Ученица ведьмы

Дом находился в границах города, но всё-таки на отшибе. Табличка с названием населённого пункта прижималась к кованому забору. Через него можно было разглядеть заросли сирени, рябины, смородины, заслоняющие дом. Возле калитки висел почтовый ящик с надписью «Осторожно, злая собака». Под надписью красовалось изображение чихуахуа. Притом всем в городе доподлинно было известно, что никакой собаки на участке ведьмы нет.

С другой стороны, достаточно того, что на участке есть ведьма.

Дойдя до выезда из города, Амель повернула обратно. Она говорила себе, что просто совершает променад перед сменой, чтобы голова лучше работала, а до этого края маршрут самый длинный и живописный. Однако голос Жана-Батиста в её голове напоминал, что общение с ведьмой расстроит маму и станет дурным примером для племянников. Конечно, из родительского дома её прогулки не увидеть, а дети сейчас либо у бабушки, либо в школе. Даже сам Жан-Батист ничего не увидит из своего офиса. А вот из её головы — видит.

Возле аптеки Амель поздоровалась с мадам Юн, отметив свежую причёску и лёгкую нервозность в поведении. Интересно, новый фармацевт уже осознал причины роста продаж? Он выглядел довольно рассеянным юношей, но это ещё ничего не означает. Поправив — впрочем, без особого успеха — собственные каштановые волосы перед витриной хозяйственного и подмигнув зеленоглазому отражению, девушка завернула за угол и поморщилась.

Франсуаза, однокурсница, а теперь и коллега, курила возле поликлиники. Затушив
бычок, она засеменила рядом, пытаясь поспеть за широко шагающей Амель.

— Хорошо, что я тебя встретила. Заведующий искал тебя, сказал зайти к нему, как только ты появишься, даже если придёшь прямо к смене. Интересно, зачем ты ему понадобилась? Может, это связано с сокращениями, о которых все говорят, как ты думаешь? Лишь бы меня не сократили! Мы ещё не выплатили ипотеку, мне никак нельзя терять работу, муж ужасно рассердится. Тебе хорошо, ты с родителями живёшь, да и брат всегда может помочь. С другой стороны, твой папа может договориться, чтобы тебя не трогали, а вот за меня некому заступиться.

Амель кивнула ей и всё так же молча вошла к начальнику.

***
Через двадцать минут, когда она покинула кабинет заведующего, Франсуаза всё ещё крутилась рядом.

— Ну, что он сказал? Ты знаешь, какие у него планы на отдел? О чём вы говорили? Ну же!

— Я увольняюсь.

— Что? Но как же… Ты не можешь просто взять и уволиться! Ведь теперь всех твоих больных придётся нам с Жюньо вести! Столько дополнительной нагрузки, а мы и так не чаи гоняем!

— Зато тебя точно не уволят.

Франсуаза ещё что-то говорила, но Амель привычно пропустила её речь мимо ушей. Пожелав удачи, она ушла в свой кабинет, надела халат и вызвала первого пациента. До новой жизни оставалось две недели.

***
Под калиткой росла трава, это Амель отметила ещё в первые свои прогулки. Однако перед калиткой всё было вытоптано. Тропинка вела от почтового ящика с глазастой собачкой вдоль забора и за угол. Очевидно, ведьма и её гости пользовались задней дверью.

До окончания работы оставалась неделя, и Амель не собиралась торопить события. Но слухи о её увольнении дошли до брата, и Жан-Бат устроил разнос при всей семье, как будто ей пятнадцать лет. И ровно как пятнадцатилетняя, она вспылила и ушла из дома. Ноги сами привели её сюда, и отступать оказалось некуда.

Обогнув участок со стороны полей, девушка толкнула незапертую калитку и подошла к оранжевой двери. От дома шло тепло, запах клея для бумаги и снега смешивался с ароматом цветущей вокруг сирени.

Звонка не было. Амель подняла руку, но дверь распахнулась сама, и на пороге возникла хозяйка. Она действительно походила на маму: те же непослушные каштановые волосы, только бесстыдно демонстрирующие седину, те же черты лица, только чуть более морщинистые, та же гармоничная фигура, только немного полнее. И ярко-зелёные глаза. Алое платье на ведьме развевалось, несмотря на отсутствие ветра.

— Входи, девочка, не тушуйся.

Амель не успела даже сказать «здрасте», когда Вианн Мати схватила её за руку и втащила в кухню.

— Ты ходишь вокруг моего дома уже месяц, пора и познакомиться. Амель, верно?

— Да, мадам…

— Заговорила! Вот и молодец! Ну-ка, — пожилая дама поставила её лицом к окну и прищурилась. — Вылитая я в твоём возрасте!

Амель смущённо поправила пиджак.

— Да, братья пошли в отца, а я в маму… — промямлила она.

