Я спросил сегодня у менялы. Часть 9-я. Бажанов

Я спросил сегодня у менялы. Аналитико-интуитивное расследование (АИР).
Часть 9-я. Бажанов


  На фото две карты дорог: от Ашхабада (Туркменистан) до Мешхеда (Иран) и от Ашхабада до Шираза (Иран). Расстояние по дороге от Ташкента, куда в мае 1921 года прибыл Есенин в вагоне НКПС, до Ашхабада – 1300 км. Расстояние от Ашхабада до Мешхеда - 280 км, от Ашхабада до Шираза - 1 470 км.

  Если передвигаться на автомобиле времён 20-х годов ХХ века, то есть, со скоростью не более 50 км/час, то чистое время в пути от Ашхабада до Мешхеда составит примерно 6 часов, от Ашхабада до Шираза -  30 часов (2-3 дня с остановками).

 Время по железной дороге от Ташкента до Ашхабада и обратно по современным данным составит 3 дня (в одну сторону: Ташкент-Самарканд поездом =2-4 часа, Самарканд-Бухара = 2-4 часа, потом от Бухары сначала на такси, потом поездом Туркменабад -Ашхабад = 1 день), значит, берём 3 дня.

Почему современникам предлагают ехать на такси от Бухары до Туркменабада? Может, не было сквозной железной дороги Ташкент-Ашхабад, тем более в 1921 году? Тогда и не было бы путешествия в вагоне НКПС до Ашхабада (Полторацка).

 Спрашиваем Википедию. Она отвечает:
История развития железных дорог на территории Средней Азии берёт начало с 1874 года, когда специальная комиссия признала необходимой постройку железнодорожной линии Оренбург — Ташкент. Однако позже, исходя из стратегических интересов, решение было изменено: первая стальная магистраль должна была соединить Ташкент с восточным побережьем Каспийского моря — для обеспечения плотной связи Туркестанского и Кавказского регионов.

Строительство Закаспийской военной железной дороги было начато в ноябре 1880 года. Через пять лет, строители достигли Асхабада, в 1886 году — Чарджоу. В мае 1888 года, когда был возведён деревянный мост через Амударью, открылось движение до Самарканда. В 1899 году от станции Урсатьевская (ныне Хаваст) дорога достигла Ташкента, одновременно оттуда же был проведён и участок в Ферганскую долину. Железнодорожно-морская паромная переправа Красноводск — Баку обеспечила кратчайшую бесперевалочную связь дороги с Азербайджанской ж.д..
Конец Википедии.

Всё нормально. - Могли Есенин с Блюмкиным докатить в вагоне прямиком от Ташкента до Полторацка. Потом автомобилем в Персию. Аэроплан? Позже увидим, что и аэроплан, в принципе, для не рядового сотрудника ЧК Блюмкина был возможен. Могли докатить от Ташкента и до Красноводска, а потом на корабле. Но на корабле куда? Опять в Энзели, крупнейший порт Ирана по другую сторону Каспийского моря? И только туда. Только тогда зачем ехать в Среднюю Азию, когда гораздо легче через Кавказ?
 
 Таким образом, для поездки из Ташкента до Шираза и обратно потребуется:  3 дня (Ташкент-Ашхабад и обратно) + 6 дней (Ашхабад-Шираз и обратно) = 9 дней. Это если почти ничего и никого не ждать по дороге. Да ещё на отдых, на дела – как раз получится 12 дней на быструю поездку в Шираз.

Пауза в Хронологии во время пребывания Есенина в Туркестане в 1921 году составляет 12 дней (с 12-13 по 25 мая). Это для поездки Есенина. Блюмкин мог из-за дел вернуться позднее – 3 июня  в Самарканд (см. 8-ю часть).

  Далее, в отместку Чёрному Абдулле (см. 8-ю часть, басмачество), будем читать отрывок из воспоминаний В.Вольпина о Сергее Есенине и Туркестане 1921 года. И написал он это не в 1957-м, когда басмачами уже (ещё?) не пахло, а в 1926 году. Всё живо, всё перед глазами. Но нет у Вольпина басмачей! Как сквозь землю провалились. Или ушли по подземному ходу. В Персию? Мир, благодать…

 
  "…Вскоре я уехал в Туркестан. Мы встретились с Есениным через три месяца в Ташкенте. Есенина манил не «Ташкент — город хлебный», а Ташкент — столица Туркестана. Поездку Есенина в Туркестан следует рассматривать как путешествие на Восток, куда его очень давно, по его словам, тянуло..."

(Я: Как-то не очень это вяжется со словами Мариенгофа в "Романе без вранья". Напоминаю:

" Вечером Почём-Соль сетовал:
     -- Не поеду, вот  тебе слово, в жизни больше не поеду с Сергеем... Весь
вагон забил мукой и  кишмишем. По ночам, прохвост, погрузки  устраивал... я, можно  сказать,  гроза  там...  центральная  власть,  уполномоченный,  а  он
кишмишников в вагон с базара таскает. Я  им по  два пуда с Левой разрешил, а они, мерзавцы, по шесть наперли...
     Есенин нагибается к моему уху:
     -- По двенадцати!..
     -- Перед поэтишками тамошними  метром ходит... деньгами швыряется, а из вагона  уполномоченного  гомельскую  лавчонку  устроил...  с  урючниками  до седьмого  пота  торгуется...  И какая же,  можно сказать, я  после этого  -- гроза... уполномоченный...".

 Вообще, как только сам Мариенгоф не поехал в поездку в вагоне НКПС, так он заложил в книжке уже покойного друга Серёжу по полной программе (донесения могли также быть и при жизни Есенина). И про золотые десятирублёвки, которые преобразились Лёвой в обручальные кольца, и про кишмишников. Только про Блюмкина ни Мариенгоф, ни Вольпин не упомянули. Это было опасно и для них самих.)

  Продолжение Вольпина:
 "Приехал Есенин в Ташкент в начале мая, когда весна уже начала переходить в лето. Приехал радостный, взволнованный, жадно на все глядел, как бы впивая в себя и пышную туркестанскую природу, необычайно синее небо, утренний вопль ишака, крик верблюда и весь тот необычный для европейца вид туземного города с его узкими улочками и безглазыми домами, с пестрой толпой и пряными запахами.
 Он приехал в праздник уразы, когда мусульмане до заката солнца постятся, изнемогая от голода и жары, а с сумерек, когда солнце уйдет за горы, нагромождают на стойках под навесами у лавок целые горы «дастархана» для себя и для гостей: арбузы, дыни, виноград, персики, абрикосы, гранаты, финики, рахат-лукум, изюм, фисташки, халва…

 Цветы в это время одуряюще пахнут, а дикие туземные оркестры, в которых преобладают трубы и барабаны, неистово гремят. В узких запутанных закоулках тысячи людей в пестрых, слепящих, ярких тонов халатах разгуливают, толкаются и обжираются жирным пилавом, сочным шашлыком, запивая зеленым ароматным кок-чаем из низеньких пиал, переходящих от одного к другому. Чайханы, убранные пестрыми коврами и сюзане, залиты светом керосиновых ламп, а улички, словно вынырнувшие из столетий, ибо такими они были века назад, освещены тысячесвечными электрическими лампионами, свет которых как бы усиливает пышность этого незабываемого зрелища.

