Думать глазами недостаточно

               

   Очередная «летучка» в отделении. В тысячу первый раз обсуждаем весенний урожай неврозов. Сижу с электронным подарком в руках: и блокнот, и телефон, и дневник, и телевизор, и записывающие устройства, и камеры (зачем мне четыре?), и куча всего в одном флаконе.  Благодарю. Кого? Не так важно...
 
   Жизнь все комфортнее, болезней все больше. Кто-то получает невротическое удовольствие от попыток раскачивать маятник собственной нестабильности у других. Кто-то дораскачивался  до того, что мягко перекочевал из клиники неврозов в психиатрическое отделение. Кто-то играет в эльфов, гномов, рыцарей с переодеванием.   Кто-то просыпается утром с желанием никогда не вставать с постели. И спрашивает: «А зачем?». Кто-то бежит спасать мир, не умея помочь ни себе, ни семье, ни детям.  Женщина, 45 лет, очень спокойно, словно газету читая, говорит на консультации:

   - Я бы мужа удавила, если бы не боялась тюрьмы.

Приплыли...

   Сижу на летучке, слушаю зав.отделением и думаю: может быть,  мир нам  кажется сошедшим с ума, потому что у нас работа такая? Потому что мы имеем дело только с больным  полем проблемных людей?  С натяжкой, конечно, можно согласиться. Но люди ведь откуда-то берутся. Они же не появляются взрослыми из воздуха?

   Вчера в одиннадцать часов вечера приходит  соседка с охапкой книг про «последние времена». Я уже вышла из душа с полотенцем на голове, кремом руки мажу, спать собираюсь. А тут она колотит в дверь (по Булгакову: разруха, звонки по всему дому уже два месяца не работают, говорят – ремонт, терпите). Бегу в прихожую отпираю дверь, пока она   не перебудила всю лестничную площадку:

   - Глянь, - сует она кипу книжек в мои жирные от крема руки, - читай и вразумляйся.
 
   -  Может быть, вы зайдете?

   -  А и зайду, - говорит, - ты только послушай, что нам батюшка в Церкви рассказывал.

   До половины первого ночи я слушала. Когда соседка ушла, решила взглянуть на принесенные книги. Там были: сборник цитат монаха с Афона, две книги Крайона, «Страшный суд», сборник вопросов и ответов «Что посоветуете батюшка?», дневниковые записи Елены Блаватской и несколько брошюрок о практике цигун.



   - Вы меня не слушаете?
 
Зав отделением стоит рядом и сквозь цейсовские стекла сверлит меня серыми глазами-буравчиками.

   - Извините, задумалась.

   - Бывает, - говорит он с усмешкой. - Я спросил вас: не хотите ли  поделиться  соображениями в сопроводиловке к отчету о причинах роста заболеваемости?

   - Хорошо. – Отвечаю ему, как обычно, уступая пространство.

Он возвращается в «президиум». А я снова вспоминаю разношерстную пачку книг, принесенных соседкой для моего «духовного спасения». Какую истину она для себя и для меня хотела там найти? Надо бы с ней поговорить, если, конечно, разрешит. Сама опутана страхами? Да. Но хочет и моего спасения? Да. И эта ценность – базовая, человеческая, альтруистическая. Позвоню ей вечером, приглашу на яблочный пирог к чаю. Поговорим.

   Иду домой с работы. По пути обдумываю домашнее задание от зав.отделением. Опять повторять то, о чем только ленивый не пишет? Свалить все в одну кучу, чтобы написать и  отделаться? Не хочу. Смотрю на вечернее небо, словно ищу помощи. Звезды  далекие, крошечные, бесцветные.  Я пытаюсь найти только одно слово, чтобы обозначить проблему в целом. Кажется, нахожу: неустойчивость.  Причиной  изобилия неврозов нашего времени может быть отсутствие в человеке внутренней устойчивости. Мои  родители называли ее внутренним стержнем, а вот бабушка  -  средостением. Некоторые говорили об устойчивости, как  о  силе воли (нужно в терминах определиться, чтобы не утонуть в море ментальных споров).

   Сегодня, словно так и было кем-то задумано, как в барабан стиральной машины укладываются и  смешиваются в общей куче бесчисленные ценностные ориентиры, линяя, как цветные дешевые футболки, и окрашивая друг друга в дополнительные цвета и оттенки. Трудно найти в этой прачечной изначальное,  сохранившее и качество, и цвет.
 