— В маму? Ну да, верно, — ухмыльнулась хозяйка и взмахнула рукой.

Стоявший посреди круглого, накрытого индийской шалью столика ноутбук закрылся и юркнул в шкаф. На столе материализовались вазочки с печеньем и конфетами. Над пёстрыми, ручной работы, чашками поднялся ароматный пар, прогнав запах майского снега.

Возможно, происходило что-то ещё, но мир поехал перед глазами гостьи.

— Спокойно! — удержала её Вианн. — Разве ты не этого хотела? Увидеть настоящую ведьму.

— Но… я думала…

— Ты не думала, ты слушала чужие байки, — мягко перебила её колдунья. — А теперь можешь узнать правду и решить, что из этого нужно тебе.

— Но… — Гостья вздохнула. Однажды мадам Юн принесла на приём сироп, полученный от ведьмы как лекарство от упадка сил и плохого настроения. Взяв немного и внимательно изучив состав, Амель пришла к выводу, что это средство для нормализации кишечной флоры. А потому на следующем приёме подтвердила, что пациентка получила именно то, что просила. Магия в духе «Зачарованных» не входила в представления Амель о волшебстве реального мира. — Хорошо, тётя Вианн.

— Тётя… Ладно, пусть так. Садись. Будем знакомиться.

Амель устроилась на краешке плетёного стула. Вианн плюхнулась напротив в глубокое кресло. Она с минуту смотрела, как гостья отпивает глоток травяного чая и пробует необычные конфеты, но наконец всплеснула руками:

— Да спрашивай уже!

Амель подняла глаза на ведьму. Хотела прикинуться дурочкой, но вместо этого спросила в лоб:

— Почему вы поссорились с мамой?

— Мы не ссорились, — пожала плечами та. И улыбнулась: — Молодец, что начала с главного.

Девушка мотнула головой, отгоняя похвалу.

— Как же не ссорились, если вы не общаетесь?

— Мы не общаемся и стараемся даже не встречаться. Но мы не в ссоре. Всего лишь разделение территории. Я — пишу и колдую и не лезу в жизнь, наполненную пелёнками и домашним хозяйством. Разные жизни, между которыми нет конфликта.

— Но нет и взаимодействия.

— В точку! — кивнула хозяйка и протянула вазочку с ягодами: — Хочешь малины?

— Да, конечно, — Амель вдруг спохватилась: — Но ведь ещё не сезон!

Вианн только улыбнулась.

— В городе говорят, вы приносите несчастье тем, кто с вами общается, — призналась Амель, отправляя в рот ягоду за ягодой.

— В городе могут говорить что угодно! — фыркнула тётушка. — Они боятся того, что не понимают, но когда чего-то не понимают, прибегают ко мне. Чтобы что-то получить, ты либо прикладываешь усилия, либо платишь, чтобы усилия приложил другой…

— И какую плату вы потребуете с меня?

Собрав морщинки в уголках глаз, тётка некоторое время разглядывала её.

— Я научу тебя всему, что знаю. Но и цена будет большой: ты не сможешь жить, как твой брат. Ты станешь…

— Вами.

— Мной, — согласилась Вианн.

Минуту на кухне стояла тишина.

— Я могу к вам переехать?

Ведьма усмехнулась.

— Зови меня просто Вианн.

***
Проснувшись от бьющих в открытое окно солнечных лучей, Амель долго смотрела в заваленный старьём потолок. Там были мягкие игрушки и девичьи сорочки, чёрно-белые фотографии и игральные карты. От потёкшей ручки по детскому одеялку расползалось тёмно-синее пятно. Плафон люстры облепили бабочки и божьи коровки.

Дом колдуньи отличался от всего, к чему привыкла девушка за свои двадцать девять лет. Здесь царил безудержный бардак, но в нём было больше красоты и уюта, чем в любовно выстроенном гнезде семейства Муар. Мать Амель, сестра-близнец Вианн, обожала порядок и гармонию, так что все комнаты двухэтажного особняка были прибраны и проветрены в любой день.

— Дети должны расти в чистоте! — заявляла Анна Муар и гоняла сперва дочь, потом невестку, а теперь и старшую внучку с веником по всему дому.

Впрочем, любовь к чистоте не отменяла бесконечной любви к детям и внукам. Семья была главным для Анны, это знали все. Старший брат Амель, Жан-Батист, характером пошёл в неё: женился в студенческие годы, упорно работал, чтобы жена, дети и мать ни в чём не нуждались. А вот Грегуар не оценил родительской заботы: сразу после школы собрал рюкзак и на первой попутке уехал из города искать счастья. Теперь путешествовал по всему миру автостопом, перебиваясь случайными заработками и присылая домой фотографии и захлёбывающиеся от восторга письма с подробностями жизни в съёмных комнатах, кемпингах или под открытым небом.

