Сверху донизу. По Печоре за книгами в лето 1986

Археографические экспедиции СГУ на Печору с Татьяной Фёдоровной Волковой в 1984-м и 1986-м годах, диалектологическая практика в Усть-Цильме летом 1985-го года с покойной Лидией Яковлевной Петровой, археографическая экспедиция 1990-го с Еленой Полетаевой (Порошкиной) и, наконец, Петровская горка 1992-го -  пять раз на протяжении восьми лет тридцать лет назад побывала я на Печоре в экспедициях.

Эта была первая половина от нынешней жизни, 30+30. Почему между ними такая разница? Почему, несмотря на то, что до лета 1992-го года я не причащалась (крестилась летом 1988-го в 25 лет вместе с годовалой дочкой), та половина была такой светлой и радостной?

Прошла она в позднем СССР, где всего хватало, но если главную черту выделить, то получится банально: уверенность в будущем, доверие к жизни, ощущение прочной земли под ногами - как угодно можно назвать, суть не меняется.

Рухнуло всё с развалом СССР, осенью 1992-го, когда погиб мой младший и единственный брат Сергей. Я уволилась из археографической лаборатории СГУ, а год спустя и аспирантуру ЛГУ бросила, больше не было сил (психических) одновременно учиться, зарабатывать и выживать. Мотивация ушла.

После ещё поучилась пару лет в Свято-Тихоновском богословском на катехизаторском факультете, и там столкнулась с той же проблемой: пока была стабильная работа - и учёба шла, а как грянул дефолт 1998-го, и работу я потеряла - ушла и мотивация  учиться. Зачем? - спрашивала я себя и не находила ответа.

Когда дважды наступаешь на одни и те же грабли - это "жжж" неспроста. Во многой премудрости много печали, и вот мне хватило, дальнейшие поиски были поисками не печали, а радости.

Печаль искать не надо, она сама тебя  найдёт. А радость нужно заново учиться видеть, чувствовать, находить. Как после смертельной болезни (это не образ, уныние и есть СМЕРТНЫЙ грех) заново учиться ходить, как в детстве. Ключевое понятие: как в детстве. К такой психотерапии осознанно или неосознанно не только я прибегаю. "Не будете как дети - не войдёте в Царство Небесное".

Это ключ к воспоминаниям о встречах со стариками-староверами, которые все были как дети: и старые солдаты, ветераны Великой Отечественной войны, пережившие ад окружений и радость Победы, и старые старушки, по 20 раз рожавшие на меже и схоронившие большую половину детей.

Меня это поразило при первом знакомстве с ними. Гораздо позже, в 2000-м, работала в фонде "Покаяние" и для сборника "Связь времён" составляла списки матерей-героинь, поднимала документы по награждениям, и одна деталь врезалась в память: награждали за живых, а если за время оформления дети умирали от голода и болезней, то награду отзывали.

Ну как, как это можно осмыслить, как можно было родить 20 и схоронить 12? Уже не помню подробности, но после войны и в целом в сталинское время запрета абортов были разные градации, за десять живых детей одна награда, за шесть другая.

У моей прабабушки Елизаветы Гавриленко из черниговской Орликовки за шесть детей была "медаль материнства СССР", хотя все эти дети у неё были при Царе-батюшке рождены. Получила ли она её до войны или после, не знаю, на самой медали нет знаков, а удостоверение потеряно.

А у бабушки, Прасковьи Петровны Бартошкиной, за семерых живых наград не было. Всего у неё было восемь детей, один мальчик умер до войны, и ещё троих она взрослыми похоронила при своей долгой жизни, то есть ровно половину. Скольких детей похоронила младенцами прабабушка, не вем. Но в целом для русских крестьянок схоронить половину рождённых детей не было неразрешимой ментальной проблемой, лишавшей их разума и жизненных сил, - это показывает очевидную разницу между ними и нами.

- Бог дал, Бог взял! Пока муж живой, у него дети в штанах! - такие ответы не я придумала, а реально слышала всякий раз, когда заводила с верующими старушками разговор на эту тему. Их ментальность отличалась от моей и до крещения, и после: они были гораздо устойчивее. 

Мы, конечно, не за такими выводами ездили к печорским староверам, а за книгами для университетской библиотеки. Не буду писать, что изъятие рукописных и старопечатных богослужебных и четьих книг из среды их бытования и помещение в пыльные книгохранилища - сомнительное дело. Так можно всё музейное дело похерить.

