Мое студенчество. Четвёртый семестр

Четвертый семестр завершает так называемую общую инженерную подготовку, далее уже идут специализированные предметы. Уже ушли в прошлое высшая математика и физика, история КПСС, Линейная алгебра, Мат. Основы кибернетики, Механика, как довесок к новой специальности 0646 АСУ при переходе с других факультетов. Ну и пошли новые предметы, из которых основным был предмет под названием Теоретические основы электротехники (ТОЭ), что для инженера электрика примерно то же, что для механика Сопромат. Конечно, немного сопромата мы уже понюхали в курсе механики от В.А. Гербста, но по сравнению с настоящим сопроматом, с его расчетами и эпюрами - это просто детский лепет.

Итак, ТОЭ, огромная аудитория, чаще всего 301Б, нас семь групп, пять штатных и две вновь образованных, т.е. наша и ещё шестая, из вечерников, всего около 200 человек. Преподаватель, Лузганов Виталий Николаевич, в качестве знакомства с потоком читает вслух список студентов, поднимая каждого и знакомясь лично. Удивило то, что он не поленился и прошелся по журналам всех групп и выяснил уровень оценок за прошлые семестры, составив при этом отдельный список троечников и хвостистов, тех кто в сессию получал неуды и потом пересдавал экзамены. Те, кто не пересдал в течение сессии, отчислялись, и через время примеряли армейские сапоги. Ну а те, кто тянул на тройки - они и были персонажами отдельного списка месье Лузганова. Почему месье, спросите вы? Ходили упорные слухи, что Лузганов происходил из семьи эмигрантов, уехавших во Францию после революции и потом вернувшихся в СССР. Лузганов в своё время окончил Сорбонну и иногда в разговоре его выдавало французское произношение, когда, например, он говорил слово имажоне, т.е. мнимая часть комплексного числа.

С 1961 по 1970 годы он был завкафедрой ТОЭ, а потом его сняли, оставив только ст. Преподавателем. Что тут сыграло роль, то ли его беспартийность, то ли вообще эмигрантское прошлое, но факт на лицо. Это не столь удивительно для тех лет, удивительно то, что он вообще возглавлял кафедру почти 10 лет. Скорее всего его держали как высококлассного профессионала, кем он, безусловно, и был, и что мы сразу почувствовали с первых его лекций. Для слабых по его мнению студентов, т.е. троечников из своего кондуита, месье Лузганов проводил дополнительные занятия за счёт своего личного времени, добиваясь, чтобы даже самые упоротые троечники понимали суть ТОЭ. Таким студентам и деваться было некуда: если они не являлись на лекции, а тем более на дополнительные занятия, Лузганов их поднимал в аудитории прямо на лекциях и расспрашивал о причинах неявки, при этом если студент болел, это все равно не освобождало его от необходимости изучать пройденные темы, то ли на общих лекциях, то ли на дополнительных занятиях. Ну а когда тебя раза три поднимут перед строем, тут уже самолюбие и мнение сокурсников не даёт дальше сачковать и придуряться. Надо сказать, что лекции у Лузганова были замечательные. Даже несмотря на то, что он минут по 10-15 тратил на разборки с троечниками, остальное время мы плотно изучали материал, иногда останавливаясь особо на сложных для понимания темах и вопросах.

Надо сказать, что в институте было несколько великолепных лекторов, например, Берман Самуил Давидович, который читал лекции в таком темпе, что ты успевал записывать материал в конспект. Так и Лузганов Виталий Николаевич очень хорошо объяснял материал, чтобы мы все могли усвоить уже на лекции, а конспекты и учебники шли просто в помощь для закрепления материала. Если учесть его феноменальную работоспособность и дотошность в стремлении давать знания, то не иметь по ТОЭ хороших и отличных оценок - это надо быть либо дремуче тупым, либо откровенно разгильдяистым. А если тебе вообще этот предмет по фигу, то зачем ты тогда пошёл в радиотехнический?

Помимо лекций, по ТОЭ проводились ещё лабораторки. Сама кафедра была основательной и консервативной, даже мебель и лабораторное оборудование были какими-то старомодными. Всегда казалось, что мы пользуемся гальванометрами чуть ли не 19 века, а проводники были сплошь с резиновой изоляцией, никаких новомодных пластиков. При этом всем, лабораторки были также аккуратно и доходчиво построены, как и лекции, и всегда вызывали уважение.

Кроме ТОЭ был ещё один курс, где преподаватель также следил за посещаемостью, это Исследование операций. Но здесь был другой расклад: никто ничего не разжевывал, лектор был каким-то нудным, говорил тусклым голосом, монотонно, не выделяя главное. Понять его лекции, а главное, записать в конспект было сложно. И если другие преподаватели кафедр кибернетики были молоды, демократичны и полны энтузиазма с долей пофигизма, когда вообще не обращали внимания на посещаемость и дисциплину, то весьма уже возрастной преподаватель Исследования операций напоминал некоего динозавра, с его маниакальным слежением за посещаемостью. На первой же лекции он объявил, что за неявку он будет снижать оценки на экзаменах, и если таких неявок будет много, то экзамена прогульщик не сдаст ни за что. Так что приходилось его лекции посещать, но если у Лузганова это было из интереса к предмету и уважения к самой личности преподавателя, то здесь наши посещения были почти вынужденными, чтобы не заработать себе лишних проблем. К сожалению, не помню, как звали этого преподавателя, настолько все было формальным и неинтересным. Так убивается интерес к предмету, который сам по себе неплох и при умелом преподавании мог бы вызывать много положительных эмоций.