Амель держалась. Она закончила интернатуру, устроилась в поликлинику, ходила на свидания. Она брала в библиотеке книги по тайм-менеджменту и целеполаганию, училась готовить и наряжаться. У неё был непродолжительный роман с адвокатом по гражданским делам, а Патрика Леруа, учителя литературы, Амель даже приводила на семейный ужин. Один раз.

В то же время брат раз за разом обнаруживал её на дереве незаметно наблюдающей за прохожими, на чердаке в бабушкиной шали и шляпе из абажура, посреди улицы прислушивающейся к музыке мира. И ещё — на окраине города, рядом с домом тётки. Пока она была подростком, Жан-Батист ничего не говорил, только смотрел с таким огорчением, что Амель тут же спохватывалась и возвращалась к порядку. Однако позже у него появился любимый рефрен:

— Какой пример ты показываешь! Элоди может увидеть! Грегуар берёт с тебя пример! Брюно и Тома не должны считать это нормой!

Амель держалась. Только на окраине оказывалась всё чаще и подходила к дому ведьмы всё ближе. Она успела пересчитать столбики ограды и яблони в саду, прежде чем осмелилась приблизиться к задней двери. Радуясь, что брат с невесткой — или, не приведи Бог, дети — её не видели. Из всех асоциальных поступков, которые могли совершить члены семьи Муар, визит к ведьме Вианн Мати был самым осуждаемым. Даже имя её не упоминали никогда, не говоря уже об образе жизни.

Встав на кровать, девушка сняла с потолка выцветшее платье пятидесятых годов и, встряхнув его (ни пылинки!), надела на голое тело. Если уж ей суждено стать ведьмой, которую боятся поминать всуе, лучше поторопиться и не тратить время на сомнения. Подумав, Амель украсила платье бабочкой с люстры и отправилась на кухню.

Как выяснилось, Вианн уже встала и вовсю занималась завтраком: пока на плите шипел омлет с сосисками, а кофе готовился к величайшему побегу в истории, ведьма развешивала на ветках сирени карандаши и чайные пакетики.

— Не всё, что мы делаем, выглядит осмысленно, — заявила она, не оборачиваясь. — Но должно таким быть. Кстати, у тебя отличный вкус.

Амель провела рукой по когда-то синему шёлку. На самой хозяйке была пижама с принтом из чёрных зарядок для телефона. Кофе запузырился. Гостья кинулась выключать газ, но не успела: турка поднялась в воздух и, проплыв мимо, наклонилась над индийской шалью, заменявшей скатерть. В последний момент появились две изящные чашки и по очереди наполнились ароматным напитком.

— Я тоже так смогу? — только и спросила Амель у хозяйки.

— Уже можешь. Нужно только научиться управлять этим… — сообщила Вианн серьёзным тоном, но под взглядом племянницы рассмеялась. — Шучу. Конечно, научишься — при желании. Это всё мишура, которая нужна, только если ты такая же неисправимая лентяйка, как я. А пока мы будем заниматься действительно важным — видеть струны мира и настраивать их на нужную частоту. Как у тебя со временем?

— Сегодня работаю вечером, завтра — с утра. И на следующей неделе ещё три дня.

— Значит, пока осваивайся. И закупайся тем, что тебе нужно: молоко закончилось, и той странной крупы, что ты ешь, у меня нет.

— Чиа? — переспросила Амель, удивляясь, откуда тётка знает такие мелочи о ней. Та кивнула.

Гостья хотела сесть, но увидела на буфете множество фотографий, не замеченных накануне. Она подошла ближе. На паре общих снимков была их семья: одна десятилетней давности, ещё с Грегуаром, вторая — уже с младшими детьми Жана-Батиста. На остальных была Вианн в стильных костюмах, платьях, иногда — в мехах. Но место и молодой человек рядом менялись. На заднем плане перемежались водопады Бразилии и храмы России, Статуя Свободы соседствовала с Сиднейской оперой. На пожелтевших фотографиях ведьма красиво укладывала волосы в причёску, а на последних ещё и красила их в рыжий. Рядом всегда был мужчина, симпатичный, не старше тридцати и всегда глядящий не в камеру, но на свою спутницу.

— Не знала, что вы выезжали из города! Мне казалось, вы и из дома-то не выходите, — не удержалась гостья.

— Так и есть, — ведьма устроилась в кресле и намазала тост джемом. — Переверни фото.

На обратной стороне было написано «Рикардо и прекрасная донья Жанна». На других снимках также фигурировало это имя.

— Но… мама никогда не упоминала о ней! — Амель развернулась к столу, держа в руке фотографию: стройная рыжая женщина в парео на фоне тропического пляжа, рядом молодой мужчина влюблённо глядит на неё.

