совершенно не умеет, ни читать, ни писать, Мишка знал с детства. Это его удивляло, и в какой-то мере, даже шокировало. Никак парнишка не мог умом своим понять – как это, не уметь, не то, что читать, буквы, и те, не знать. Очень редко, когда бабке нужно было поставить свою подпись, она рисовала вместо нее крестик. Проработав всю жизнь в колхозах, она и пенсию себе не заработала. Не положена пенсия была тогда бывшим колхозникам, платили только жалкое пособие по старости.

        Миша, с согласия бабушки, разорвал конверт. Письмо было от бывшего партизана, с которым дед Акинфий сражался с беляками в одном отряде.

       - “Здравствуй, Акинфий! Ну как твоё здоровье, мой боевой товарищ? Моё – не очень. Лежу сейчас в краевой больнице, даже не знаю, выйду отсюда на своих ногах, или вперед ногами вынесут. Ну, плакать не будем, мы достойно жизнь свою прожили. А пишу я тебе вот по какому поводу.

         - Помнишь, у нас в отряде был такой партизан, Устин Устинович Устинов. Вот по этим имени и фамилии я только тогда и признал его. А так бы – ни в жизнь. Он здесь тоже лежит. Совсем плохой. Помнишь, Акинфий, когда нас беляки преследовали, мы его, с одним партизаном, поставили, отход наш прикрывать. И ведь больше их не видели. Думали еще, что беляки их обоих казнили. А вот, оказывается, живой Устин остался, хотя и зверски пытали его тогда. Глаз выбили, ребра поломали. Но выжил. Про второго товарища не смог ничего сказать.

         - Так вот он признался, что перед тем, как нас из твоего села погнали, он, втихаря, наведался к местному старосте и вытряс из него золотишка и драгоценности кой какие. Спрятал в кисет свой, никому не сказав. А когда, при том отступлении, белые его почти догнали, он из-за пазухи вытащил этот кисет, и прямо с лошади, сунул его в дупло здоровенной листвяшки. Пытали его, конечно, не за золото. Белые о нем, к счастью, не прознали.

         - Хотел ли я потом этот кисет найти? Сначала хотел, а потом понял, что себе дороже, моя затея с этим золотом выйдет. Да и здоровья совсем не стало. А признался, мол, тебе, чтоб совесть свою перед смертью, хоть немного очистить. А место? Да я его бы и не нашел сейчас. Может только тогда еще, по горячим следам.
 
         - Помню, что в вершине лога, по которому мы отступали, стояли три здоровых лиственницы. Кажись, в среднюю, я и сунул кисет. Название лога долго помнил, но потом и оно стёрлось из памяти. Это название, навроде связано с каким-то растением, что люди в пищу добавляют себе. Вот про эту встречу и судьбе наших товарищей, я и хотел тебе рассказать. Бывай здоров, мой боевой товарищ. Береги себя. Твой Алексей Федорович.

         -  P. S. Да, Акинфий, если твоё здоровье позволит, то почему бы тебе, с местной пионерией и комсомолией, не побывать на месте наших походов и боёв. Тем более, ты же председательствовал потом в тех местах.”

         Раз, за разом, Мишка перечитывал письмо, пока окончательно не сообразил, что надо срочно созывать на совет, своих закадычных друзей-товарищей, Валерку и Володьку.

       Вскоре троица уже бурно обсуждала это письмо, особенно то место, где речь шла о кисете с драгоценностями. Оно и понятно, щекотало воображение мальчишек, чтобы хоть раз в жизни, подержать царские червонцы. А что там должны быть именно они, даже и не обсуждалось. Особенно усердствовал в обсуждениях Валерка Мяткин.

       - Так, мужики, вспоминаем быстро, в каком году эта бойня, за власть Советов, проходила в наших краях?

      - Скорей всего, в двадцатом.

      - А сейчас шестьдесят пятый. Сорок пять лет прошло. Листвяшки вовсю еще стоять могут. Вот кисет, этот едва ли сохранился.

