Роман-буфф В балете

   

На сцене извивалась тонкокостная, измождённая балетным станком, диетами и переездами танцовщица без грамма жира в теле и без намёка на эмоции в скуластом лице. Она была уверена, что её жилистые конечности передают в зал всю тусклую палитру задумок хореографа. Фурия обладала фантастическим а ля згондом сломанного циркуля; казалось ещё чуть-чуть и её тазовые кости рассыплются в хрустальную крошку и длинная траурно-чёрная нога улетит за кулисы к тому самому затаившемуся, кривлявому постановщику с мускулистыми ногами и профилем хищного гея.

Партнёра у чаровницы не было: то ли, на радость публике, вывернул лодыжку, то ли сбежал в цирк на вакансию клоуна. Адажио с предполагаемым жигало немного меня повеселило, но не более того.

Хотелось курить. Дурные привычки всегда мешали мне приобщаться к духовной стороне высокого искусства, но совершенно не препятствовали физическому присутствию в среде придурковатых художников и спивающихся поэтов. В гламурном питерском подвале я голым танцевал с ребятами в тельняшках и чуть не переспал с бородатым клоном Рубенса, но у меня не встал, а у него встал на более трезвого персонажа. Они занимались любовью сосредоточенно и без видимого удовольствия. Меня удивляло только то, что это никого не удивляло. 

Я встал и направился к выходу. Хотелось не только курить, но и опорожниться,  легкомысленное пиво в антракте превратило меня в лёгкую добычу прихотей мочевого пузыря. Его переполненность приводит к почти неизбежному стояку, тот в свою очередь подключает ЦНС к поиску проблемы и пути её разрешения.
Осталось только найти проблему, то есть объект, способный подарить мне немного времени и секса. Почему-то не выходила из головы брошенная на съедение зрительской скуке балеринка.

Сев машину, заехал на служебную стоянку театра, вышел и, крутя на пальце брелок с ключами, направился к мрачной коричневой двери, нажал кнопку звонка.
 - Ничего не знаю, идите к администратору, - заученно пробубнила приоткрывшаяся задверная темнота.
 - Я есть от Дела Данца Футуро Джениале. Я говорит с Юри Леонидоч.
Мой скверный русский разбивал сердца красавиц в Метрополе и Интуристе, но призрак коричневой двери был слишком далёк от изящества романской речи:
 - Сказано, что заперто...
Резкий рывок за дверную ручку выкинул на свободный городской воздух старушку с бутербродом в руке. Зашёл и закрыл дверь на крючок из гнутого гвоздя. Старушка забарабанила снаружи. Полумрак пахнул дешёвой колбасой.

На втором этаже узкий коридор с дверями. За одной из них моя скуластая проблема. Нужная дверь оказалась четвёртой по ходу, тоже коричневая, поцарапанная временем и творческими неудачами.
Гей сидел на стульчике, уперев гейский подбородок в гейские кулаки.
 - Уна конверсазионе привате.
Взял хореографа под локоток и мягко выдворил за много повидавшую дверь. Повернул ключ и подошёл к худенькой танцовщице, сидевшей за гримерным столиком. Вблизи она казалась совсем миниатюрной: маленькая головка, костяшки позвонков на узкой спине.

В зеркало на меня смотрело затёртое белилами лицо с чёрными заплаканными глазами.
 - Я хочу тебя, - мои слова прозвучали почти неслышно.
Её взгляд был быстр, как всё в тот, преисполненный лаконизмом, вечер. Ветхое, будто её прошлое, чёрное трико рвалось легко, обнажая не тронутое солнцем тело девочки со стальными мускулами. Выпрастанный из ширинки член, откинутая ногой банкетка... Я вошёл в неё сзади, удерживая туго оплетённую цыганскими волосами голову на столике с повалившимися склянками. Нам обоим было немного больно. Я сильнее надавил на голову и изо всех сил сжал вывернутую за спину руку. Она застонала и пустила сок.

Кончил я неожиданно быстро, без надрыва, как-то буднично, не поняв, даже не желая понять получила ли она удовольствие. Поссал в пустую напольную вазу для цветов, вышел в коридор. Никого. Прошёл к служебному выходу, скинул гвоздь с петли. Никого. Сел в машину и попытался взглянуть внутрь себя.
Пусто.