— А обо мне? — поинтересовалась Вианн, отпивая свой кофе. С молоком, хотя утверждала, что его в доме нет. — Да ты садись, кушай. Странностей здесь на твой век хватит.

— Но…

Ведьма посмотрела на неё, и Амель замолчала.

— Не всё, что ты знаешь, нужно произносить. И это, кстати, напрямую касается наших с тобой уроков…

Зазвонил забытый рядом с раковиной мобильный, и гостья кинулась к нему.

— Где ты пропадаешь?! Мама всю ночь не спала! Ты почему не отвечаешь на звонки?! — было слышно, как Жан-Батист тяжело вдохнул и выдохнул. — Я прошу прощения, что сорвался. Мы спокойно поговорим и всё уладим, но сейчас возвращайся домой.

В горле пересохло. Она должна это сказать. Но некоторые вещи произнести очень сложно, особенно если знаешь результат. С утра всё казалось таким простым…

Вианн откинулась в кресле и наблюдала за происходящим.

— Жан-Бат, я… Я у Вианн Мати…

— Что?! Ты с ума сошла?! Она тебя чем-нибудь опоила? Я сейчас приеду…

— Не нужно… Хотя нужно! Пусть мама или Элоди соберут моё бельё, пару костюмов, лодочки и ещё те красные туфли, которые тебе не нравятся… Остальное пока не нужно. Я поступаю в обучение к Вианн.

— Амель…

— И да, я сошла с ума, причём довольно давно. Пора уже смириться.

— Я сейчас приеду и заберу тебя.

— Жан-Бат, я остаюсь.

Послышались голоса на фоне, брат объяснял кому-то, где околачивается его непутёвая сестрица. Потом в трубке послышался голос Анны Муар.

— Деточка, ты в порядке?

Амель сглотнула.

— Да, мам. Я в полном порядке. Теперь — в порядке.

— Что тебе нужно? Я пришлю вещи с Жаном-Батистом.

— Пара костюмов, бельё и красные туфли.

— Хорошо. На кухне остался большой пакет чиа, да и твои тетрадки тебе пригодятся. Положу их в рюкзак с ноутбуком…

По щекам текли слёзы, и Амель еле выдавила через комок в горле:

— Спасибо…

— Я люблю тебя, милая. Обязательно приходи на воскресный ужин.

Брат что-то кричал на заднем плане, но его прервали короткие гудки. Девушка отложила трубку и оказалась в неожиданно крепких объятиях ведьмы.

— Тише, тише, маленькая. Всё хорошо. Ты справилась.

***
Прошла неделя, прежде чем Амель снова вышла в город: у Вианн было слишком хорошо и интересно, она постоянно училась чему-то новому, обследовала дом или тренировалась двигать предметы. Когда удалось подвинуть на миллиметр крупинку сахара, девушка прыгала до потолка — правда, потом заподозрила, что это был сквозняк.

Выгнало её молоко. Ведьма утверждала, что покупала, но в холодильнике его точно не было. В это утро Вианн пропала, и Амель поняла, что не может сосредоточиться ни на чём, кроме горечи кофе. Вытащив со дна присланного мамой чемодана свой кошелёк и одевшись максимально прилично, она отправилась в общество нормальных людей.

Мир изменился. Теперь она вдруг обнаружила, что у всех прохожих есть ауры. Конечно, видно было плохо, приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы лёгкий контур стал ярче и контрастнее, но никогда дорога в «Карфур» не была настолько увлекательной. Она с интересом отметила резкий всплеск кислотно-зелёного у суетливо уступающего ей дорогу старичка, оранжевые и зелёные всполохи вокруг оборачивающихся ей вслед горожан, горящую алым и жёлтым мадам Юн перед витриной с платьями. К сожалению, распознать, какие эмоции порождают тот или иной цвет, она пока не могла. Обучение лишь началось, а так хотелось освоить всё и сразу!

В магазине на неё налетела Франсуаза:

— Салют! Как ты? Говорят, ты поселилась у ведьмы. Это правда? Я слышала, она никогда не спит и использует генно-модифицированные растения при готовке своих так называемых «зелий». Никогда бы не подумала, что ты предашь науку ради этого шарлатанства. Как твоя семья это приняла? Доктор Муар, наверное, расстроился. Да и твоя мама никогда не общалась с сестрой.

Амель медленно вдохнула и выдохнула. Она и забыла, как трудно общаться с людьми, которые думают исключительно языком.

— Привет, Франсуаза. Всё прекрасно. Мои родители меня поняли, а Вианн использует не генно-модифицированные, но наколдованные продукты, поэтому я и решила закупиться самостоятельно.

