Две песни в Гренаде Светлова

(Доклад, сделанный мной на очередной конференции "Филология поэзии. Поэзия филологии" памяти замечательного стиховеда и поэта Александра Анатольевича Илюшина, 19 февраля 2022 года)

Революционный романтизм Михаила Светлова унаследовал определённые черты как романтизма XIX столетия, так и Серебряного века, в том числе повышенное внимание к месту и функции искусства в мире. Поэтому слово «песня» (в единственном или множественном числе) часто встречается в его стихах. Но, кажется, трудно найти у Светлова серьёзные развёрнутые произведения, посвящённые теме творчества. Часто песня предсуществует герою или действию как некий тонкий поток бытия, участвующий в изменении и преобразовании мира. Она не равняется сумме текста и мелодии (ср. строки 1963 года: «Пусть погиб мой герой. / Только песня доныне жива. / Пусть напев в ней другой / И другие, конечно, слова»). Соответственно, и задача поэта – чутко воспринимать эти тонкие потоки. Но в этом и задача любого человека. Взгляд Светлова на искусство эгалитарен и не подразумевает представления о поэтах как закрытой касте посвящённых. Отсюда его высказывание о том, что «при коммунизме все будут поэтами».
Стихотворение «Гренада» появилось в 1926 году. В советское время она считалась произведением о красноармейцах, хотя это никак не следует из текста. Текст позволяет лишь утверждать, что речь идёт о неком украинском революционном отряде времени гражданской войны, - возможно, даже о махновцах. Середина 20-х – период критической переоценки поэтом советских достижений и поиска альтернативных революционных путей.
Одна из основных проблем стихотворения – проблема соотношения личности и массы, индивидуального и коллективного начал в революции. Отсюда – встреча и чередования двух песен – хоровой и сольной. В их соперничество вторгаются отголоски других песен прошлого и будущего.
Стихотворение начинается с местоимения «мы», частого в революционной поэзии тех лет (впрочем, и роман Замятина уже написан):

Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.

Странный образ: невозможно что-то держать в зубах и одновременно петь. Вспоминается песня девушек из «Евгения Онегина», которая в соответствии с барским «наказом» служила препятствием к поеданию ягод крепостными. Причина «наказа» понятна: девушки голодны. Как голодны и хлопцы из отряда времён гражданской. Им словно хочется «овеществить» песню, чтобы она напитала их.
Итак,

И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая –
Степной малахит.

Звукосочетание ах удваивается и как бы шагает из 4-й строки в 5-ю. Повтор напоминает эхо. Но помимо движения вширь, здесь ещё и движение вниз: в первых четырёх строках речь шла о всадниках, находящихся между небом и землёй. В следующих же четырёх – о траве, растущей из земли. Следуя пути овеществления «Яблочка», можно представить, как оно падает на землю – будь то с яблони или из зубов поющих бойцов.
Если же мы вернёмся к образу эха, продолжающего жить в шелесте травы, то понимаем: революционная песня стала едва слышна, стала сродни шёпоту, хотя времени прошло немного, трава – «молодая».
Обратившись к более широкому культурному контексту, не пройдём мимо сближения яблока с запретным плодом от древа познания добра и зла (ср. ниже: «Мы мчались, мечтая / Познать поскорей…»). Его вкушение тянет вниз, к земле. Здесь – просто в силу вещественности плода: искать у комсомольца Светлова мотив грехопадения было бы большой передержкой.
Дальше – противительный союз но:

Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.

Определение «иная» невольно заставляет вспомнить и о «мире ином». Интересно, что герой не покидает седла, постоянно находясь – вместе с песней – между землёй и небом.