  Толпа разношерстная: здесь и местные узбеки, и приезжие таджики, и чарджуйские туркмены в страшных высоких шапках, и преклонных лет муллы в белоснежных чалмах, и смуглые юноши в золотых тюбетейках, и приезжие из «русского города», и разносчики с мороженым, мишалдой и прохладительными напитками. Все это неумолчно шевелится, толкается, течет, теряя основные цвета и вновь находя их, чтобы через секунду снова расколоться на тысячу оттенков. И в такую обстановку попал Есенин — молодой рязанец, попал из голодной Москвы. Он сначала теряется, а затем начинает во все вглядываться, чтобы запомнить. Я помню, мы пришли в старый город небольшой компанией, долго толкались в толпе, а затем уселись на верхней террасе какого-то ош-хане. Вровень с нами раскинулась пышная шапка высокого карагача — дерево, которое Есенин видел впервые. Сверху зрелище было еще ослепительнее, и мы долго не могли заставить Есенина приступить к еде. В петлице у Есенина была большая желтая роза, на которую он всё время бережно посматривал, боясь, очевидно, ее смять. Когда мы поздно возвращались в город на трамвае, помню то волнение, которым он был в этот день пронизан. Говорил он много, горячо, а под конец заговорил все-таки о берёзках, о своей рязанской глуши, как бы желая подчеркнуть, что любовь к ним у него постоянна и неизменна….

…ПРИЕХАЛ ЕСЕНИН В ТУРКЕСТАН СО СВОИМ ДРУГОМ КОЛОБОВЫМ, ОТВЕТСТВЕННЫМ РАБОТНИКОМ НКПС, В ЕГО ВАГОНЕ, В КОТОРОМ ОНИ И ЖИЛИ ВО ВСЕ ВРЕМЯ ИХ ПРЕБЫВАНИЯ В ТАШКЕНТЕ И В КОТОРОМ ЗАТЕМ УЕХАЛИ ДАЛЬШЕ — В САМАРКАНД, БУХАРУ И ПОЛТОРАЦК (БЫВШ. АСХАБАД) 1.
 Ташкентский Союз поэтов предложил Есенину устроить его вечер. Он согласился, но просил организовать его возможно скромнее, в более или менее интимной обстановке. Мы наметили помещение Туркестанской публичной библиотеки...".

21 марта 1926. Конец выдержки из воспоминаний Вольпина.

Примечания.
Валентин Иванович Вольпин (1891–1956) — издательский и книготорговый работник, выступал в печати как поэт и переводчик.
В 1921–1923 годах работал в Ташкенте в Туркцентропечати, встречался с Есениным во время его приезда в Ташкент в мае 1921 года. Во второй половине 1923 года В. И. Вольпин переехал в Москву и с этого времени принимал участие в издательских делах Есенина. Пытался помочь поэту в выпуске «Москвы кабацкой». В 1926 году издал «Памятку о Сергее Есенине» — небольшой сборник, в котором были помещены несколько автобиографий поэта, ряд его портретов и дана краткая библиография. Сохранился сборник «Персидские мотивы» с надписью: «Милому Вольпину — люблю, люблю. С. Е.» (РЛ, 1970, N 3, с. 167).
Воспоминания были впервые напечатаны в сб. Воспоминания, 1926, по тексту которого с сокращениями печатаются в наст. изд. Датированы автором.
1 Ныне Ашхабад. До 1919 г. носил название Асхабад, с 1919 до 1927 г. — Полторацк. Достоверных сведений о том, что Есенин во время своей поездки в мае 1921 г. побывал в этом городе, нет. Вероятнее всего, он успел доехать только до Бухары.
Источник: http://esenin-lit.ru/esenin/vospominaniya



ПОДАРЮ Я ШАЛЬ ИЗ ХОРОССАНА И КОВЁР ШИРАЗСКИЙ ПОДАРЮ.
Люблю я статистику.
В «Персидских мотивах» Есенин упоминает Хороссан – 4 раза, Шираз – 4 раза, Тегеран – 2 раза, Багдад (Ирак) – 2 раза, Босфор (Турция) – 2 раза, реку Евфрат (это уже в Ираке, 700 км от Шираза до устья) – 1 раз.
Упоминает имена персидских поэтов Фирдоуси (935-1020, родился в Хорасане) – 2 раза, Хайяма (1048-1131, родился в Хорасане) – 1 раз, Саади (1200-1219 – 1291-1292, родился в Ширазе) – 1 раз.

Если не делать никаких далеко идущих выводов, то преобладание в упоминаниях Шираза и Хороссана в стихах «Персидские мотивы» является очевидным. Просто преобладание. Я не могу это связывать только с тем, что у Есенина в эти годы на руках оказалась книга «Персидские лирики 10-15 веков», о которой говорят его современники. Я не могу думать, что Есенин постоянно держал в голове, что персидские лирики по большей части жили в этих двух областях Персии – Ширазе и Хороссане. Тем более, насколько я смог понять, в самой упомянутой книге, кроме стихов, нет сведений о жизни персидских поэтов, кто они и откуда. То есть, Есенин мог почитать только стихи и не знать особо, без дополнительной литературы, подробностей биографий великих поэтов Персии, да и вряд ли он заинтересовался бы он этими подробностями на первых порах знакомства. Мне кажется более вероятным то, что Есенин смог сам побывать в этих провинциях Персии. Хотя бы несколько дней. Сначала Хороссан, потом Шираз. И потом они засели уже в голове, чтобы со временем, через 3-4 года появиться в стихах 1924-25 годов.

   Ещё раз повторю, что всё это о пребывании русского поэта в Персии мною не утверждается однозначно. Только логика, аналитика скупых сведений.

  Без Блюмкина Есенин ни в 1920-м, ни в 1921-м годах не мог оказаться в Персии. Это было бы смерти подобно. А вот с Блюмкиным… Если тот оказывался в нужное время в нужном месте… То ли в Баку в августе-сентябре 1920-го на Первом съезде народов Востока, то ли в мае 1921-го в вагоне НКПС, идущем из Самары в сторону Туркестана.

 Провинция Хороссан (Хорасан) граничит с Туркменией. Ашхабад находится почти на границе. В 1921 году Блюмкин с Есениным могли оказаться в Персии, доехав до Ашхабада (Полторацка) или ближайших станций.
Википедия.
  Хорасан был самой большой провинцией Ирана, пока не был разделён на три провинции 29 сентября 2004 года.
Большой Хорасан включал части, которые находятся сегодня в Иране, Таджикистане, Афганистане, Узбекистане и Туркмении. Некоторые из главных исторических городов Персии расположены в Большом Хорасане: Нишапур (теперь в Иране), Мерв и Санджан (теперь в Туркмении), Герат (теперь в Афганистане). За свою долгую историю Хорасан знал много завоевателей и империй: греки, тюрки, арабы, сельджуки, монголы, сефевиды и другие.
В XIV—XV веках Хорасан был важнейшим центром наук и искусств. Здесь (преимущественно в городе Герате) жили и творили поэты Лутфи, Джами, Алишер Навои, Фегани Баба, султан Хусейн Байкара (писавший стихи под псевдонимом Хусайни), художник Бехзад.

Я: Блюмкин и Есенин неминуемо должны были оказаться почти сразу после пересечения границы в Мешхеде.

Мешхед — второй по крупности и численности населения (после Тегерана) город Ирана, административный центр остана (провинции) Хорасан-Резави, один из главных священных городов для мусульман-шиитов. Население (2016) – 3 млн.человек.
… На протяжении всей своей истории Мешхед имел значение важного политического, культурного и религиозного центра.
 В 818 году в деревне Санабад, возле Туса, внезапно скончался 8-й шиитский имам Али бен Муса ар-Рида (персидское — Имам Реза), зять халифа ал-Мамуна. По преданию, его отравил сын самого популярного из багдадских халифов Харуна ар-Рашида. Место мученической гибели (по-арабски — машхад) Резы у мусульман весьма почитаемо, особенно у шиитов. На месте гробницы был позднее сооружён Мавзолей Имама Резы. Позднее деревушка Синабад, в период разрушения города Тус, стала расти и развиваться, превращаясь в город Мешхед. Впервые слово «машхад» как название города было употреблено в X веке географом ал-Мукаддаси. А арабский путешественник Ибн Баттута в XIV веке писал о «городе Машхад ар-Рида».
Мешхед является священным городом шиитов. В нём расположен Мавзолей Имама Резы, особо почитаемого в Иране. Ежегодно Мешхед посещают около 20 миллионов паломников и туристов.