Открывшая уже рот коллега вдруг осеклась и посмотрела на неё как-то странно. Даже не напрягаясь, Амель увидела бледно-оранжевый, сменяющийся яркими кислотно-зелёными всполохами, как вокруг старичка на улице.

— Неприлично так пялиться на чужую ауру, — раздался возле уха родной голос. Резко обернувшись, она увидела мать. — Здравствуй, родная. Как ты?

— Великолепно! Но очень соскучилась! — просияла Амель, забыв про Франсуазу. Она с удовольствием увидела, что мать была такой же, как всегда: одетая в аккуратный коричневый костюм, собранная и ласковая. Совсем не похожа на Вианн. — Ты бы знала, как много интересного рассказывает…

— Не здесь, родная, — прервала её Анна и добавила вполголоса: — Люди не слишком любят ведьм, но с удовольствием переврут всё, что ты скажешь.

Амель оглянулась. Окружающие, знакомые и незнакомые, действительно смотрели на них, причём с опаской. Кто-то открыто пялился, кто-то косился, делая вид, что выбирает овощи в соседнем отделе. Среди присутствующих были и её пациенты, но они не спешили подойти и поздороваться.

Захотелось сбежать.

Она уже шагнула к дверям, но остановилась. Она ведьма. Начинающая, незнающая, почти беспомощная, но она ведьма. Это её выбор. Да, теперь её считают странной и неправильной, но и боятся. А значит, она останется и купит чёртово молоко. И ещё ярко-алых яблок, как в сказке о злой королеве.

Увидев её выдвинутый подбородок и устремившийся к фруктам взгляд, мать тихо рассмеялась.

— Наконец-то ты стала такой же решительной и энергичной, как в детстве. Взросление сделало тебя слишком послушной и грустной.

Эти неожиданные слова вызвали в памяти другие. Амель сложила несколько яблок в пакет и повернулась к Анне:

— Ты говорила об аурах. Ты тоже видишь?

— Не вижу. Но мне знаком этот взгляд. Поверь, лишь очень опытные люди могут его выдержать, не решив, что смотрящий опасный безумец. Будь с этим осторожнее.

— Поэтому Ви…

— Не спрашивай. Я не смогу тебе ответить на такие вопросы.

Они пошли к выходу, и Амель не могла не заметить, как удивила кассира её банковская карточка. Похоже, горожане уверены, что ведьмы расплачиваются прикосновением руки или иными фокусами. Надо как можно скорее научиться доить воздух!

***
Как и предполагала Амель, посетители приходили к ведьме с заднего крыльца. Тихонько стучали в дверь, проскальзывали на кухню и старались как можно меньше прикасаться к чему бы то ни было. Они отказывались от чая и сидели на краешке стула, напряжённые и испуганные.

Вианн не гнала ученицу, но та сама понимала, что два свидетеля чьего-то горя и пренебрежения общественным мнением — это слишком. Однако пропускать уроки тоже было глупо. Поэтому Амель хватала книжку и отправлялась читать на свежий воздух. Её любимая лавочка стояла как раз под той сиренью, что заглядывала в окно кухни. Многое из того, что она при этом слышала, не предназначалось для чужих ушей, но и не было новостью: о чём-то она догадалась по поведению человека, о чём-то — по яркой или, наоборот, слишком бледной ауре, а про кого-то давно сплетничали в городе. Глаз в маленьком городке хватает.

Гораздо интереснее было потом расспрашивать наставницу, что именно та дала тому или иному клиенту. И ещё интереснее — почему.

Лето проходило мимо, у неё стали двигаться зубочистки и ручки, а лёгкое свечение вокруг людей обрело очертания карты или хитросплетённой рыболовной сети. Гораздо лучше шло склеивание разрезанной бумаги, разбитого стекла и вскрытой упаковки кофе. Последнее Вианн не понравилось, и она отказалась делиться наколдованным молоком.

Когда мадам Юн пришла с очередной «бедой», Амель приняла её вместе с наставницей и под зорким надзором тётки достала зелье решительности. Вианн покачала головой и протянула другой пузырёк — средство, проясняющее картину мира до дискомфортного для нормального человека состояния.

— Жюли пора наконец понять, что из себя представляют её муж, её возлюбленный, а главное — она сама, — пояснила ведьма после ухода клиентки.

— Как долго действует зелье? — спросила Амель. Она всё ещё злилась при общении с горожанами, но столь жёсткий урок вызвал зуд в районе совести.

— Час-два, — ответила Вианн и добавила: — Это самое большее, что мы можем для неё сделать. Мы не можем исправить её жизнь и превратить в волшебную сказку. Только подсветить направление к лучшему выбору. Мы не боги, всего лишь ведьмы, которые умеют видеть разницу между гармонией и дисгармонией и назначают лечение. Оно может быть неприятным, но оно помогает.

— А если клиент откажется его принять?