Человек предполагает, а Бог располагает: какие и сколько книг выпросила тогда у стариков, уже не вспомнила бы, если бы не записи в полевых дневниках, а впечатление от них самих крепко впечаталось в память. Тем более, что  вскоре они ушли, и эта крестьянская Атлантида затонула.


Ну а теперь полевые дневники. Сначала мой: "1986. Верхняя Печора - Усть-Цильма".

Преамбула.

На Верхней Печоре мы с напарницей, питерской художницей Таней Васильевой, потерялись в тайге.Увезли на лодках егеря к известному книжнику-егерю  Поликарпу Григорьевичу Лызлову, который в самом верховье жил на кордоне Шежим, и мы не смогли вовремя сообщить об этом нашему руководителю, Андрею Власову. До сих пор помню его отчаянное письмо: "Утопнете - я вас отчислю из экспедиции!"

Письмо это, спустившись с верховьев, мы нашли в деревне Усть-Унья, куда раз в неделю прилетал вертолёт, и где ждал нас руководитель, но улетел, не дождавшись. Следующий вертолёт нескоро был, и нам пришлось спускаться вниз по течению Печоры, пересаживаясь с одной попутной лодки на другую.

Добравшись до города Печора (через Ухту на поезде), мы в аэропорту уговорили лётчиков взять нас на борт грузового вертолёта. В целом трое суток к тому моменту были в пути и очень хотели побыстрее попасть в Усть-Цильму. Вертолёт долго болтался между буровыми, а мы с Таней крепко держались за поручни у сидений, поскольку у наших ног на днище зиял отверстый люк с подвешенным грузом. Но зато быстрей, чем иными способами, добрались до Усть-Цильмы, где после проработки "были допущены к исследованиям".

В тексте дневника заметно стремление оправдаться.

Всё это как сон вспоминается: чистая в верховьях река, где мы рыбачили с лодки и сёмгу ловили, на нерест она в верховья поднимается. Я довольно большую поймала! Поликарп Лызлов крепкий оказался старик, книги у него в отдельной избушке хранились, я их описала и уговорила Поликарпа Григорьевича поделится с нами своими сокровищами.

Нашим руководителям отпускались университетом средства на покупку книг, но мне ни разу платить не пришлось, старики-староверы грехом считали продавать книги, и уж если соглашались отдать, то "безвозмездно, то есть даром".

Потом у меня три сезона был перерыв, и снова на Печору я попала, когда смогла оставить на бабушек дочку. На этот раз мы с напарницей, Наташей Шумилиной, вниз по течению из Усть-Цильмы двинулись и достигли Медвежки под Пустозерском, ближайшее к нему поселение, в самом Пустозерске давно уже никто не живёт.

И в этой Медвежке, пока искали ночлег - чуть не сожрал нас заживо гнус! Не в первый раз, но запомнилось потому, что не было возможности в баню сходить, если попариться как следует - отёк и зуд  пропадают.

К ночи стройотрядовцы из Питера пустили нас в школу переночевать. из киноинститута, помню, были парни. Обычно мы так и ночевали - в местных школах, к старикам не напрашивались, неудобно было, одевались мы на выход по форме - платки и длинные юбки, но чтобы поститься и молиться - ничего о том не ведали и смущались.

После, когда в начале воцерковления  была в Усть-Цильме в 1992-м, то по-неофитски бойко и правило совместно со стариками читала, и двоеперстием истово крестилась, разницы же нет, как Собор 1971-года постановил.

Дневник 1990-го полностью опубликован в "Вере" http://rusvera.mrezha.ru/656/12.htm

А вот текст дневника 1986-го года.

25.07. Кордон Шежим.

Утром пошли в сторожку к Поликарпу (Григорьевичу Лызлову) смотреть книги. Он довольно равнодушно отнёсся к нашим восторгам при виде его сокровищ, сказал, что ему пора на рыбалку, "смотрите сами"!

И мы увидели:

1. Катехизис, 1910, двойка, репринт 1613.

2. Апокалипсис с толкованиями. Лицевой. Двойка. Утрачено начало до л.26 и конец, не хватает некоторых иллюстраций, не сохранился кожаный переплёт, одни доски остались. Бумага - начало XX века.