  Шираз – на юге Персии. Далековато от Полторацка. Но. Зато там древняя еврейская община. А вдруг там что-то у кого-то было запрятано евреем Яковом Блюмкиным, дано на сохранение? Вспомним о Гилянской республике, щедром финансировании революционного движения в Персии из Москвы, когда Блюмкин был не последним человеком (комиссар штаба Персидской революционной армии), похождениях Блюмкина в Азии, скупке ценных еврейских книг, получении из Гохрана книг из «Библиотеки Шнеерсона» (см.2-ю часть). С книгами, правда, было чуть позднее. Шираз для Якова Григорьевича, думаю, был ценной точкой на карте. Обязательной для посещения.

Википедия.
 Шираз известен как город поэтов, цветов и вина. Это родина плеяды выдающихся деятелей культуры средневекового Ирана: Хафиза, Саади и других. До Революции 1979 года — крупнейший центр виноделия. В настоящее время — центр нефтяной и электронной промышленности, а также туризма. Шираз славится своим относительно мягким климатом и обилием зелени на улицах. Также город знаменит своими оазисами, устроенными в соответствии с приведёнными в Коране описаниями загробных садов блаженств.
… В Ширазе осталось немало иранских евреев, хотя в конце XX века и особенно после исламской революции многие из них уехали в США и Израиль. В Ширазе действуют несколько синагог.
В 2016 году население Шираза составляло 1.6 млн. человек. Большая часть населения — персы.
 
 Я: Странно, но про ковры из Шираза ничего не сказано. Ковры в Персии, видно, были везде, их везде ткали, и ими гордились те, у кого они были. Ведь было давно выражение – «персидский ковёр». Таким ковром ещё Печорин на минеральных водах в Пятигорске покрывал свою лошадь в насмешку над княжной.

Расстояние от Ашхабада до Ирана (Кучан) – 140 км, до границы 60-70 км. Расстояние от Ашхабада до Мешхеда (крупнейший город Ирана после Тегерана) – 280 км. Всего ничего.
Расстояние от Ашхабада до Шираза – 1470 км. Два-три дня пути на автомобиле. А на поезде? Могли Есенин с Блюмкиным и Колобовым прямиком ехать дальше из Полторацка в Персию? Туда была железная дорога?

 – Википедия.
 Первая железнодорожная линия на паровой тяге была открыта в Иране в 1914 году между Тебризом и Джульфой на границе с Российской империей. В 1916 году появилась железная дорога в Систане. Транс-иранская железная дорога была запущена в 1939 году. Она соединила каспийский порт Торкеман с городом Шапур (сегодня — Бендер-Хомейни) на берегу Персидского залива. По этой дороге поступала помощь Советскому Союзу по ленд-лизу во время Великой Отечественной войны.

Я: То есть, в 1921 году, кроме железной дороги со стороны Закавказья от Джульфы до Тебриза (см.6-ю часть), ничего ещё не было. Дорога в Систане не в счёт. Там кусочек в сторону Пакистана. Остались кони, верблюды, автомобили. И аэропланы (см. далее воспоминания Бажанова) !!

 Я: Здесь надо дать небольшую информацию о перебежке Бажанова в Персию из Средней Азии (Ашхабада) 1 января 1928 года. Почему надо дать по моему разумению? – Потому что те же места, обстановка, взаимодействие с местным населением. Спустя всего 7 лет. Рассказ Бажанова интересен сам по себе. Там, кроме того, мелькает и имя Блюмкина.  В воспоминаниях мы можем представить примерно, что происходило бы с Есениным, окажись он с другом Блюмкиным за границей. Только ни Есенин, ни Блюмкин не были перебежчиками.

 Надо также думать и про документы. Их надо было каким-либо образом оформлять для Есенина, если пересекать границу? Или достаточно присутствия Блюмкина? – «Со мной наш товарищ».
 Вот, например, Блюмкин и Есенин решили побывать в Персии, «им» надо было туда по казённой надобности, и в это время они оказываются в Полторацке (Ашхабаде), том пункте, который для этого и нужен. А если не для перехода в Персию, то зачем могла понадобиться совсем неблизкая поездка из Ташкента в Поторацк?! Понадобилась Колобову? – Вспомним, Л.Повицкий писал, что зачастую маршруты вырабатывались не Колобовым, а Есениным, Мариенгофом. И Блюмкиным?

Википедия.
 Борис Георгиевич Бажанов (9 августа 1900, Могилёв-Подольский, Подольская губерния, Российская империя — 30 декабря 1982, Париж, Франция) — советский партийный деятель, редактор и издатель. Сотрудник аппарата ЦК ВКП(б), помощник («личный секретарь») И. В. Сталина (1923—1927). Перебежчик. Получил широкую известность благодаря книге «Воспоминания бывшего секретаря Сталина», выпущенной им в Париже в 1930 году, после побега из СССР в 1928 году….

…В 1922 году поступил на работу в Организационно-инструкторский отдел ЦК РКП(б), которым заведовал тогда Л. М. Каганович, где занимался подготовкой выступлений и статей для Кагановича. …

…С 1923 года секретарь Оргбюро ЦК. Писатель Ю. С. Семёнов утверждал, что в его беседе с Л. М. Кагановичем тот свидетельствовал: «Это я рекомендовал товарищу Сталину Бажанова. Он был хорошим молодым человеком, но потом попал под влияние зиновьевцев, поэтому и удрал…»)

…9 августа 1923 года был назначен помощником И. В. Сталина по делам Политбюро (иногда говорят «личным секретарём», но это — неофициальное название должности), и секретарём Политбюро. Последнюю должность до него исполняла М. И. Гляссер, личный секретарь Ленина. Эти должности — технические, исполняя их, сам Бажанов не принимал никаких ответственных государственных или политических решений, он просто протоколировал заседания, после чего протоколы подписывал И.В. Сталин как генеральный секретарь ЦК. По работе Бажанов был информирован о многом происходившем в высших эшелонах власти….

С 1926 года редактор «Финансовой газеты», член Высшего Совета по спорту и сотрудник Народного комиссариата финансов СССР.

(Я: То есть, Сталин убрал его от себя? Не стал ли Сталин подозревать, что это засланный «казачок»? В августе 1923-го Есенин был у Троцкого… Троцкий пытался приручить Есенина? Бажанова в 1923-м зиновьевцы внедрили к Сталину?.. Получилось на 3 года. Вторая версия: Бажанов сам, каким-то образом, смог уйти от Сталина, чтобы постепенно перейти в тень и суметь совершить побег из СССР. Третья версия: Бажанов сам был агентом ОГПУ, и его умело перебросили за границу под видом политического перебежчика. Дожил до 82 лет, чего не скажешь о Блюмкине, Агабекове, Троцком и многих других. Но после начала Второй мировой войны о нём в интернете никаких сведений. «Отошёл от политической деятельности».)

Побег из СССР.
Как сообщает сам Бажанов, разочаровавшись в идеях коммунизма, он решает бежать из СССР. Организовав себе командировку в Среднюю Азию, 1 января 1928 года он нелегально перешёл персидскую границу и сдался иранским властям.