— А если пациент откажется пить прописанное лекарство?

Они помолчали.

— Куда ты пропадаешь время от времени? Ты не ходишь в магазин, я никогда не видела тебя в городе, но при этом в доме тебя тоже нет.

— Летаю на метле! — ухмыльнулась Вианн. Амель смотрела на неё молча. — Есть те, кто просит о помощи, порой чаще необходимого, и приходится их осаживать. А есть те, кто не просит никогда — из чувства независимости или из убеждений. Но им иногда помощь тоже бывает нужна, причём именно волшебная. Так что я, можно сказать, занимаюсь подрывной деятельностью в рядах скептиков и селфмейдов.

— Ты же говорила, что, если не просят, лезть нельзя!

— Ты пока слишком юна, чтобы такие тонкости…

— Чтобы понять двойные стандарты?

Ведьма обиженно растворилась в воздухе, но через пару мгновений вернулась.

— У нас остался тот кекс, который мне не понравился?

***
Амель восстанавливала разрезанную ткань. Ниточка к ниточке, тщательно и не пропуская ни одного края.

В дверь постучали, и сразу влетела Франсуаза. Оглядела кухню и скривилась при виде бывшей коллеги. Лицо под косметикой было бледным, ресницы от влаги торчали шипами.

— Вианн дома? Она мне срочно нужна! Это просто какой-то кошмар! Мало того, что мы взяли новый кредит, хотя я говорила Жерару, что нам сперва текущие выплатить надо, так теперь его сократили. Я имею в виду Жерара, не кредит. Мы с одной моей зарплаты не выплатим всё. А если выплатим, питаться придётся одним багетом. Я просто не знаю, что делать, только на Вианн и надежда. Она просто обязана нам помочь.

Амель молча слушала, с досадой поглядывая на незаконченную работу. Кредит, скорее всего, взяла сама Франсуаза, но это ничего не меняет: на одну зарплату и прошлые они бы не потянули. А Вианн опять исчезла, причём до ночи. Попросить прийти позже? Честно говоря, Амель так и не простила горожанам внезапной холодности, а коллегу-жалобщицу никогда не терпела. И не справиться ей самой с такой задачей. Она уже открыла рот, но в голове возник куратор времён её интернатуры, который поучал в первые недели:

— Вы не дети, зовущие мамку, вы специалисты, пусть и нижнего звена. Когда я прихожу, мне нужен полный отчёт. Делать вы не можете, а думать — обязаны.

Франсуаза кружила по кухне, натурально заламывая руки и бормоча, что она не способна с этим справиться одна, а муж совершенно бесполезен.

— Перестань суетиться и сядь, — приказала Амель, изгоняя из головы образ целостной ткани.

Коллега послушалась и только потом возмутилась:

— Ты же не настоящая ведьма, только ученица!

— Помолчи, мне надо посмотреть на тебя, — спокойно ответила девушка, разглядывая изумрудно-зелёный с жёлтым рисунок эмоций и отношений. Сеть пугающих кредитов, бестолковые пациенты, сложные отношения с мужем, ухудшавшиеся все последние месяцы. Вокруг мыслей о супруге вился дым чужих проблем — след его переживаний.

Амель задумалась. Ещё один пациент, которому она должна прописать рецепт или направить к узкому специалисту.

— Вианн будет к ночи. Я могу дать общее средство для облегчения ситуации прямо сейчас, но потом всё равно нужно зайти: пусть Вианн осмотрит тебя и пропишет что-то локальное, именно для вашей проблемы. Либо можешь прийти вечером, а сейчас ничего не брать.

— Я возьму! Что скажешь, то и возьму!

Амель выдвинула один из кухонных ящиков. Протянула руку к финансовой удаче, но в последний момент достала блокнот с открытым окном на обложке. Она сама нарисовала эту акварель на предыдущей неделе.

— Распиши, чего ты хочешь в текущий момент. Очень конкретно, очень чётко и — это важно! — реалистично. Выигрыш в миллион писать бессмысленно, снижение ставки кредита или подарок от родни — в самый раз.

— Что я тебе должна?

Вопрос повис в воздухе. Амель ещё никогда не брала оплату как ведьма. Тётка принимала от клиентов старые вещи, в том числе полный хлам, который потом использовала самым неожиданным образом. Но у Амель были свои представления о ценностях внешнего мира. Она ответила и добавила, оттирая гостью к порогу:

— Вианн должна быть в девять-десять.

— Но ведь уже стемнеет! Все знают, что в ночи ведьмы гораздо могущественнее и зловреднее! — испуганно воскликнула Франсуаза, роняя кошелёк в сумочку.

— Серьёзное заблуждение — считать, что при свете дня ведьма не представляет опасности!

Спорщица захлопнула рот и мгновенно ретировалась.