3.Псалтирь с последованием, Преображенской печати, 1906. Репринт 1625, растрёпанная.

4. Псалтирь Преображенской печати, перепечатанная с той же 1625-го г, но другое издание, выходных данных нет, конец утрачен.

5-7. Устав о домашней молитве ( о постах), восьмёрка, есть владельческие записи, три экземпляра! Все поздней Преображенской печати.

8. Потребник. Начало XX века, восьмёрка, Почаевская печать. Переплёт потрёпанный, застёжек нет.

9. Страсти Христовы, четвёрка, Конец XVIII века. Филиграни - герб Амстердама, литеры АNSS и год 1791. На обложке запись: " Карп исправил сию книгу". П.Г. говорит, что это Карп Сидорович из Усть-Цильмы.

10. Скитское покаяние. Восьмёрка, Начало XX века. В начале были четыре рукописных листа с номинацией цифирью, на них текст об антихристе. Взяли их. Запись: "Лызлов Василий Семёнович год 7423 (цифирью) и роспись чёрными чернилами небрежным полууставом.

11. Цветник. Четвёрка. Гродненская типография, 1790. Нет передней доски, залит правый нижний угол.

12. Минея мартовская. Двойка. 1645. Прекрасной сохранности. Записей нет.

13.Триодь цветная. Двойка. Без выходных данных, но есть филиграни, идентичные №12. Книга растрёпана, Нет лл.1-3 и конца, и в середине потеряны листы.

14. Мариино мучение. Рукопись! Взяли! Начало XX века, восьмёрка, сохранность хорошая.
Запись на листе 0, оборот: Сия книга Мариино мучение Никиты Андрона". На л. 1: Мариино мучение Никиты Андронова Пашина ему благословлена". П.Г. знает его сыновей, то есть это местный печорский книжник.

15. Минеи Четьи свт. Димитрия Ростовского за летние месяцы ( июнь-август). Книга без обложки, оторваны листы в начале и конце. передал из Москвы Дмитрий Дебабов несколько лет назад и П.Г. её не открывал, думал, Библия. Синодальная печать, XIX век.

16. Осмигласник, еже есть 8 канонов усопшему. Избрана из древлепечатных октаев. Почаев, четвёрка. На первом форзаце запись: "Книга сия выписана из Москвы Василием Вас. Пашиным". На л.1 записи о том, кто её читал на протяжении 1912- 1945гг, всего около десятка записей. среди них есть и родственники П.Г. На последнем форзаце дарственная запись: В Архангельскую губернию в Усть-Цильму в Замежное общество в деревню Борову Трофиму Чупрову или Тимофею Семёновичу Чупрову в Архангельскую губернию в Замежную деревню в управу". Конец описи.

(Двойка, четвёрка, восьмёрка - это формат печати, в какую долю листа. В двойке филигрань посередине листа, в четвёрке на сгибе, в восьмёрке по краям.)

Книги я перетащила в дом и уже там возилась с ними, П.Г. это не взволновало, ему было не до нас. После рыбалки он готовился к приёму дорогих гостей: директора заповедника Мегалинского Корнилия Оттовича и Барышева Владимира Викторовича. Они прихали во второй половине дня вместе с женой П.Г. Анисией Диевной (внучатой племянницей Евдокии Андр.) и женой Мегалинского Ириной Захаровной.

До их приезда я переписала из Димитрия Ростовского начало Жития Кирилла Белозерского и почитала вслух Житие мученицы Наталии. П.Г. слушал с интересом.

Мегалинский привёз П.Г. три награды: орден Великой Отечественной войны, медаль "Ветеран труда" и какую-то лесную медаль или орден. И все мы отмечали это событие и приезд Барышева. Из-за этого и не попали в этот день обратно в Усть-Унью, везти нас было некому.

(Мы с Таней выпили умеренно и, помню, на высоком берегу Печоры, где то ли проходило само застолье, то ли потом вышли, пели вслух почтенному собранию духовные стихи.)

26.07.

Утром переговорили с П.Г. Я выпросила две рукописи и оставила ему взамен "Хрестоматию по древнерусской литературе". Обещала писать и всё непонятное из Хрестоматии по мере сил объяснять. Расстались дружески, Поликарп Григорьевич и Анисья Диевна приглашали ещё к ним приезжать в гости.