(Я: Каким образом с 1926 года редактор «Финансовой газеты», сотрудник Народного комиссариата финансов СССР смог на несколько месяцев организовать себе командировку в Среднюю Азию? При этом он устроился на новую работу. См. далее у меня Воспоминания Бажанова.)

 Он не знал, что у СССР и Ирана был договор о взаимной выдаче преступников и перебежчиков. Поняв свою ошибку, Бажанов двинулся дальше и нелегально перешёл границу с британской Индией, откуда с помощью английских властей перебрался во Францию.

По его утверждениям, ему удалось избежать нескольких покушений на себя со стороны агентов ОГПУ, получивших из Москвы задание ликвидировать его. Это подтверждается свидетельством Г.С. Агабекова, бывшего в то время резидентом агентуры ОГПУ в Персии, впоследствии ставшего невозвращенцем, опубликовавшим на Западе книгу «ЧК за работой».

 (Георгий (Григорий) Сергеевич Агабеков (настоящая имя и фамилия — Геворк Арутюнов, 1895—1937) — сотрудник НКВД СССР, невозвращенец. Первый в ряду высокопоставленных сотрудников советской внешней разведки, бежавших на Запад в 30-х годах XX века. В августе 1937 года убит спецгруппой НКВД во Франции).
Конец Википедии о Бажанове и Агабекове.

  Я: Воспоминания Бажанова, как и «Роман без вранья» Мариенгофа, очень интересны, не без лёгкого аромата тенденциозности, конъюнктуры. В них опять-таки нельзя верить каждому слову. Но, так же, как и в случае с Марингофом, бытовым подробностям жизни, я думаю, можно верить. Там, где не было интереса у Бажанова что-то извратить, приврать.
   Я могу привести здесь отрывки из воспоминаний Бажанова. Они очень подробны в деталях, хорошо передают колорит, обстановку тех лет в Средней Азии и Персии. Там, где ступали ноги Блюмкина и Есенина.

Далее Бажанов «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» (Париж, 1930). Отрывки. Побег.
  …Теперь выехать мирно, по командировке, я за границу не могу. Я могу только бежать через какую-нибудь границу.
…Но, изучая карту, я останавливаюсь на Туркмении. Ее населенная полоса тянется узкой лентой между песчаной пустыней и Персией. И столица - Ашхабад - находится всего километрах в двадцати от границы. Не может быть, чтоб там не нашлось возможности легально приблизиться к границе (я еще не подозреваю, что трудности бегства в Персию заключаются совсем в другом, о чем дальше речь). Я решаю бежать в Персию из Туркмении. Но сначала надо попасть в Туркмению, которая подчинена Среднеазиатскому бюро ЦК партии.

От Финансового факультета я отделываюсь легко - здесь я хозяин - и передаю его в руки Германа Свердлова.
… Я советую сделать так: позвоните Молотову и спросите, нет ли у него возражений против моей работы в Средней Азии. Если нет, Орграспред может меня послать, таким образом, с согласия секретаря ЦК и председателя Оргбюро, а если есть, я пойду сам к Молотову, чтобы это уладить. Так и делается. К счастью, Молотову уже надоело, что я упираюсь и не хочу работать в ЦК, и он отвечает: "Ну что ж, если он так уж очень хочет, пусть едет". И я получаю путевку "в распоряжение Среднеазиатского бюро ЦК на ответственную работу".

  С этой  путевкой  я  приезжаю  в  Ташкент  и  являюсь к Секретарю Среднеазиатского бюро ЦК Зеленскому.
  … Зеленский удивлен  моему приезду (и несколько озабочен:  что это? глаз Сталина?) Я ему объясняю,  что бросил центральную работу,  потому что чувствовал себя совершенно оторванным от жизни, и решил поехать на низовую работу.
…Я ему говорю:  "Товарищ  Зеленский,  будем  говорить
откровенно: я не для того оставил работу помощника Сталина и секретаря Политбюро, чтобы быть вашим секретарем. Я  хочу  на  совсем  низовую работу, подальше в глухие места. Вот в Туркмении секретарем ЦК Ибрагимов; я его знаю по  аппарату  ЦК  -  пошлите меня в его распоряжение". Зеленский быстро соглашается, и я получаю новую путевку - "в распоряжение ЦК Туркмении".

БЛЮМКИН
… Здесь я должен сделать  отступление  и  познакомить  читателей  с
товарищем Блюмкиным,  тем самым Блюмкиным,  который во время восстания
левых эсеров в  1918  году  убил  германского  посла  в  Москве  графа
Мирбаха, чтобы сорвать Брест-Литовский мир.
     Еще в 1925 году я часто встречался с Мунькой Зорким. Это была его
комсомольская  кличка;  настоящее  имя  Эммануил Лифшиц.  Он заведовал
Отделом Печати ЦК комсомола.  Это был  умный,  забавный  и  остроумный
мальчишка.  У  него  была  одна  слабость - он панически боялся собак.
Когда мы шли с ним вместе по улице,  а навстречу шел  безобидный  пес,
Мунька брал меня за локоть и говорил:  "Послушай, Бажанов, давай лучше
перейдем на другую сторону улицы;  ты знаешь,  я - еврей и  не  люблю,
когда меня кусают собаки".
     Мы шли с  ним  по  Арбату.  Поравнялись  со  старинным  роскошным
буржуазным домом.  "Здесь,  - говорит Мунька, - я тебя оставлю. В этом
доме, третий этаж - квартира,  забронированная за ГПУ,  и живет  в  ней
Яков Блюмкин, о котором ты, конечно, слышал. Я с ним созвонился, и он
меня ждет.  А впрочем,  знаешь,  Бажанов,  идем вместе.  Не пожалеешь.
Блюмкин  - редкий дурак,  особой,  чистой воды.  Когда мы придем,  он,
ожидая меня,  будет сидеть в шелковом красном халате, курить восточную
трубку  в  аршин  длины и перед ним будет раскрыт том сочинений Ленина
(кстати,  я нарочно посмотрел:  он всегда раскрыт на той же странице).
Пойдем,  пойдем". Я пошел. Все было, как предвидел Зоркий - и халат, и
трубка, и том Ленина….

 …Когда он показал мне свою квартиру из четырех огромных комнат,  я
сказал: "И вы здесь живете один?" - "Нет, со мной живет мой двоюродный
брат  Максимов  -  он  занимается  моим хозяйством".  Максимов был мне
представлен.  Он был одессит,  как и  Блюмкин.  Максимов  -  была  его
партийная  кличка. Настоящая  его фамилия была Биргер.  Он жил у кузена,  и Блюмкин пытался его устроить на службу,  но это было нелегко:  человека исключенного из  партии  за кражу казенного имущества, никто не жаждал принимать.
     "И у вас две комнаты совершенно пустые;  а Герман Свердлов,  брат
покойного  Якова,  который живет в тесной квартире у брата Вениамина в
доме ВСНХ,  не имеет даже своей комнаты. Поселить бы его здесь у вас".
-  "Брат  Якова Свердлова?  Да я буду счастлив.  Пусть переезжает хоть
сегодня".
     Так Герман Свердлов поселился у Блюмкина.

(Я: Герман Свердлов в конце жизни жил в «Доме на набережной» кв 169.)