К разряду неинтересных и даже притянутых за уши идеологами коммунистического учения относился предмет Марксистско-Ленинская философия. Конечно, это шаг вперёд после Истории КПСС, здесь уже есть какое-то подобие логики и целостности, но излишний акцент на марксизм-ленинизм тоже присутствует. По этому предмету намечался экзамен, и игнорировать лекции было опасно, тем более что вообще все преподаватели кафедр общественных наук были консервативны и строги. Особенно выделялась преподаватель Силуянова В.Н., она вела семинарские занятия. Здесь также была первостепенной посещаемость. Иногда студенты пытались спровоцировать ее на какие-то посторонние темы, глядишь, и время семинара прошло, но она стойко отклоняла такие попытки. У нее был специальный блокнотик, куда она заносила все наши прегрешения, в основном прогулы семинаров, и грозилась донести эти сведения до преподавателя, который читал лекции, чтобы он учитывал их на экзамене.

Почти в начале семестра нам объявили о том, что мы должны делать курсовую работу по механике и раздали варианты. Основной темой был расчёт редуктора, а в вариантах менялись только исходные данные. Как истинные студенты, мы с Игорьком Михайловым, т.е. с Мишей, хватились делать эту курсовую уже чуть ли не в конце семестра, и решили, что надо у кого-то содрать готовую работу. Из подходящих кандидатур была наша староста Наташа Романова, отличница, уж она-то точно уже почти все сделала. А надо сказать, что темы курсовых, т.е. варианты расчётов давались по одному на несколько человек, и наш с Мишей вариант уж, конечно, не подходил под тот, который мы выпросили у Наташки-Ромашки. Она нам и дала свою работу только поверив, что мы просто возьмём её за основу, а расчёты сделаем сами. Наивная чукотская девочка! Мы даже и не думали делать расчёты сами, просто сдули все один к одному и всех делов.

Тут встал другой вопрос, как это все втюхать преподавателю, ведь он сразу нас расшифрует. И не хотелось подставлять Наташку, можно было бы сослаться на то, что это наш вариант, а почему у Наташи такой же, фиг его знает, а может это она у нас его списала? Но в такую откровенную туфту никто бы не поверил, так что надо было искать какой-то иной вариант действий. Игорь предложил поискать на кафедре механики какого-либо ассистента или аспиранта, чтобы через него выйти на преподавателя и решить проблему через магарыч. Конечно, это требовало каких-то материальных затрат, и вообще тогда дать взятку преподавателю - это было из ряда вон, да никто бы и не взял, не было так принято. Максимум шоколадку женщине или бутылку мужику, да ещё знать, что он употребляет. Мы с Игорем решили, что от Шампанского никто не откажется, и купили бутылку полусухого Харьковского завода. Фишка была в том, что этикетка была на иностранном языке, такое Шампанское иногда попадало в продажу, а так, говорят, шло на экспорт. Эту бутылку помогла достать мать Игоря через каких-то знакомых с завода Шампанских вин. Теперь, имея предмет магарыча, надо было найти, как и кому его вручить и вообще, что делать.

Мы нашли на кафедре механики ассистента, который после некоторых колебаний согласился поговорить насчёт нашей курсовой. Через время он сообщил, что такого-то числа преподаватель будет на кафедре принимать зачёт, и мы можем к нему подкатиться с нашей курсовой. К этому времени мы уже оформили расчёты и чертежи, оставалось только получить отметку. Как нам передать нашу бутылку? Мы воспользовались чертежным тубусом. Вообще-то в обычный тубус шампанское не влезало, так что пришлось одолжить у одного сокурсника толстый тубус, мотивируя тем, что у нас много чертежей, и в нормальный они не помещаются. В общем, нагородили мы с три короба разных легенд, чтобы наше дело прокатило. В назначенный день мы явились на кафедру с нашим тубусом, не вызвав никаких подозрений. Далее в дело вступил наш знакомый ассистент, он просто взял наш тубус и обратился к преподавателю, мол тут ребята принесли чертежи, надо бы просмотреть. Они вышли в подсобку вместе с преподавателем и спустя время вернулись, а преподаватель взял наши зачетки, выставил четверки и отметил в журнале, что мы сдали работу. Никакой защиты нашей курсовой не последовало, и когда Наташа в группе поинтересовалась, как у нас дела с курсовой, мы сказали, что уже защитили ее и даже специально приходили для этого на кафедру во внеурочное время. Никто нашей хитрости не заподозрил, а Наташа была рада, что мы сдали работу, она как староста группы отвечала за все наши работы в деканате.