   Трудно лечить себя с помощью чужих готовых рецептов, как нужно жить, как зарабатывать, как выбирать мужей и жен, как воспитывать детей…  Предложений столько,  что жизни не хватит на то, чтобы их прочитать, не говоря о том, чтобы  осмыслить. Люди дезориентированы, духовно неустойчивы, расщеплены, расшатаны. У них осталась только генетическая память о том, что все-таки была (или есть?)  связь друг с другом. И она называется любовью, сочувствием, добротой, благодарностью, заботой о потомстве.  Все человеческое сообщество не хочет войн и неоправданных ею смертей. Вот оно – общее. Базисное. Но его пытаются развалить всеми силами.
 
   Люди прячут себя в разные концептуальные школы, чтобы  сохраниться, чтобы справиться с личными страхами, с неумением разобраться, что полезно, а что вредно.  Но на самом деле  ограничивают себя их правилами, а дальше не проходят.
 
   - Христиане, любимые мои, братья и сестры, - шепчу я внутри, идя по уже почти весеннему скверу, -  скажите мне, родные:  разве можно бояться антихриста больше, чем любить Христа?



   Дома минималистично-пусто, чисто и тихо. Снимаю пальто и берет и уношу на балкон для проветривания. Потом мою обувь, следом раковину, напоследок руки с бактерицидным мылом.  Весь день был открыт балкон, поэтому воздух со сквера выветрил ароматы  даже  капитального ремонта. Ставлю чайник, достаю из холодильника творожники. Время восемь вечера. Поздновато для ужина, но раньше возвращаться с работы не получается. Через сорок минут иду к письменному столу, на котором уже урчит компьютер. Ну, здравствуй, чудо мое! Давай работать.
   
   Начинаю с вспоминания об одном  правиле, которое неукоснительно соблюдалось в школе, где учителем был воспитанник Шаолиня. Оно говорило:  всем учащимся надлежало единодушно поддерживать  новичков. И даже если у них поначалу многое не получалось, однокашники вставали в круг  и хлопали новеньким при каждой даже самой маленькой удаче. А вот если кто-то из «стариков» начинал зазнаваться, то в таком же объеме получал обратные связи от всей школы. Детей учили  осознанно оберегать друг друга от ярлыков «неудачник», «неумеха», «незнайка», «всезнайка», «любимчик». Оценки запрещались. Плохих и хороших не было. Были лишь все вместе, обучающиеся мастерству и объединенные взаимной поддержкой друг друга.  Из этой школы выходили в мир настоящие альтруисты не только  с тренированным и сильным телом, но и с такой же тренированной душой, сильной и доброй.
   
    Пишу и ловлю себя на мысли: мне не хочется  анализировать кто и с какими целями  в сегодняшнем мире продолжает разделять людей друг с другом.  Я осознанно не выбираю ограничивать себя пространством дуального мира. Но мне все-таки предстоит ответить на вопрос: что же такое внутренняя устойчивость?
 
   Думаю, что это не превращение себя в камень в позе лотоса, или в бессмертный  кулак Брюса Ли.  И это не война христиан друг с другом. Христос – Един и Целостен. В Его Царстве нет дуальности, а  мы за историю христианства растащили Бога по кусочкам.  Для чьей радости? Наше христианское  Царство не побоялось разделиться в самом себе, вопреки словам, Создавшего его. Теперь же мы боимся соединяться в любви друг к другу, потому что нам запретила это делать та самая разделенность. Конца и края не видно человеческой войне.  Мы убеждены, что Бог принимает в ней участие? Думать глазами недостаточно. Ради того, чтобы отстоять одно Царство не нужно уничтожать другое. Кто-то должен прекратить эту вековую битву людей, пытающихся не любить друг друга вопреки тому, что им было заповедано.
   
   Устойчивость вырастает изнутри самоопределения. В принципе, можно было бы оставить только это предложение, а остальное отправить в корзину. Хотя, нет. Есть еще, что бы я хотела сохранить.

Однажды учитель сказал:

   - Когда найдешь то, ради чего сможешь умереть, защищая его, я возьму тебя в ученики.

А когда  получилось определиться,  тогда вся жизнь тут же превратилась  в практику про то,  как  убирать дом, как носить тяжелые сумки из магазина, как готовить еду, как стирать одежду, как к людям относиться.

   В дверь барабанят. Пришла соседка. Пирог уже на столе, иду открывать дверь. Половина одиннадцатого. Надеюсь, что высплюсь в выходные.


Отрывок из романа "Путь дицзы".