В 10 утра выехали (на моторной лодке вниз по течению) и к часу были в Усть-Унье. Вертолёт уже улетел! И торопиться нам стало некуда.

До вечера слонялись по берегу в ожидании попутной оказии. У Майи Ивановны Мисеревой нашли записку А. Власова. Сведений о работе в Усть-Унье в ней не было, поэтому работать по адресам мы не стали. Я только поговорила с Василием Карповичем о его отце Карпе Сидоровиче Собянине (который "книгу исправил"). В.К. возил отца перед смертью на Бёрдыш к Изосиму Семёновичу "грехи сдавать". От отца у него остались "Страсти Христовы", а у старшего брата Григория - Святцы. Ирина Ермиловна Собянина, его жена, подошла к нам сама, душевно поговорили.

27-29. 07.

Усть-Унья - Речной - Троицко-Печорск - Ухта - Печора - Усть-Цильма.

Трое суток на перекладных догоняли экспедицию, на последнем этапе - на грузовом вертолёте. (С лодок на поезда пересели, насколько помню, в Троицке.)

30.07. Усть-Цильма.

Посетили с Оксаной Лютоевой старого знакомого Ивана Семёновича Дуркина. Сидели часа три, но до книг дело не дошло. Иван Семёнович сам переписывает понравившиеся ему фрагменты из Златоуста, Цветника и других книг. Посоветовали ему переплетать их в сборники. Обещали зайти ещё раз.

31. 07.

Дежурила на кухне.

1.08.

Прасковью Платонову Чупрову не застала дома.

Посетила Марию Дементьевну Овчинникову. Это старый адрес, бываю у неё третий год подряд. Из книг у неё только Каноник. У Марии Дементьевны был день рождения, узнала она об этом недавно, а раньше отмечала 28 августа.

За чаем душевно побеседовали. На предложение перекреститься перед едой рассказала ей о том, что мои родители не разрешили бабушкам покрестить нас с братом.

"Что водой покропят, это ничего не меняет, сам Бог наделил человека безсмертной душой", - отвечала М.Д. Дала мне почитать "Красную Печору" со статьёй о Марьяне Станиславовне Михальчене, я обещала прочесть и вернуть газету.

Вечером с Т.Ф. Волковой и Таней Васильевой посетили Агафью Осиповну Чупрову. Наряжались в сарафаны и фотографировались. (Где же эти снимки?)

После ухода Татьяны Фёдоровны Агафья Осиповна распелась. Записали половину кассеты.

2.08.

С Татьяной Фёдоровной посетили Авдотью Никаноровну Кислякову.

Разузнали о рукописном сборнике в шестнадцатую долю листа, который видели у неё в прошлые посещения. А.Н. отдала его своей грамотной молодке Агафье Степановне (жене старшего сына Василия), хотя в настоящее время сборник находится у самой А.Н.

Конец моего дневника.

"Отдала", значит, "завещала и не может нам подарить". Не знаю дальнейшую судьбу этой рукописи. Нас в первую очередь рукописные сборники интересовали, чаще всего они были местного письма и последних книжников-переписчиков мы ещё застали в живых.


Теперь о дневнике Гелиана Михайловича Прохорова. В археографической экспедиции СГУ 1986-го года он участвовал вместе со своей дочерью Екатериной, чудесной девушкой, рано погибшей в другой экспедиции. Вообще та экспедиция представительной была, с нами ещё Николай Юрьевич Бубнов из БАН тогда ездил  и Елена Михайловна Шварц из РНБ.

Татьяна Фёдоровна Волкова как опытный и умелый археограф-организатор всегда приглашала в наши экспедиции древников из Питера и других научных центров. Откликались и студенты, и мастистые учёные.

Помню, что работала в паре, помимо Тани Васильевой и Оксаны Лютоевой (Мелиховой), ещё с Андреем Николаевичем Власовым, с ним и Оксаной мы летали на речку Пижму в Замежную.

На реке Цильме никогда не бывала, и с кем в паре  в Трусово был Гелиан Михайлович, не помню, может быть, со своей дочкой Катей. Из записи в моём дневнике явствует, что магнитофон-кассетник у нас в экспедиции был, на него мы записали с Таней Васильевой духовные стихи в исполнении Агафьи Осиповны Чупровой из Усть-Цильмы.

Но рассказы Петра Лазаревича Чупрова записаны ручкой в дневнике. Для удобства чтения разбила запись своими заголовками

26 июля 1986-го года, деревня Трусово.