     В первый же раз,  когда  Блюмкин  пошел  в  ГПУ,  он  похвастался
знакомством со мной.  Ягода взвился: "Яков Григорьевич, вот работа для
вас.  Бажанов ненавидит ГПУ,  мы подозреваем,  что он не наш, выведите
его  на  чистую  воду.  Это - задание чрезвычайной важности".  Блюмкин
взялся за это,  но месяца через два-три заявил Ягоде,  что он не имеет
никакой  возможности  со мной встречаться чаще и ближе познакомиться и
просит его от этой работы освободить.  Но он подал  другую  идею:  его
двоюродный брат,  живя у него на квартире вместе с Германом Свердловым
и видя его все время,  может от Свердлова узнавать все  о  Бажанове  -
Свердлов и Бажанов видятся постоянно. Идея была одобрена, Максимов был
вызван к начальнику Административного Управления ГПУ Флексеру и нашел, наконец,  нужную работу:  шпионить за мной и поставлять рапорты в ГПУ.
Чем он и кормился до лета 1927 года.

     Когда осенью  1927 года я прощался с Москвой,  Максимов был очень
грустен. С моим отъездом он терял легкую и хорошо оплачиваемую работу.
Я решил созорничать.  Я знал, что он поставляет обо мне рапорты в ГПУ,
но он не знал,  что я  это  знаю.  Наученный  разнообразным  советским
опытом,  я  считал,  что  если  враг хочет иметь о вас информацию,  то
удобнее всего,  если вы ее поставляете сами -  вы  выбираете  то,  что
надо.  Так я и сделал. Говорил о себе ничего не подозревавшему Герману
Свердлову именно то,  что  могло  быть  без  всякого  вреда  для  меня
передано в ГПУ, и оно туда через Максимова шло.

     Встретив Максимова у Германа перед отъездом в Ашхабад,  я спросил
его:  "А как у вас с работой?" - "Да по-прежнему плохо".  - "Хотите, я
вас возьму с собой,  в Среднюю Азию?" О да,  он  бы  с  удовольствием,
разрешите,  он  завтра  даст  мне  окончательный ответ - надо прервать
какие-то начатые переговоры.  Я очень хорошо понимаю, что он побежит в ГПУ  спрашивать,  что  делать.  Ему  говорят  - превосходно,  конечно, поезжай, продолжай давать рапорты. И в Ашхабад я приехал с Максимовым.
В Ашхабаде я явился к первому секретарю ЦК Туркмении Ибрагимову.

Далее Википедия. Вставка.
Шаймардан Нуриманович Ибрагимов (1899—1957) — советский партийный и государственный деятель.
Родился 4 апреля 1899 года в селе Петряксы Курмышского уезда Симбирской губернии, ныне Пильнинского района Нижегородской области, в татарской семье. В 1898 году семья переехала в Москву.

с июня 1926 по апрель 1928 — секретарь (глава парторганизации) ЦК КП Туркмении; входил в Центральный Исполнительный Комитет СССР IV созыва (1927—1929);
с 1928 года — член исполкома Моссовета и член Ленинградского горсовета;
с 1937 года работал в Министерстве легкой промышленности СССР и других должностях в Москве.
Был участником Великой Отечественной войны, воевал на Северо-Западном и Ленинградском фронтах.
Конец вставки об Ибрагимове.

(Я: В апреле 1928 года Ибрагимова, очевидно, сразу убрали из руководства Туркменией после побега Бажанова. С понижением.)
 
  … Через несколько дней я заявил,  что я страстный  охотник,  но  на
крупную   дичь  (должен  сказать,  что  охоту  я  ненавижу).  Позвонил
Дорофееву, начальнику 46-го Пограничного Отряда войск ГПУ, который нёс там охрану границы,  и сказал ему,  чтоб он мне прислал два карабина и пропуска на право охоты в пограничной полосе на меня и Максимова.  Что я сейчас же и получил.
     В течение двух-трех месяцев  я  изучал  обстановку,  а  Максимов,
которого я устроил на небольшую хозяйственную работу, исправно посылал
обо мне донесения в Москву.
     Ибрагимов был  хороший  человек,  и  у  меня  с  ним установились
прекрасные  отношения.   Я   заведовал   секретной   канцелярией   ЦК,
секретарствовал на заседаниях бюро и пленумов Туркменского ЦК партии и
был опять,  хотя  и  в  небольшом  местном  масштабе,  в  центре  всех
секретов.  Часто,  разговаривая  с  Ибрагимовым,  я расспрашивал его о
Персии.  Меня смущает,  что железная дорога - наша  главная  связь  со
страной  -  проходит  все время по самой персидской границе.  В случае
войны персам ничего не стоит перерезать нашу главную  коммуникационную
линию.  Ибрагимов  смеется.  А  наш  46-й пограничный отряд на что?  Я
возражаю - я говорю ведь об  армии.  Ибрагимов  говорит:  "Ты  помнишь
историю?  Когда  век  тому назад произошел мятеж в Тегеране и был убит
наш русский посол Грибоедов,  что сделал царь?  Послал из России сотню
казаков,  и она навела в Персии порядок;  не думай, что сейчас намного
иначе".

     В другой  раз  я  говорю:  здесь  у  вас  граница  совсем  рядом;
наверное,  часты  случаи  бегства  через  границу.  Наоборот,  говорит
Ибрагимов,  чрезвычайно редки.  Конечно, граница очень велика, и линию
границы охранять  было  бы  очень  трудно.  Но  чтобы  приблизиться  к
границе,  надо  добраться до какого-то населенного места,  а именно за
ними сосредоточено постоянное наблюдение.  Никакой  новый  человек  не
может быть незамеченным.
     Хорошо, говорю я,  но это не относится к партийцам. Ответственный
работник  без  труда может приблизиться к границе и перейти ее.  У вас
бывали такие случаи?  Два,  говорит  Ибрагимов,  они  не  представляют
никаких затруднений.  Ответственного партийца,  бежавшего в Персию, мы хватаем прямо в Персии и вывозим его обратно. - "А персидские власти?"
-   "А   персидские  власти  закрывают  глаза,  как  будто  ничего  не
произошло".
     Это выглядит  довольно  неутешительно.  Значит,  перейти  границу
здесь легко. Трудности начинаются дальше. Что ж будем рисковать.
     Я делаю  разведку  границы.  В  20-30 километрах от Ашхабада,  на
самой границе с Персией и уже в горах,  находится Фирюза,  дом  отдыха
ЦК. Мы, несколько сотрудников ЦК, охотников, делаем в воскресенье туда охотничью экскурсию.  Я прохожу очень далеко по горному ущелью  -  кто его  знает,  может  быть,  я  уже в Персии.  Убеждаюсь,  что место для перехода границы совершенно не подходит…

     Я выбираю  по  карте Лютфабад,  в сорока-пятидесяти километрах от
Ашхабада;  это  железнодорожная  станция,  прямо  против  нее  в  двух
километрах  через  чистое  поле - персидская деревня того же имени.  Я
решаю перейти границу 1 января (1928 года).  Если я сейчас жив и  пишу
эти строки, этим я обязан решению перейти границу именно 1 января.

     Вечером 31   декабря  мы  с  Максимовым  отправляемся  на  охоту.
Максимов,  собственно,  предпочел бы остаться и встретить Новый год  в какой-либо  веселой компании,  но он боится,  что его начальство (ГПУ) будет очень недовольно,  что он  не  следует  за  мной  по  пятам.  Мы приезжаем по железной дороге на станцию Лютфабад и сразу же являемся к начальнику пограничной заставы.  Показываю документы, пропуска на право охоты в пограничной полосе.  Начальник заставы приглашает меня принять участие в их товарищеской встрече  Нового  года.  Это  приглашение  из вежливости. Я отвечаю, что, во-первых, я приехал на охоту, предпочитаю выспаться и рано утром отправиться на охоту в свежем виде;  во-вторых, они.  конечно, хотят выпить в товарищеском кругу; я же ничего не пью и для пьющих компаний совершенно не подхожу. Мы отправляемся спать.