***
Они доедали ужин, когда в дверь поскреблась Франсуаза. Она была насупленной, но зелёный в её сиянии исчез. Вианн это тоже подметила:

— Я так понимаю, проблема решена?

— Мама рассказала обо всём двоюродному дяде, тот — сыну, в итоге позвонил его бывший одноклассник и предложил Жерару работу. В Дижоне. Хорошую работу, зарплата там выше, чем была. Но это же сотня километров отсюда!

Ведьма осмотрела сплетённые вокруг клиентки страхи, надежды и желания и пожала плечами:

— Ты можешь запретить ему ехать. Или бросить свою работу. Или воспользоваться открывшейся возможностью и извлечь из неё максимум. Что ты собираешься делать?

— Вы можете помочь с другой работой, поближе? Я не хочу, чтобы он уезжал!

— Ты желала новую работу с хорошей зарплатой?

— Да, но…

— Ты её получила. Мир не любит, когда его насилуют магией. В следующий раз может выйти куда хуже…

Франсуаза открыла рот, закрыла, плюхнула на стол картонную коробку и, не прощаясь, вышла.

— Не поняла, — протянула Вианн, глядя на гонорар.

— Ты держишь свои продукты невесть где, а я тоже люблю молоко, — пояснила Амель, наливая себе чаю и добавляя в него зарплату.

Тётка подставила свою чашку.

— Это мне заплатили! У тебя твоё колдовское есть!

— Но блокнот-то мой! Не жадничай, девочка, — без особой нужды.

***
Звонок парадной двери у Вианн оказался резким и злым, словно скрип железом по стеклу, умноженный на самый страшный кошмар. Амель вскочила с кровати и кинулась к двери раньше, чем проснулась и осознала происходящее.

За тяжело заскрипевшей дверью стоял Жан-Батист, бледный и задыхающийся.

— Где Вианн? Маме плохо, она умирает!

— Что?

— Я уже вызвал доктора Гийо, но ни она, ни отец ни черта не понимают! Мама теряет кровь, хотя кровотечения нет! Где Вианн?

Послышался скрип половиц, и ведьма появилась из гостиной. Она держалась за косяк. Серая пижама сливалась цветом с кожей, казалось, что принт из точилок для карандашей вытатуирован на её теле.

— Что с Анной? — прохрипела она.

Амель кинулась к ней и помогла сесть на табурет. Тётку трясло, руки были ледяными.

— Маме очень плохо, и врач не знает, почему.

— Значит, Жанна, — вздохнула ведьма и подняла глаза на племянницу. — Придётся связаться с нею.

— Разве она не в Боливии? — удивилась девушка, вспомнив полученную на днях фотографию. Пришлось порыться в интернете, чтобы выяснить, что за гора изображена за нею и очередным молодым человеком.

— Не важно. Я буду говорить, а ты — колдовать.

— Я отвезу вас к маме, — вмешался Жан-Батист.

— Нет смысла, — отрезала Вианн. — Ты поедешь к матери и привезёшь её фотографию. Новую. Потом вали.

— Но я не смогу, Вианн. Я ещё только учусь!

— Важно не это. Важно то, что сейчас умирает твоя мать. И я. Ты будешь нас спасать?

— Конечно!

— Тогда заткнись и принеси корень имбиря из своей комнаты. Он над гардеробом.

***
Они перешли в кухню, хотя Амель и убеждала Вианн не утомляться. Ведьма только фыркала, всё слабее, и повторяла, что не это влияет на её здоровье.

Под руководством наставницы Амель поставила на огонь большой кан. В него отправились несколько трав, принесённый корень и боливийская фотография.

— Закрой глаза и найди дверь в сознание Жанны.

Под веками оказались тысячи дверей. Они находились повсюду, как деревья посреди леса. Красные, серые, бирюзовые и кремовые. Каждая была крепко заперта, каждая требовала поворота ручки и проверки, а время утекало сквозь пальцы. Амель запаниковала.

— Жанна бледная, розоватая или зеленоватая. Она должна легко открыться, — проскрипела Вианн, взяв руку племянницы и прижав к своему телу. — Пробуй.

Не зная, с чего начать, девушка толкнула ближайшую, сиреневую дверь. Та не сдвинулась с места. Бледно-голубая тоже не поддалась, как и салатовая, и охристая, и тёмно-синяя. Амель толкалась и толкалась, слёзы текли по щекам, но останавливаться было нельзя. Коралловая, жёлтая, розовая.

В чьё-то сознание она провалилась с разлёту и охнула, оглушённая болью в животе. Амель распахнула глаза и увидела себя в лёгком белом платье, посреди которого расплывалось красное пятно. Откуда-то пришло знание: это пуля, случайная, глупая пуля, полученная в не самом лучшем пригороде Потоси.

