Про жизнь...

- Что делаешь сынок? - Услышал я нежный и ласковый голос моей мамы. Я сидел в кресле и смотрел в окно. На улице был уже вечер, в комнате темно, а уличный фонарь за окном освещал всё вокруг тёпло-жёлтым светом, часть которого попадало в комнату, отчего на стенах отражались непонятные тени, и если вдруг в окно ненароком попадал ещё и свет от фар проезжающих мимо машин, то тени начинали двигаться, превращаясь в причудливых зверей, а потом, когда машина уезжала и всё возвращалось на свои места...
- Ничего мама, - ответил я, - просто сижу и думаю...
- У тебя что-то случилось?
- Нет мамочка, - вздохнул я, - ничего не случилось...
- Может на работе что?
- Нет мам, совсем ничего, - я продолжал смотреть в окно, -  совсем..., просто как-то всё не так...
- Может расскажешь мне сынок?
- Рассказать? - Переспросил я, - хотелось бы, да нечего..., вот даже и не знаю, - я пожал плечами, - вроде всё хорошо, но что-то вот здесь..., - я показал на грудь, - что-то щемит...
- Может сердце сынок, ты с ним не шути, надо к врачу...
Я глубоко вздохнул, как бы проверяя сердце или не сердце.
- Нет мам, не сердце вроде..., а вот здесь тянет, - я положил руку на грудь, куда обычно кладут и приговаривают, что мол душа болит, - вот тут, понимаешь, тут, - я даже постучал легонько ладошкой по груди, - вот тут тянет...
- Это душа сынок, она у тебя не на месте, ноет...
- Да мам, наверное душа, - ответил я, - вот тянет, тянет..., не спокойно как-то...
- Это ничего сынок, это пройдёт, ты потерпи немного, время, оно лечит...
- Ой, не знаю мама, - ответил я и опять глубоко вздохнул, - лечит ли?
- Лечит сынок, лечит, поверь мне, - услышал я улыбку в этом родном голосе, - дай-ка я тебя лучше поцелую и всё будет хорошо...
Я склонил голову и усмехнулся, мама всегда меня в детстве целовала, когда мне было плохо. Целовала и приговаривала - уходите все печали от моего сыночка. И печали действительно уходили. Да и какие это были печали, так, мелочь, про которую сейчас и не вспомнишь...
- Наклонись сынок, - я почувствовал ласковое прикосновение маминой руки и лёгкий поцелуй, прямо в макушку, - уходите все печали от моего сыночка... Всё будет хорошо сынок, время лечит, ты главное береги себя, что б я не переживала...
- Хорошо мама, буду беречь, - ответил я, - ты не переживай, что может быть со мной. Я уже  не молодой пацан, уже никуда не бегу, всё в моей жизни спокойно и размеренно...
- Это хорошо сынок, - мама опять погладила меня по голове, - это хорошо, что размерено, а то бывало... Помнишь?
- Помню мам, конечно помню, - я даже усмехнулся своим воспоминаниям, - ты про мотоцикл?
- И про него тоже, ведь живого места на тебе не было, когда привезли в больницу...
- Дааа, - я только покачал головой, - было дело, но я же не виноват, там...
- Знаю сынок, но мне-то от этого не легче... А друзья?
- Друзья? - Я опять покачал головой и задумался. Друзья. Были ли они вообще друзьями, или так просто... Наверно так просто, проходящие, которые не оставили даже следа в моей жизни, они вдруг появлялись ниоткуда и исчезали в никуда. Вынырнут как чёрт из табакерки, когда что-то надо...
- Ты тогда чуть в тюрьму не попал...
- Дааа, - я опять вздохнул, - было дело. И друзья тогда все исчезли, испарились, будто их и не было. А может это и к лучшему, а мама?
- Всё может быть сынок, нам не дано этого знать. Но, знаешь, что я тебе скажу..., - она опять поцеловала меня в макушку.
- Что мам?
- Всё что бог делает - всё к лучшему...
- Да ладно?
- Да сынок. А ты сам подумай. Вот например твой мотоцикл...
- А что мотоцикл? Просто было скользко, я не справился с управлением и чуть не разбился... Аню объезжал, помнишь её? Она тогда выскочила на дорогу... Нет, конечно, можно было бы его восстановить и продолжать ездить, но после перелома ноги и руки как-то уже не было желания…
- Хорошо хоть её не убил...
- Мдааа, хорошо...
Помолчали немного. Я вспоминал тот день и ту девушку, она приходила потом ко мне в больницу, проведать, приносила апельсины, гладила по гипсу и спрашивала: - Вам больно? Смешная она, эта Аня.
- Мам, а она тебе нравилась? - Зачем-то спросил я.