     На другой день,  1 января рано утром,  мы выходим и идем прямо на
персидскую деревню.  Через один километр в чистом поле и прямо на виду пограничной заставы я вижу ветхий столб: это столб пограничный, дальше - Персия.  Пограничная застава не подает никаких признаков жизни – она вся  мертвецки  пьяна.  Мой  Максимов  в топографии мест совершенно не разбирается и  не  подозревает,  что  мы  одной  ногой  в  Персии.  Мы присаживаемся и завтракаем.
     Позавтракав, я встаю;  у нас по карабину,  но патроны еще  все  у
меня.  Я  говорю:  "Аркадий  Романович,  это пограничный столб и это -
Персия.  Вы - как  хотите,  а  я  -  в  Персию,  и  навсегда  оставляю
социалистический   рай   -   пусть  светлое  строительство  коммунизма
продолжается без меня". Максимов потерян: "Я же не могу обратно – меня же расстреляют за то,  что я вас упустил". Я предлагаю; "Хотите, я вас возьму и довезу до Европы, но предупреждаю, что с этого момента на вас будет такая же охота, как и на меня". Максимов считает, что у него нет другого выхода - он со мной в Персию.

     Мы приходим  в  деревню и пытаемся найти местные власти. 
     …Тем временем информаторы Советов  переходят  границу  и  пытаются
известить  пограничную  заставу  о  нашем  бегстве  через границу.  Но
застава вся абсолютно пьяна и до утра 2  января  никого  известить  не
удается.  А  утром  2  января мы уже выехали в центр дистрикта и скоро
туда прибыли.  Не подлежит никакому сомнению, что, если бы это не было
1 января и встреча Нового года, в первую же ночь советский вооруженный
отряд перешел бы границу,  схватил бы нас и доставил обратно.  Этим бы
моя жизненная карьера и закончилась.

     В центре дистрикта меня ждет новый  необыкновенный  шанс.  Это  -
начальник  дистрикта,  Пасбан.  В  отличие  от  всей остальной местной
персидской администрации,  трусливой,  ленивой,  подкупной и ко  всему
равнодушной, это человек умный, волевой и решительный. Оказывается, он
прошел немецкую школу во время мировой войны.

     Он должен нас отправить в столицу провинции (Хорасана) - в Мешед.
Он мне объясняет, что между нами и Мешедом горы в 3000 метров высотой.
Колесная  дорога  только  одна;  она  идет в обход гор,  приближаясь к
Ашхабаду, и против Ашхабада проходит сквозь горы по глубокому ущелью и перевал через город Кучан,  и затем идет налево к Мешеду.  Послать вас по колесной дороге в Мешед,  значит послать вас на  верную  смерть:  с сегодняшнего дня будет дежурить отряд чекистов с автомобилем,  который вас схватит и вывезет в Советскую Россию. Единственный ваш шанс – идти напрямик через горы. Здесь нигде дороги нет. Есть тропинки, по которым летом жители  иногда  идут  через  горы.  Сейчас  зима,  все  занесено глубоким снегом.  Но вы должны попробовать. Большевики в горы пойти не рискнут.  Я вам дам проводников и горных лошадок.  Не питайте никакого доверия  к  проводникам;  питайте  полное  и  неограниченное доверие к
горным лошадкам - они найдут дорогу.

     Снаряжается караван, мы начинаем подъем в горы.
     Странствование через  горы,  снега,  обвалы,  провалы   и   кручи
продолжается  четыре  дня.  Двадцать  раз  мы обязаны жизнью маленьким
умным лохматым горным лошадкам,  которые  карабкаются,  как  кошки  по
невероятным  обрывам,  вдруг  скользят по краю кручи и сразу падают на
живот, расставив все четыре лапы во все стороны, и этим удерживаясь от
падения  вниз  по  крутому  склону.  Вконец измученные,  мы спускаемся
наконец на пятый день в долину Мешеда и уже в его предместьях  выходим
на   автомобильную   дорогу.  Здесь  циркулирует  грузовик  на  правах
автобуса. Мы попадаем в него вовремя, занимаем задние места, сейчас же
за  нами в автобус садятся два чекиста,  но они вынуждены занять места
перед нами. Они, вероятно, полагают, что мы вооружены и ничего себе не
позволяют.  Мы доезжаем до Мешеда,  и автобус довозит нас почему-то до
гостиницы.  Нам объясняют,  что это - единственный отель  европейского
типа  в  городе;  туземцы  останавливаются в караван-сараях.  Мы очень
устали и мечтаем о хорошей  кровати.


  Перед  сном  в  ресторане  отеля
пробуем  выпить  кофе.  Когда  кофе  подан и мой спутник уже готов его
пить,  я останавливаю его: от кофе идет сильный запах горького миндаля
-  это запах цианистого калия.  От кофе мы отказываемся и подымаемся в
нашу комнату.  Директор отеля,  армянин Колтухчев,  объясняет нам, что
свободна  только  одна  комната,  в  которую  он  нас  и ведет.  У нее
почему-то нет ни  замка,  ни  задвижки  -  они  "в  починке";  я  вижу
свободные комнаты,  но Колтухчев говорит, что они задержаны клиентами.
Мы наскоро баррикадируем дверь в  нашей  незакрывающейся  комнате  при
помощи стульев и с наслаждением растягиваемся на настоящих кроватях.

     Сон наш  длится  недолго.  Нас  будит  сильный  стук   в   дверь.
"Полиция".  Мы  протестуем,  но  нас  доставляют в центральную полицию
города  ("назмие"),  объясняя  нам,  что  это  для  нашей  же  пользы.
Начальник полиции,  жесткий и сухой службист, по-русски не говорит. Он
нас водворяет в своем кабинете и исчезает.  Его помощник,  чрезвычайно
симпатичный перс,  учился в России и хорошо говорит по-русски. От него
мы, наконец, узнаем,  в чем дело.  Оказывается, с нашим приездом в Мешед
началась   необычайная   суматоха   во  всех  советских  организациях.
Информаторы полиции,  следящие за советчиками,  видели,  как советский
военный  агент  Пашаев,  встретясь  с  советским  агентом  Колтухчевым
(директором нашей гостиницы),  передал  ему  револьвер  и  еще  что-то
(очевидно,  яд).  Полиция,  сообразив в чем дело,  устроила засаду под
нашей дверью.  Ночью Колтухчев  подымался  с  револьвером,  чтобы  нас
ухлопать  (вслед  за  чем  его  обещали  сейчас же вывезти в советскую
Россию),  но под нашей  дверью  его  арестовали,  а  нас  перевезли  в
полицию.
     На другое утро меня принимает губернатор Хорасана.
     …Мы окончательно поселяемся в кабинете начальника полиции. Полиция
имеет вид средневековой квадратной крепости  с  одним  только  входом.
Помощник  начальника  полиции  показывает  мне на племя диких курдских
всадников,  расположившихся лагерем на площади перед  полицией.  Племя
это  нанято  БОЛЬШЕВИКАМИ;  задача  его  -  при моем выходе из полиции
налететь,  зарубить и ускакать.  Но полиция  это  хорошо  понимает;  и
вообще-то  я  из  полиции почти что не выхожу,  а если выхожу,  то под
сильной охраной.