Пётр Лазаревич Чупров, 1905-го года рождения, Трусово Усть-Цилемского района.

О родителях и образовании.

Отец мой неграмотный был. А мать читала кануны за покойного. Звали Марфа Ивановна, 93 года прожила. Перекрестили её в церкви насильно Анной. Сёстры у неё были в Нерице, в Пижме, у Рочевых в Коровьем ручье, у Трусовых и на Усть-Цильме, и один брат.

Мать 19 детей приносила, даже двойников. Помирали.

Я кончил три класса, читать сам научился. Над словами в книгах "сила" стоит, ударение, на то и придавливаешь. Если что желаешь, всё можно сделать.

Безрукий Наум был, первый-те год я у него учился. Выпивать он любил. выпьет и меня ласкат. Я-то маленький был. А потом был председателем ревизионной комиссии. С тремя-то классами, хи-хи-хи!


Про Библию и Пролог.

Библия у меня была, сменял я её на Пролог - на время - с Федосьей Ефимовной (Чупровой) из Усть-Цильмы. Вообще-то я в любое время могу забрать её назад. Да я там прочёл, что царь Соломон имел 300 жён и 400 наложниц. Какая же это старообрядческая книга?

А ещё город был такой, где грехов много пакостили, и только один был человек, что Христа помнил. И он из города ушёл с двумя дочерьми и женой. Оглядываться -то было нельзя. А она оглянулась, - так и осталась. И вот пришли они - поселились в пещере. И жили три месяца. И тут одна дочка говорит: - Давай напоим отца вином и станем с ним жить! И они напоили. И одна забеременела.

Я как это прочитал, так сразу и отдал книгу.


Обетное место на Тобыше.

А на Тобыш по обещанию ходят в лодке или пешком - кто как пообещает. Обет сулят. Сто километров. Туда из Москвы пришли гонимые за веру. Иван всех похоронил - жили-жили и умерли, - а сам на плотике выплыл и приплыл в Усть-Цильму, там умер и его там похоронили.


Про Степана Анфиногеновича Носова.

Анхеныча я знал.  Он сначала коммунистом был, грамофоны имел, пока ЭТО не случилось с ним: ЭТИ летают над ним, кружат, говорят: - Вот тебе за грамофоны!

Так он всё в печь побросал, стал ходить, старинные книги собирать.


О смерти сына и тех, кто "умы ворует".

У Прохора-сына ум своровали. Он работал здесь на радиоузле со своим приятелем из Трусово. Оба они застрелились. У приятеля-те была жена Люба и двое детей. Сын-те оставил записку. Она лежала на столе и начиналась словами: "После моей смерти". Я бы не обратил внимания, если бы не было этих слов. В записке было написано:"Тело моё вскрыть, потом сжечь". Он застрелился прямо в сердце, пальцем ноги курок нажал.

А второй парень тоже застрелился, а в записке написал: "Люба, я тебя очень люблю, береги детей. Какое горе приношу отцу и матери".

Такой человек есть - умы ворует. Молодой я был - не верил. А потом один у меня печку клал. Он мне не нравился. И он мне руку правую потянул, я и пожал. И тут же почувствовал - вот тут (в верхней правой части груди) заболело, распухать потом стало. В больнице ножиком резанули - трёхугольная кость выскочила. Он мне костоломную грыжу передал. Мириться с еретиками не надо. Потом он пришёл, спросил, когда заболело, говорит:" Половину вина давай - вылечу".

Хоронили его на высоком месте, а вода залила могилу, так он, говорят, потом конём бегал.

Ещё Никита был еретик. Лопарь он был по фамилии Хатанзейский. Он выстрелил в моего зятя Якима дробью, так у того рука заболела и перестала действовать. У меня-то, хи, столько дроби в руке - и ничего. Жене он говорил, - не жена она ему была, подруга:"Смотри, как я полечу", -  и летал. Он многих портил людей.

Ум воруют очень даже легко.

Осип Федотов из Нерицы, Оська Нерицкий, ушёл в Нонбург. Так дашь ему чай пить, надо первый стакан чаю налить, он смотрит в стакан и всё, что со мной было, рассказывает. Я-те внимания не обращал.


Откуда взялись банники, а также про домовых, леших и водяных.