- Даже и не знаю, сынок. Ты же не долго с ней встречался...
- Мдааа, - опять вздохнул я, - Аня Анечка Анюта, хорошая девчонка была, но не про меня...
- Конечно, не про тебя, тебе разве она нужна была? У тебя друзья были на первом месте, а она домашняя, на фортепьяно играла... Потом даже на суд приходила...
- Как, - я даже повернулся, - как приходила, а я не видел...
- Зато я, сынок, видела...
- А почему не сказала?
- А тебе это надо было?
- Ну да, ну да, - согласился я, - освободили в зале суда... Я тогда вообще на вершине счастья был. Быть в шаге от тюрьмы и тут вдруг свобода... Мдааа...
Опять молчали, я смотрел в окно, там проплывали тени, всякие, и весёлые, и мрачные, они метались, взлетали, падали и опять возвращались, а я сидел и думал:
Анечка, милая девушка, она так нежно смотрела на меня, что мне даже становилось неудобно от своих мыслей. Мне бы тогда схватить её и больше не отпускать, может и жизнь пошла по другому пути. А так... Я опять глубоко вздохнул. А так, жизнь пролетела как поезд, не останавливаясь. Я пытался что-то найти, что-то сделать, то заскакивал в последний вагон, хватаясь за поручень, то наоборот соскакивал на ходу на маленьком полустанке. Мне почему-то казалось, что именно здесь меня ждёт счастье... Но каждый раз ошибался. Счастье было, но не моё... И опять жизнь пролетала мимо, и опять ступенька и поручень последнего вагона, с трудом успевал ухватиться... И лечу не оглядываясь, скоро, за тем поворотом точно моё... Соскакиваю на ходу, падаю, разбиваюсь, замираю на время и опять вскакиваю в последний вагон, и так всю жизнь...
А счастье оказывается было рядом, оно тогда гладило меня по гипсу и спрашивало - вам больно?
- Мдааа, - опять вздохнул я, - синица в руках...
- Да сынок, ты не хотел синицу, тебе подавай сразу журавля, вот и метался ты по стране, искал... А счастье, оно тихо шло за тобой...
- И спрашивало вам больно? - Закончил я за маму. - Да мам, ты права, я сам... Только вот тут что-то давит, - я опять положил руку на грудь.
- Это душа сынок, терпи, потом полегчает...
- Полегчает ли мама?
- Полегчает сынок, полегчает, я знаю. Дай-ка я тебя ещё раз поцелую, - прошептала она и опять целовала меня в самую макушку, - всё будет хорошо сынок, теперь ты дома, а это главное. Ты береги себя, береги, что б я не волновалась...
- Да мам, конечно...
Потом опять причудливые тени, деревья, фонари, поезда, какие-то люди заглядывают в глаза...
- … двигай сюда..., ха-ха-ха...
- … ну, что ты как не родной..., на дальней станции...
- … за милых дам..., с Новым годом, … счастье вдруг, в тишине...
- … не трогай стоп-кран, … полиция, скорей сюда, … а я что, я ничего...
- Вам больно? Я вот вам апельсины принесла, вы кушайте, хотите я почищу, а то у вас рука в гипсе...
Ууууууу, - гудит гудок, это летит поезд моей жизни, а я держусь на поручень последнего вагона, - ууууууу, - он летит через мост и гудит, сообщая всем, что жизнь одна и нельзя её тратить на что попало..., уууууу..., вам больно..., давайте я вам почищу апельсин...
- Мама...
Я открыл глаза, на улице светало, фонарь за окном уже погас, и только серый рассвет пробивался сквозь шторы, в комнате ещё стоял полумрак, но уже можно было различить диван, стол, стулья...
Как же это давно было. Я подошёл к дивану, провёл рукой по уже основательно истёртой оббивке. Вот тут я спал... И этот стол... На нём наша с ней фотография, в рамке... Всё тот же холодильник... Урчит... И лампа на столе, когда-то давно купленная мамой для меня, что б я не портил глаза делая уроки... Я нажал на кнопку, лампа загорелась, осветив комнату жёлтым светом.
- Надо же, горит, - вздохнул я, и опять нажал на кнопку, лампа погасла.
- Только вот мамы уже нету..., - прошептал я, - поздно, очень поздно вернулся домой...
- Мдааа..., поезд жизни промчал мимо, не останавливаясь, - вздохнул я и погладил грудь, - давит, давит душа. Вот так, всё самое хорошее и родное в жизни я не заметил. Провисел, держась за поручень последнего вагона...
- Всё хорошо будет сынок...
- Эх, если б знать мама...
- Вам больно?
- Больно, Аня Анечка Анюта...