     - Ну, ты, блин, и деловой! Уже рукой своей в дупло залез! А не кажется тебе, что ростом своим не вышел, до дупла чтоб дотянуться. В каком месте эти листвяшки искать будешь, Шерлок Холмс?

     - А что там в письме пишет про лог этот, партизан?

     - Что, что! Не помнит он, ни хрена! Говорит, что название напоминает растение, которое люди едят.

    - Ну, вообще то, до хрена мы кой чего едим. И растения, в том числе.

    - Слушайте, - подал голос Володька. У нас ведь рядом есть лог Кислинный. Кислица, чем вам не растение.

    - Вообще-то это ягода, к твоему сведению, если что.

    - Так, вспоминаем. Еще какие съедобные лога есть?

    - Есть еще и Черемуховый. Но тоже ягодный.

    - Мишка, а что этот человек упомянул про председательство деда твоего?

    - Что он потом председателем колхоза в тех местах был, где сражался раньше.

     - Вот! А каким он колхозом командовал?

     - Да, несколькими. Последним, что вот за этой горой находился.

     - Пацаны! Черт возьми! Это же лог Батунный! Как мы раньше то не дошурупили.

     Обсуждение дальнейших планов разгорелось с новой силой. В результате было решено незамедлительно ехать на лошадях. И быстрее, и … А вдруг и правда, потом с седла, руку придется в дупло совать.

     Назавтра, троица “кладоискателей-золотодобытчиков”, прямо с утречка, двинулась в сторону Батунного. Объяснение для конюхов придумали совершенно простое – батун бы надобно для зимы заготовить. Уж больно много в нем пользительных витаминов, говорят. Удивились взрослые, о неожиданно появившейся заботе ребятишек о здоровье своем и родственников в придачу, но коней дали.

     И вот он Батунный. Красота! Птички поют! А деревьев в логу, ну не счесть. Березки, молодые лиственницы, даже кусты рябины попадались, но вот здоровых лиственниц, тех, что в два обхвата, чегой-то не видать.

     - Слушайте. Он там пишет, что в вершине лога, на самом перевале, эти три листвяшки стояли. Туда надо ехать.

     Но и там ребят ждало большое разочарование. Не нашли они там трех лиственниц желанных. Зато наткнулись на три огромных пня, вместо них. Спилили давно уже их, и на дрова утащили. Вместе с их золотыми, царскими червонцами. А если совсем уж честно, то и пней там было совсем не три, а гораздо больше.

       В расстроенных чувствах ребята возвращались домой. Лошади радостно пофыркивали. Скорей всего, к дождю. Вон и тучки уже на небе появились.

      - А я еще один лог вспомнил. Колбинным зовется. Колба, это же тоже кладезь витаминов. Может, там, а …?
      
        Весь обратный путь домой, парни горячо обсуждали сегодняшнюю поездку. Можно даже сказать, неудачную. Но весьма интересную и интригующую. А если бы еще, как в фильмах, с концом хорошим. Строились самые различные предположения, выдвигались самые фантастические версии, но легче не становилось никому.

       - Ну, вот, если предположить, что кисет оставался лежать в дупле, до той поры, пока эту листвяшку спиливать не начали. Могли или не могли эти лесорубы  заметить, выпавший из дупла, кисет?

       - Обычно заготовка дров зимой осуществлялась, то и выпавший кисет в глубоком снегу, хрен заметишь. А потом – ищи, свищи, его.

         - И потом. Неужели, эту находку местные жители в тайне могли сохранить? Да, растрезвонили, бы влёт. Может кого-нибудь из сельчан и к стенке бы поставили, если, не дай бог, попытались бы утаить.

        - Ну, и что мы имеем в остатке. Про золото и драгоценности в дупле, по крайней мере в нашей округе никто не слышал. А это значит…

         - А это значит, что надо рвать нам когти в Колбинный, - Валерка, хоть сейчас, готов был туда ехать, хотя путь в Колбинный, совсем не близкий, в отличие от Батунного.