По-нашему в бане одному мыться не положено. Банник, говорят, есть. У Адама и Евы было много детей. Господь шёл, они их в байну спрятали. Господь их и сделал невидимыми. Оттуда и пошли банники.

А домового ещё называют дед-сусед или суседушко. Я спал с женой, он и навалился, немоту на меня навёл, и не пошевелиться. Тут жена спрашивает, что со мной, он и на неё наскочил. Я схватил тын и всадил в стену. Он сразу и ушёл.

А второй раз в окопах. Окоп был широкий, просторный. Я слыхал с малых лет, надо спросить: " К добру ли, к худу ли?" Я спросил, он говорит: "К худу, к худу, к худу!"

На другой день война и кончилась. Я вернулся домой и стало очень худо.

Когда он наваливается, надо безымянным пальцем пошевелить, тогда весь начнёшь шевелиться. Раньше его все видели, и мать моя видела. А теперь он затих, чтобы люди ни в Бога, ни в чёрта не верили.

Одна в старое время с покоса просила, чтобы парень на лошадь взял, а тот говорит:"Мне другая нравится, я её возьму". Она и говорит:"Никому я не нужна, только лешему". И пошла к лодке. Солнце закатАется. Вдруг из воды он как высунется: красновата шерсть, глазищи большие, как коровьи. И говорит:"Никому ты не нужна, только мне. Иди ко мне!"

Она чуть с лодки не упала, ухватилась за дырку, в которую мачту вставляют. Она тогда вокресну молитву прочла: "Да воскреснет Бог и расточатся враги его!" Воскресну молитву прочтёшь - так ему и нет дела до тебя. Она прочла - он в воду.


Гадания на жениха.

В святые вечера девки женихов выкудешивали. Они в зеркало смотрят, а он ей вьюком хОзнул. Вьюк - стог соломы. Митька раз подслушал, что девки гадают, и решил за него говорить. А ему это не понравилось. И девки услышали:"Митьку мну и в лукошко кладу". Девки наутро нашли Митьку в лукошке мёртвым.

Три девки гадали, круг очертили. Тут собака идёт чёрная большая на этих. Они обнялись. Одна их схватила и давай молитву читать. Собака-те и пошла назад. А зачем круг очертили? Самооборона!

Против Васильева дни, на 1-е января, девка говорит:"Суженый-ряженый, ужинать приходи". Так говорят. Он и пришёл, шинель повесил. А она, благословясь, взяла шинель и положила.Он без шинели и ушёл, благословлённую взять не мог. Получил наряд вне очереди. Потом уж, когда женился, он её за это избил.

В бане вешают гребень, и какие волосы останутся, белые или чёрные, такие у жениха будут.


О тех детях, кто Бога не узнал.

Один мой сын, Эммануилом крестили, Бога не узнал, под ноги стоптал. Стал называться Тимой, ребят крестить не велел. Так он пьяный напился - в Усть-Цильме жил, мебели много было всякой - жену и детей выгнал, ремень к стулу привязал и задавился. Четыре года назад. Сам задавиться б не смог. Бес его удавил. По-нашему он некрещёный, поганый. Пил немного, прогула не было, с работы не выгоняли.

В пост я к нему приезжал, он всё на стол поставил, говорит: "Чем же я тебя, отец, кормить буду? Мяса-масла ты не ешь!" Я говорю: "Хариус - лучше всего". Он говорит:"Не нравится - не приезжай".

Бога не узнал, под ноги стоптал.

И Давид с еретиками связался, ум потерял. Мы на лодке едем, а он по берегу бежит. Против течения не быстро лодка идёт. На моторе-то нам нельзя ездить и на самолёте летать.

Я Степану Анфиногеновичу письмо писал, можно ли Прохора отпевать, он ответил, что нельзя. Племянница его прилетала за книгой, а он её в Усть-Цильме ждал. Вот он говорил и писал, что на самолёте нельзя летать.

О помощи святителя Николая на войне.

На фронте в окружении был со мной солдат один рядом. Я ему говорю: "Копай-копай, голову не поднимай". И смотрю: он голову не поднимает, а не окапывается. Я его окликаю, не знал, как по имени назвать, не умел спросить. А он не отвечает, разрывная пуля его убила.

Тут я стал молиться святому Николаю и обет ему дал: если вернусь, выучу канон Николе. И тут пришли наши танки и нас выручили! Вот так я живой вернулся. Канон выучил.