     Переговоры с   Тегераном   сильно   затягиваются.   Мой  помощник
начальника полиции держит меня в курсе дела. Затягиваются, собственно, переговоры между Тегераном и Москвой, которая требует моей выдачи.
    … В то   же   время   параллельно  переговорам  правительства  идет
собственная работа ГПУ. 2 января наконец проснувшаяся застава доложила Ашхабаду о моем бегстве.  Заработал телефон с Москвой,  Ягода,  видимо проявил необычайную энергию,  Сталин приказал меня убить или доставить в  Россию  во что бы то ни стало.

 В Персию был послан отряд,  который ждал меня по дороге в Кучан,  но так и не дождался.  НА  АЭРОПЛАНЕ  ИЗ ТЕГЕРАНА В МЕШЕД ПРИЛЕТАЕТ РЕЗИДЕНТ ГПУ В ПЕРСИИ АГАБЕКОВ, И ЕМУ СРАЗУ ЖЕ  ПЕРЕВОДЯТСЯ  БОЛЬШИЕ  СРЕДСТВА  НА  ОРГАНИЗАЦИЮ  МОЕГО   УБИЙСТВА.

Я: Вот здесь говорится об аэроплане, летающем в небе Персии. Его дали чекисту Агабекову, будущему перебежчику для поимки перебежчика Бажанова. Ну, дали, наверное, за какие-то деньги. За деньги могли дать аэроплан и Блюмкину. Но, скорее всего, в 1921 году Блюмкин ездил по Персии в автомобиле.

…     В один из ближайших дней я и  Максимов  отбыли  на  автомобиле  с унтером  и  четырьмя солдатами.  Дорога шла на юг.  В 40 километрах от Мешеда дорога разветвляется - вправо она идет на Тегеран,  прямо на юг она идет к Дуздабу (Я: Захедану) на индийской границе. Я приказал ехать на юг. Унтер был очень удивлен.  "Мне сказали,  что мы едем в Тегеран". - "Тебе это сказали,  чтобы  сбить  с  толку  большевиков;  но  мы едем в Дуздаб". Растерянный унтер не знал,  что делать.  Я его спрашиваю: "У тебя есть препроводительный  пакет?" - "Да".  Он вынимает пакет из-за пазухи,  - "Вот смотри,  пакет адресован властям  в  Дуздабе.  Читай".  -  "Да  я неграмотный".  - "Ну, кто-нибудь из солдат пусть прочтет". Все солдаты тоже неграмотны. "Ну, одним словом, я беру это на свою ответственность - мы едем в Дуздаб".

     Четыре дня наш бодрый перегруженный додж шел  по  чему-то,  очень
отдаленно  напоминающему  дороги.  Как  говорят  персы:  "Бог  потерял
дорогу,  а шофер нашел".  Ехали по тропинкам, полям, пересохшим руслам
речонок.  Но,  в  конце  концов,  все  же доехали до Дуздаба…

…  В Дуздабе был английский вице-консул,  основная деятельность которого заключалась  в скупке  и  беспошлинной отправке в Англию ПЕРСИДСКИХ КОВРОВ. 
…     Надо было  быстро  найти пути.  На рынке Дуздаба я разговорился с индусскими торговцами,  спрашивая у них,  какой из  местных  индусских коммерсантов  -  человек  англичан  и  пользуется их доверием.  Мне на такого  указали.  Я  предложил  ему  отвезти   меня   в   распоряжение сторожевого  белуджского  племени  по  ту  сторону  границы.  Что он с наступлением ночи и сделал, отвезя нас на автомобиле к белуджам.

(Я: Это было начало 1928 года. В 1921 году, 24-м, 25-м, которые мы рассматриваем относительно возможной поездки Есенина в Персию, большевики, ГПУ, скорее всего, имели ещё большее влияние в Персии и оказаться в ней двум агентам ЧК (Блюмкину и Есенину) было довольно легко.)

 ….Было так жарко,  что наш караван мог идти только ночью.  При этом
езда  на  верблюде выворачивает вас наизнанку,  и добрую часть пути вы предпочитаете делать пешком. Мой спутник Максимов к тому же поссорился с какой-то верблюдихой, грубо пнув ее ногой в морду. Верблюдиха ничего не сказала,  но в пути старалась занять позицию  за  его  верблюдом  и держась  на  расстоянии  двух-трех метров,  чтобы он не мог достать ее ногой,  очень метко в него плевала.  К его советскому словарю она была равнодушна.  Это было наше третье путешествие:  первое - через горы на лошадях,  второе  -  через  Персию  на  автомобиле,  третье  -   через Белуджскую пустыню на верблюдах. По странному совпадению каждое из них длилось четыре дня. 

(Я: Опять 12 дней! Как и отсутствие в Хронологии Есенина в мае 1921-го.)

На пятое утро мы вышли на железнодорожную линию и я обратился к местному английскому резиденту.
     Английский язык мой оставлял желать лучшего,  и что и  как  понял
резидент  из  разговора,  не  знаю.  Но  он сейчас же отправил в Симлу
длиннейшую телеграмму,  и на другой день за мной пришел салон-вагон, в
котором  вице-король  и министры Индии обычно совершали свои служебные поездки.  После верблюдов этот способ сообщения был очень  приятен.  В особенности  ванна;  и повар почтительно осведомлялся,  какое меню нам будет угодно.*

…. Правда,  в конце  1929 года  назначенный в Турцию резидентом ГПУ  Блюмкин приезжает еще в Париж, чтобы организовать на меня покушение.  ГПУ,  поручая дело ему, исходило,  во-первых, из того, что он меня лично знал, а во-вторых, из того,  что его двоюродный брат Максимов, которого я привез в Париж, со мной встречался. Блюмкин  нашел  Максимова.  Максимов,  приехав  во Францию,  должен был начать работать,  как все, и больше года вел себя прилично.  Блюмкин  уверил его,  что ГПУ его давно забыло,  но для ГПУ чрезвычайно важно, осталась ли у Бажанова в Москве организация и с кем он  там  связан;  и что если Максимов вернется на работу в ГПУ,  будет следить за Бажановым и поможет выяснить его связи,  а если  выйдет,  и организовать на Бажанова покушение,  то его простят,  а финансовые его дела устроятся на совсем иной базе.  Максимов согласился и снова начал писать  обо мне доклады.  Но попытку организовать на меня покушение он сделал через год такую,  чтобы ничем не рисковать;  ничего из этого не вышло,  но  стало  совершенно ясно,  что он снова работает на ГПУ.  Он тогда спешно скрылся с моего горизонта.  В 1935 году летом в Трувиле я купил  русскую  газету  и  узнал  из нее,  что русский беженец Аркадий Максимов, то ли упал, то ли прыгнул с первой площадки Эйфелевой башни.
Газета  выражала  предположение,  что он покончил жизнь самоубийством.
Это возможно, но все же тут для меня осталась некоторая загадка.

Конец отрывка из Воспоминаний Б.Бажанова.

  Почему же Бажанов для бегства за границу всё-таки выбрал Туркмению? – Его спутник поневоле, сотрудник ОГПУ, двоюродный брат Якова Блюмкина - Аркадий Максимов мог рассказать Бажанову про этот вариант перехода границы с Персией со слов брата Якова, проделавшего это в мае 1921 года, возможно, вместе с поэтом Есениным.
 
  Так была или не была Персия для Есенина в 1921 году? Писем нет в мае-июне во время или летом-осенью после поездки в Туркестан (мы знаем и читали одно, отправленное ещё из Самары А.Мариенгофу).

 Вот есть самое ранее письмо - за ноябрь 1921-го.