         - Да подожди ты со своим Колбинным. А никому из вас не приходила в голову такая мысля, что тот старик Устин, если не сам, то мог кого-нибудь из своих близких, послать на поиски. Тех же сыновей, если были они у него.

         -  В принципе, и это могло быть. Но тогда вообще, зачем он повёл о золоте, разговор в больнице? Какой резон?

        - Тоже верно. И какие наши действия? Бросать всё и в школу собираться.

         Парнишки замолчали. Вон и деревня родная показалась из-за поворота, лошади прибавили шаг, будто в конюховке их вкусности разные ждут. Сенокос кончился, сейчас и лошаденкам, какой-никакой, передых наступил.

         Мишка всю свою молодую жизнь жалел лошадей. Работают, работают из последних сил, на заготовке сена. А кто его потом будет кушать, сено это? Конечно же, коровы совхозные. А лошадей соберет к зиме в табун алтаец Михаил, и на всю зиму, на тебеневку. Разгребай, лошадка, копытом снег в горах, ищи прошлогоднюю траву, это и будет пищей твоей, до следующего лета.

        Вдруг Мишка встрепенулся, даже в седле привстал, наверное, чтобы повыше и значимее выглядеть, от мысли дельной, что в голову парню, видать, залетела.

       - Парни! С Колбинным пока повременим. А завтра с утречка, все ко мне, кажется, я что-то  придумал.

      - А сегодня, что, никак нельзя?

      - Нельзя. Надо додумать мне всё до конца.

     Расстались ребята, край, озабоченными. Ну, если Мишка сказал - завтра, значит завтра. Ему видней.

    Утром Мишка встречал друзей в садике, чтоб ничто и никто не отвлекали и не подслушивали их разговоров.

    - Слушайте, какая мысль мне в голову вчера пришла то. Вот мы сразу рванули в Батунный,  думали, раз-два, и в дамках. Кое-кто уже руку в дупло почти засунул, - Мишка покосился на Валерку.

    - Ладно, не получилось с кондачка у нас вчера, предлагаю зайти теперь с другого конца. Давайте теперь выясним, кто на сегодняшний день в живых из партизан остался, когда они через Батунный отступали.

    - Да тут и думать долго не надо. Деда твоего уже нет в живых, те двое в больнице если и живы, то они всё сказали. Бабка твоя не участвовала, знать, ничего не знает. Всё – приплыли!

     - Ошибаешься, друг мой, ой, как, ошибаешься, -  Мишка театральным жестом, вытащил из-за пазухи фотографию.

     - Секите момент, пацаны. Вот фотография семилетней давности, на которой мы видим, сидящих за столом пятерых стариков. Это наши деревенские партизаны, на какой-то их встрече. Вот мой дед, вот лысый Алексей Федорович, что письмо ему прислал, вот эти двое стариков тоже  давненько скончались. А вот этот то, Лукьян Иванович, жив, и здоров пока. Вот нам и надо к нему сейчас сходить. Чует мое сердце, он должен нам подсобить в нашем деле. Он то, наверняка, тоже был в том отряде, в Батунном логу, при отступлении.

       - Так что сидим, братцы? Двигаем к деду Лукьяну. Ну, ты Мишаня, голова! Молоток, одним словом.

       Деда Лукьяна ребята увидели сидящим на завалинке дома своего. В черемуховом садике, совсем рядышком с домом, стояло несколько ульев. Пчелиный гул был слышен даже у калитки, где притормозили наши золотоискатели. Идти как-то, боязно, стало, хотя Лукьян Иванович и махнул им приветливо рукой.

      - Ну, что, орёлики стали, как вкопанные. Проходите смело, руками не машите только. Пчелкам сейчас не до вас, у них работа в самом разгаре идет. Самый медосбор.

      - Может, вы медку желаете? Так я вам сейчас чашку с сотами вынесу.

      - Спасибо, дедушка Лукьян, большое. Как-нибудь в другой раз. Мы к тебе по делу. Важному делу.