Он пел, озирая
Родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»

- как будто прозревает за видимым нечто иное, дальнее.
Песня «Яблочко» существовала реально, её истоки ищут в предреволюционной эпохе. Однако «Яблочко» времён гражданской войны бытовало обычно не в виде компактного устоявшегося текста, а виде суммы куплетов, варьировавшихся у красных и белых, но в наибольшей степени ассоциировавшихся с махновцами.
Песня с упоминанием Гренады существовала и до революции (на что мне однажды ненавязчиво указала Людмила Михайловна Баш). Это – серенада Дон Жуана из одноимённой драматической поэмы А. К. Толстого, положенная на музыку П. И. Чайковским и известная как романс «Гаснут дальней Альпухары / Золотистые края…». Романс был популярен и в предреволюционные и первые советские годы: его поют или напевают персонажи повестей «Голубая звезда» (1918) Бориса Зайцева и «Собачье сердце» (1925) Михаила Булгакова. Парное упоминание в романсе городов родины героя («От Севильи до Гренады / (…) / Раздаются серенады») получает аналогию в тексте Светлова, увязанную притом как раз с испанской темой:

Ответь, Александровск,
И, Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?

Смысл этой парности особенно очевиден в романсе: песня звучит в пространстве, достигая слушающих, и создаёт напряжение духа, смысла и действия между двумя точками.
Удивлённый повествователь напоминает герою родное для него имя Тараса Шевченко – поэта, чьё творчество питалось народной песенной поэзией и чьи стихи, в свою очередь, становились песнями. Так основная коллизия стихотворения получает многоголосый фон.
«Откуда ж, приятель, / Песня твоя» - удивлён повествователь, и герой «медлит с ответом». Происхождение и рождение песни есть чудо, она черпается из предсуществующего – как сказали бы мы сегодня, из ноосферы.
Ответ крестьянского мечтателя («…Гренаду / Я в книге нашёл») не сводится к банальной констатации культурной преемственности, ибо книга для сельского бедняка 100-летней давности уже есть чудо, нечто почти волшебное.
Спиритуальность «Гренады», не совсем обычная для советской поэзии 20-х и, может быть, не вполне осознаваемая автором, не является автономной и самодовлеющей. Она тесно связана с задачами революции. И герой воюет, «Чтоб землю в Гренаде / Крестьянам отдать».
Всё же обратим внимание на момент, когда «Товарищ впервые / Оставил седло»:

И мёртвые губы
Шепнули: «Грена…»

Да. В дальнюю область,
В заоблачный плёс
Ушёл мой приятель
И песню унёс.

Слово «Гренада» как бы шагает из одной строфы в другую. Если на границе 4-й и 5-й строк повторялось звукосочетание «ах», то здесь – слог «да», открытый и несущий звонкий согласный. Повтор может быть понят и как эхо, и как утверждение, или подтверждение, и как вопрос со звучащим из «заоблачного плёса» ответом (да? – да!). Герой уходит «в дальнюю область» (ср. выше «о дальней земле»). «С тех пор не слыхали / Родные края» песню о Гренаде, т. е. как будто она не прервалась, а лишь покинула пределы слышимости.

Отряд не заметил
Потери бойца
И «Яблочко»-песню
Допел до конца.

Только здесь и сказано впервые, что «Яблочко»-песню пели (ср. выше: «держали в зубах», «играл эскадрон», да и как играл! – «Смычками страданий / На скрипках времён», словно это и не совсем песня в привычном понимании). Неброская странность этих строк заключается в том, что у «Яблочка» как совокупности варьирующихся куплетов (у каждого из которых свой микросюжет) никакого конца не было, да и трудно себе представить, каким он мог бы быть. К концу, скорее, подошла не песня, а история отряда. Но ни о какой одержанной им победе речи нет, и смутный финал не несёт оптимизма. Это может служить новым доводом в пользу махновской принадлежности персонажей и, во всяком случае, косвенно указывает на неудовлетворённость автора итогами революции.
«Новые песни / Придумала жизнь», но это – песни не принятого Светловым НЭПа. И стихотворение заканчивается рефреном песни ушедшего героя.
«Отряд не заметил / Потери бойца» - в этом основной конфликт «Гренады»: в ходе революции недооценена личность. Малый, относительно замкнутый коллектив тянет к земле. Личность способна устремляться к небу, но не только. Личность наднациональна, её духовно-творческие вершины способны миновать этнокультурные перегородки. Поэтому личность несёт в себе потенциал солидарности более высокого порядка – всемирной.