 (Есть ещё короткое письмо Бениславской, но оно нам никак не поможет с Персией:
 Г. А. БЕНИСЛАВСКОЙ
5 октября 1921 г. Москва
Милая Галя!
Я очень и очень бы хотел, чтоб Вы пришли сегодня ко мне на Богословский к 11 часам.
Буду ждать Вас!
За д... Спасибо.
Без
С. Есенин.
1921. 5 окт.
Источник: http://esenin-lit.ru/esenin/pisma/48.htm)


 Для нас более интересно по содержанию письмо Мариенгофу и Колобову. Если Есенин им пишет из Москвы в Москву, значит, он пишет им от Дункан.
Письмо С.Есенина

А. Б. МАРИЕНГОФУ и Г. Р. КОЛОБОВУ
19 ноября 1921 г. Москва
Ура! Варшава наша!
Сегодня 19 ноября, пришло письмо от Лившица, три тысчи герм<анских> марок, 10 ф. сахару, 4 коробки консервов и оттиск наших переведенных стихов на еврейский язык с «Испов<едью> хулиг<ана>» и «Разочарованием». Америка делает нам предложение через Ригу, Вена выпускает к пасхе сборник на немецком, а Берлин в лице Верфеля бьет челом нашей гениальности.
Ну что, сволочи?! Сукины дети?! Что, прохвосты?!
Я теперь после всего этого завожу себе пару кобелей и здороваться буду со всеми только хвостами или лапами моих приближенных.

Что там Персия? Какая Персия? Это придумывают только молодожены такое сантиментальное путешествие. Это Вам не кондукторы из Батума, а Вагоновожатые Мира!!!
Ах, Клопиков, Клопиков, как же это ты так обмазался своей кондукторшей? Что это? Как это? Неужели шведская кровь настолько горячая, что ты даже без толкача напролет просиживаешь и пролеживаешь с ней ночи? Где ж девалась твоя былая ретивость? Поймали конягу! Обидно даже. Добро бы вервием каким, а то так, недоуздком паршивым. Ну да ладно! Все это простится тебе, если я скоро получу от тебя не менее ведра вина. Живу, Ваня, отвратно. Дым все глаза сожрал, Дункан меня заездила до того, что я стал походить на изнасилованного. А книгу всё печатают и печатают. Особенного, конечно, кроме этих немного обманывающих вестей от Лившица, ничего нет.
Итак, жду вина.
С поцелуями Сергей и Кузя.
Источник: http://esenin-lit.ru/esenin/pisma/150.htm

  Я: Во второй половине 1920-го и в июне-августе 1921-го, то есть, когда он должен бы был хоть где-то обмолвиться о Персии, если побывал в 1920-м или 21-м году, писем Есенина практически не было. Или изъяли?  Здесь я привёл полностью письмо, одно из немногих, написанное уже поздней осенью 1921-го. Может здесь что-то обнаружится? - Опять нет. Но давайте чуть-чуть порассуждаем. Есенин писал это письмо, очевидно, в предвкушении поездки в Европу. Его заманивали и зарубежные издатели. Он уже, как видим из Хронологии, вовсю познакомился с Дункан, вскоре женился на ней и получил разрешение выехать с ней за границу. Так же было впоследствии с В.Высоцким и М.Влади.

  «Что Персия? Какая Персия?» - Мариенгоф и Колобов собирались оттащить Есенина от Дункан соблазнами поездки в Персию – об этом пишет Мариенгоф в «Романе без вранья». Но есть какой-то и скрытый подтекст у Есенина в этом восклике про Персию. Не находите? Какая-то улыбка! Может, он что-то ещё знал, о чём не воскликнул? - Он собирался выезжать в Европу и Америку, оформлять документы и не мог заявлять о Персии, даже если бы он уже и был там. Но нелегально. С сотрудником ЧК. По каким делам? – Один бог знает. А вот, только выехал, и уже в Берлине, в 1922 году, в мае, в Автобиографии, он уже прямо заявляет, что был в Персии.

Стихов мало в 1921 году:
«Песнь о хлебе» (Режет серп тяжёлые колосья, как под горло режут лебедей), поэма «Пугачёв», *** ("Мир таинственный, мир мой древний"), *** ("Не жалею, не зову, не плачу"), * * * ("Сторона ль ты моя, сторона!"). Всё. Намёки на Персию в стихах есть? – Нет. Вот только «Пугачёв», который, казалось бы, никаким образом не должен быть связан с Персией…

  Писать «Пугачёва» Есенин начал в 1921 году в Москве, потом писал главы в вагоне по дороге в Туркестан (может и обратно), закончил опять в Москве. Писал, когда в России бушевали крестьянские восстания (Поволжье, Тамбовщина, Дон, Кубань, Западная Сибирь) и их жестоко подавляли. Может в «Пугачёве» мелькнёт крылом Персия?
 

          Пугачёв:
      … Нынче ж в ночь вы должны оседлать лошадей
И попасть до рассвета со мною в Гурьев.
Да, я знаю, я знаю, мы в страшной беде,
Но затем-то и злей над туманною вязью
Деревянными крыльями по каспийской воде
Наши лодки заплещут, как лебеди, в Азию.
О, Азия, Азия! Голубая страна,
Обсыпанная солью, песком и известкой.
Там так медленно по небу едет луна,
Поскрипывая колесами, как киргиз с повозкой.
НО ЗАТО КТО БЫ ЗНАЛ, КАК БУРЛИВО И ГОРДО
СКАЧУТ ТАМ ШЕРСТОЖЁЛТЫЕ ГОРНЫЕ РЕКИ!
Не с того ли так свищут монгольские орды
Всем тем диким и злым, что сидит в человеке?

Источник: http://esenin-lit.ru/esenin/text/pugachev.htm

Я:
       "Деревянными крыльями по каспийской воде
Наши лодки заплещут, как лебеди, в Азию.
О, Азия, Азия! Голубая страна,
Обсыпанная солью, песком и известкой", –

про каспийскую воду можно написать, допустим, побывав и с другой стороны Каспийского моря, в 1920-м, в Баку. Обсыпанную солью, песком и извёсткой голубую страну можно повидать, допустим, в Самарканде или Бухаре. Но вот что делать с этим:
          "НО ЗАТО КТО БЫ ЗНАЛ, КАК БУРЛИВО И ГОРДО
   СКАЧУТ ТАМ ШЕРСТОЖЁЛТЫЕ ГОРНЫЕ РЕКИ!"

 - это вопрос. А Есенин знал как. Бурливо и гордо. В Ташкенте, Бухаре, Самарканде и Ашхабаде нет горных, гордых, бурливых рек, которые можно наблюдать из окна вагона. Нет их в Баку. Нет в Тифлисе. Они есть чуть южнее Ашхабада, если ступить на землю Персии и вслед за Блюмкиным, Есениным, перебежчиком Бажановым проделать путь по ущельям до Мешхеда. А, может, и далее - до Шираза.

И напоследок всё же о России устами Пугачёва (но не о рязанской, а южной, что необычно):

        Где ж ты?  Где ж ты, былая мощь?
Хочешь встать - и рукою не можешь двинуться!
Юность, юность!  Как майская ночь,
Отзвенела ты черёмухой в степной провинции.
Вот всплывает, всплывает синь ночная над Доном,
Тянет мягкою гарью с сухих перелесиц.
Золотою известкой над низеньким домом
Брызжет широкий и теплый месяц.
Где-то хрипло и нехотя кукарекнет петух,
В рваные ноздри пылью чихнёт околица,
И все дальше, все дальше, встревоживши сонный луг,
Бежит колокольчик, пока за горой не расколется.
Боже мой!
Неужели пришла пора?
Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?
А казалось... казалось ещё вчера...
Дорогие мои... дорогие... хор-рошие...

март-август 1921
Источник: http://esenin-lit.ru/esenin/text/pugachev.htm



Конец 9-й части.