— Дыши медленнее, — раздался голос Вианн. — Теперь ты Жанна и Амель. Раненый не может себя исцелить, ведьма может исцелить раненого.

Амель сделала глубокий вдох и долго выдыхала через дрожащие губы. Повторила.

— Что делать? — наконец спросила она чужим скрипучим голосом.

— Подними руку над животом. Ты Амель. Ты здорова и сильна. Дыши.

Боль в животе нарастала.

— Ты Амель. Ты ведьма. Ты здорова, — повторяла Вианн в далёкой Франции.

Лежащая на боливийском пустыре Амель сжимала зубы и ждала, пока пуля не выйдет из тела — миллиметр за миллиметром. Закололо. Руку уже не было видно из-за слёз. Где-то в стороне послышались голоса.

Вдох. Выдооооооох. Вдох. Выдооооооох.

— Ты здорова. Ты цела. Ты Амель, — хрипело в ушах.

Пуля легла в ладонь, кровь потекла быстрее — наружу. Она сосредоточилась на тканях. Мышцы, сосуды, кожа.

На мгновение Амель увидела разом и руку брата, кидающего в кан фотографию матери, и кремовый балдахин родительской кровати.

Видение появилось и исчезло, она снова оказалась на пустыре. Над нею склонился мужчина, взволнованно бормоча по-испански. Она снова перевела взгляд на живот. Потянула края сосудов друг к другу, укрепила их. Свела края кожи, удержала мысленным пластырем.

С треском разошлась ткань платья, и вокруг раны прошлись чужие жёсткие пальцы, вернув её в сознание Жанны. Поток испанской речи прервался. Амель вытерла глаза и приподнялась: на животе остался только шрам — и много подсыхающей крови. В пёстрой от возрастных пятен руке лежала пуля.

— Спасибо, — выдохнула Жанна таким знакомым ласковым голосом — и вытолкнула гостью за дверь.

Амель растерянно уставилась на всё тот же лес дверей.

— Всё хорошо, — было слышно, что Вианн улыбается. А может, это была мама. Только сейчас девушка поняла, насколько их голоса похожи. — Открывай глаза.

Свет оказался резким до боли: Жан-Батист оставил машину с включённым дальним светом. Медленно, ещё не до конца веря, что боль закончилась, Амель повернулась к наставнице. Та уже стояла, с удовольствием потягиваясь.

— Хорошо поработали, девочка!

— Я и не думал, что можно так легко излечить человека на расстоянии, — растерянно произнёс Жан-Батист, обнаружившийся в углу. Видимо, его туда прогнали, чтобы не мешал.

— Легко?! — возмутилась Амель, но ведьма подняла руку.

— Никого нельзя излечить на расстоянии.

— Но…

— Но ты всё равно не поймёшь, мальчик. Так что перестань пялиться на нас и езжай к матери. Она чувствует себя лучше, но ей будет приятно увидеть тебя.

— Амель, ты едешь?

Девушка подумала, потом взглянула на абсолютно бодрую Вианн, которая совсем недавно готова была отдать Богу свою грешную душу, и покачала головой.

— Я с утра зайду её навестить.

Они молчали, пока не взревел мотор. После того, как брат отъехал, в кухне резко потемнело. Ведьма взмахнула рукой, и под потолком заплясали сверкающие единороги.

— Надо же как-то отпраздновать моё воскрешение! — смущённо пояснила она.

Амель только вздохнула и достала турку. Спать она теперь всё равно не сможет.

— Ну? — поинтересовалась она, отвернувшись наконец от плиты.

— Нуууу, — протянула тётушка и поудобнее устроилась в кресле. — Думаю, следует начать с того, что в юности я не могла выбрать.

— Что выбрать?

— Жизнь. Жизнь, девочка. Я хотела путешествовать и иметь свой уютный дом. Завести семью и жить в одиночестве. Большой любви — и встречаться с каждым симпатичным парнем в округе. В общем, не все мои желания сочетались между собой, а отказываться от чего-либо я не хотела.

— И вы выбрали всё сразу, — выдохнула Амель, ещё даже не осознав… А потом охнула. — Значит, и вы, и Жанна — тоже моя мама? И Жана-Батиста… Или нет?

— Скажем так: твоя мама родила по ребёнку на каждую из нас. Домашнего Жана-Батиста…

— И путешественника Грегуара…

— И ведьму… Что ты теперь собираешься делать? — поинтересовалась самая близкая из трёх матерей.

Амель резко развернулась и выключила огонь под зашипевшим кофе. Разлив напиток по чашкам, она вздохнула.

— Попросить молока. В холодильнике его точно нет.

И они сели пить кофе с молоком и коричными булочками, пока единороги отплясывали джигу, освещая кухню радужными всполохами.