Вот какие чудеса были раньше. А ныне мы всё забросили.


24 июля 1986 г.

У Акулины Ивановны Носовой, 1921 г.р., ул. Набережная 56, получил в подарок рукопись первой половины XVIII, сборник богослужебный, в восьмёрку. Псалмы, начало утрени, начало повечерия великия, тропари, богородичныи кондаки дневные и другие молитвы.

А.И. работала в аэропорту Усть-Цильмы, знала Владимира Ивановича Малышева и помнит, как он отправлял из Усть-Цильмы в Ленинград ящики книг. Сейчас она на пенсии и учится читать по-славянски.

Конец дневника Г.М. Прохорова, во святом крещении Григория.

Царство ему Небесное!

У меня в домашней библиотеке есть его издания: Дионисий Ареопагит (новый перевод с греческого на русский Г.М. Прохорова) и Епифаний Премудрый (Житие Стефана Пермского, предисловие, перевод, комментарии Г.М. Прохорова). Процитирую из последнего.

В ты дни бысть преставленье его
Априля въ 26 епископа смерть постиже,
априля месяца обрЬте смерть Стефана.
Иже епископъ «посЬтитель» наречется,
и «посЬтителя» посЬтила смерть.

Онъ же тЬло повръгъ, яко и кожу,
и, яко ризы, тЬла совлечеся.
От тЬла отиде, къ Господу преиде,
бЬжавъ от житийскаго многомутнаго моря
и ничтоже имЬя притяжаниа житийскаго.

В добрЬ бо житии воспитанъ бывъ
и добрЬ поживъ на земли,
умеръ же — и ко умръшим преложися
отцемъ и праотцемъ, дЬдом и прадЬдом.

ТЬло земное оставль,
и радостию Господеви отдаде душу,
дЬлателю душам и насадителю благим.

Добрый нашъ поборникъ вЬре
преставися от сего житиа къ тамошнему.
Успе о Господ; сном вЬчным
и преиде от труда в покой,
по Иову, глаголющу:
«Смерть мужу покой есть».

Опочивение от трудовъ приат и от подвигъ,
отставивъ тлЬнное се житие и маловременное,
мимотекущее и скороминущее, и не стоящее,
изыде. Отиде онамо,
идеже есть мзда по дЬлом,
идЬже «воздание противу трудовъ его».

Къ Господу отиде,
Его же измлад возлюби,
Егоже ради на земли подвизася,
Егоже и пред нечестивыми исповЬда,
Егоже и въ странах проповЬда,
в Него же и вЬровати научи.

Так Гелиан Михайлович разбил на строки и строфы текст Епифания, следуя его ритму и рифмам. И в таком виде читается и запоминается он, действительно, намного легче. "Ь" поставила вместо "ять" за неимением оного в клавиатуре.

Гелиан Михайлович писал и говорил, что апогей древнерусской святости и книжности - время от преподобного Сергия и святителя Стефана Пермского до преподобного Нила Сорского. А преподобный Нил Сорский не только "Устав скитского жития" с пошаговым разбором борьбы с помыслами со стадии прилога  составил, но и переводил с греческого и переписывал своей рукой богослужебные и четьи сборники. И вот однажды, будучи в Спасо-Ефросиниеском Полоцком монастыре, я попросила   в монастырской библиотеке "что-нибудь четье на славянском".

Таких книг мало, и не в каждой церковной библиотеке хотя бы одна, да есть. Но тут мне вынесли репринт рукописи руки самого преподобного Нила Сорского, агиографический сборник, и в Житии отшельника Павла Препростого я прочла удивительный эпизод, встречу и разговор с фавном. Фавн рассказывает, что и он верует во Христа. В позднейших редакциях этого эпизода нет, не помню предисловие издателя, что там пишется про текст Жития Павла Препростого, перевёл ли его непосредственно Нил Сорский и как этот текст соотносится с оригиналом блаженного Иеронима. 

Это к вопросу о том, почему почтенный учёный муж 50-ти лет и старик-фронтовик 80-ти беседовали о домовых и прочих созданиях Божиих.

Фото: мы с Татьяной Васильевой в Питере; Пётр Лазаревич Чупров, 1905 г.р, из деревни Трусово, записи беседы с которым полностью посвящён полевой дневник Г.М. Прохорова.