      - Очень интересно. Какое такое дело к старику? Да еще важное.

       Мишка начал свой рассказ с того, что недавно деда Акинфия схоронили, бабку на жительство сюда привезли, как у ней в сундуке письмо обнаружил от их боевого товарища. Затем достал письмо из кармана, стал медленно читать его. Лицо Лукьяна Ивановича заметно посуровело. Видимо не ожидал старик, что ему такое напоминание из его молодости, вот так принесут эти ребятишки.

        Не удержался парень,  рассказал и о вчерашней поездке в Батунный лог. Уж если быть откровенным, то уж быть до конца. Ответ деда Лукьяна ошеломил парней.

      - Поспешили вы туда съездить, ребятишки. Ну, ничего, прогулялись, и то хорошо. Значит, нет уже на перевале и листвяшек этих. Спилили, значит. На плахи пустили. Правильно вы лог этот вычислили, через него мы удирали тогда. А золотишко и драгоценности, уж не знаю, сколько этого добра там было, пролежало в дупле,  всего то ничего, может минутки какие.

       - Как минутки??? – на лица ребят нельзя было смотреть без сострадания.

       - Ну, коли пришли, садитесь, поудобнее. Разговор намечается долгим.

       - Вот в этом письме Устин Устинов говорит, что драгоценности он выбивал из старосты в его доме, как он выразился “втихаря”, но тут парень крепко ошибался. За ним уже давно следил другой партизан, даже фамилию его до сих пор помню – Наум Кирдяев. И когда Устин выколачивал драгоценности из старосты, этот Наум стоял под окном, и всё  видел и слышал.

         - А самое постыдное в этой истории то, что этот Наум Кирдяев был предателем, внедренный белогвардейцами, в наш отряд. Именно он предупредил белых, какой дорогой наш отряд пойдет на соединение с другими партизанскими отрядами уезда, и ждал только удобного случая, чтобы обратно переметнуться к ним. Потому, как наши партизаны начали его уже подозревать.

       - Когда мы начали отступать, он сам напросился в боевое охранение к Устину Устинову, так-как, перебежать к белым, ему  было бы отсюда намного легче. Наум не случайно, он специально следил за Устином, и видел, как тот сунул, что-то в дупло дерева. Надо быть круглым дураком, чтобы не догадаться, что там могло лежать.

       - И когда Устина схватили, он тихонько вытащил кисет  из дупла и спрятал на себе. Его никто не обыскивал, среди белых он был своим, и его знали в лицо. А мы тогда посчитали погибшими и Устина и Наума, да еще трёх человек ранеными.

       - Потом белых всё же разбили, Советскую власть установили, а остатки белогвардейские, убежали в Монголию. Вот так закончилась моя партизанская жизнь. А уже намного позже, через несколько лет, я тогда жил в соседнем районе, меня вызывают повесткой в суд в качестве свидетеля.

       - На опознание и дачу показаний по делу. А на скамье подсудимых сидел, не кто иной, как Наум Кирдяев, которого мы все считали погибшим за власть Советов, а он вот какой сволочью оказался. На суде я и узнал всё это, про что вам и рассказал сейчас.

       - И где же он все эти годы скитался?

       - Сначала в Монголии. Оттуда, еще долго они бандитские набеги устраивали на деревни. Скот угоняли, зверствовали. Промотал, пропил все драгоценности, что в кисете были. Затем решил “перекраситься”, стал выдавать себя за активного борца за власть Советов, пока его не опознали и к суду не привлекли.

     - Вот так то, ребятушки вы мои. Ну, а что расстроились, так не надо, не стоит. Золото, оно ведь многих людей сгубило.

    - Лукьян Иванович, а что дали этому предателю, что золото наше украл, - это Валерка Мяткин никак не мог успокоиться.

    - Точно не помню уже. Или расстреляли, или срок большой получил.

      Вот так и закончилась эта история с письмом из старинного, бабушкиного сундука. С попытками трех друзей найти драгоценности, и что из этого получилось.