Была у нас в четвёртом семестре ещё одна курсовая по Исследованию операций. Там было что-то о расчёте сходимости целевой функции, данные для которой также раздавали по вариантам. В этот раз пришлось нам рассчитывать только на свои силы. Делали так: сначала на логарифмической линейке прикидывали порядок и значение нужных чисел, потом шли в институт, где на кафедре теоретической кибернетики был класс, оборудованный настольными калькуляторами, и там заказывали время расчёта. На калькуляторе быстренько подгоняли нужные числа с множеством знаков после запятой, что создавало иллюзию точных расчетов. После этого шли на консультацию к нашему нудному преподавателю, который проверял расчёты, пользуясь такой же счетной линейкой, и видя множество значащих цифр, верил, что это мы считали при помощи калькуляторов. Так мы сдали и эту курсовую.

В институте на первом этаже находился Вычислительный центр, и у нас по программе должна была быть там практика. Теоретический курс Основы вычислительной техники мы уж проходили, а теперь надо было закрепить все на практике. Времени в учебном плане для этого не хватило, так наши преподаватели не придумали ничего лучше, чем выделить две недели после сессии, со 2-го по 16 июля. Если учесть, что я сдал весеннюю сессию досрочно, к 15 июня, у меня получился разрыв в две недели, которые я использовал для поездки в Пятигорск. И вот опять, как и в прошлом году мне пришлось прервать каникулы и лететь в Харьков на практику. Я ещё тогда не знал, что этим дело не закончится, и нас ещё погонят на отработку на кирпичный завод в Кегичевку. Итак, я прилетел в Харьков и почти сразу началась практика на ВЦ. На этом ВЦ основой была огромная вычислительна машина Урал-2, занимавшая почти весь первый этаж. Регистр сумматора этого гиганта состоял из 48 ячеек, каждая размером 30х20 см, итого почти 10 метров в длину, так что вдоль этого регистра можно было ходить пешком и даже видеть состояние ячеек, которое определялось по голубоватому свечению ламп 6Н5С. Пульт управления состоял из наборного поля тумблеров, и вводить команды и числа надо было с помощью этих тумблеров. Одним словом, мастодонт еще тот. Заданием на практику было что-то вроде вычисления сходимости рядов, и поскольку эта ЭВМ не отличалась надежностью, преподаватель решил, что мы все будем делать один вариант расчётов. Конечно, перед вводом команд и чисел надо было составить алгоритм, потом записать команды и вручную перевести на язык ЭВМ, т.е. в машинный код, состоящий из нулей и единиц. К слову сказать, все, даже самые новейшие компьютеры и смартфоны используют внутри себя такой же машинный код из нулей и единиц. Разница лишь в размерах и способах ввода данных. На Урал-2 это нужно было набирать тумблерами, щелкаешь вверх - единица, вниз - нуль.

Итак, мы коллективно составили алгоритм решения нашей задачи, на это ушло три дня, потом ещё столько же заняло написание по этому алгоритму программы при помощи математических знаков. Далее шла трансляция, т.е. перевод программы на машинный язык, согласно списку команд этой ЭВМ. Например, квадратный корень кодировался как sqrt. К середине второй недели алгоритм и программа были готовы. Преподаватель, однако, заставил нас вручную пройти все команды, выписывая сбоку промежуточные результаты. Наконец настал торжественный день ввода нашей программы в машину и   запуск ее в работу т.е. сам расчет.

Работавшие на ВЦ инженеры электроники подготовили нам технику, и мы стали по очереди вводить команды в память машины, а потом в отдельные ячейки - данные для расчёта. После набора трех-четырех команд, на пальцах образовывались мозоли, поэтому работники ВЦ пользовались специальными трубочками, которые надевали на пальцы, вроде швейных наперстков. Наша группа из 20 человек занималась вводом программы и чисел почти полдня. Зато все удостоились чести понажимать тумблеры. После этого заправили бумагу в знакопечатающее устройство, чтобы распечатать конечный результат. И вот преподаватель нажал волшебную кнопку СЧЕТ, и машина, замигав лампочками, надолго задумалась. Прошло минуты три, и вот зажужжало знакопечатающее устройство, и был выдан уже давно нами просчитанный вручную результат. Все были немного разочарованы, столько трудов, две недели кропотливой работы и три минуты на сам расчёт. Ну и в конце машина ещё выдала, что при заданных числах ряд является сходящимся. Преподаватель, однако, нашего разочарования не разделял. Он сказал: теперь вы точно знаете, как работает вычислительная машина, и это основа для построения любых сложных вычислительных комплексов. Мы же были рады отделаться от нудной работы по ручному программированию. Кстати, старичок Урал-2 почти сразу после нашей практики был списан и на его месте смонтирована новейшая по тем временам ЭВМ Минск-32.

После окончания этой практики нас всех собрали в деканате. Мы ожидали, что нас как-то похвалят за нашу практику, однако, у начальства были другие планы. Нам сказали, что мы едем в село Кегичевка Харьковской области на работу в помощь тамошнему кирпичному заводу. Бонусом объявили, что не будут нас посылать в колхоз в сентябре. Видели бы вы наши кислые рожи! Девкам повезло больше, для женских рук там не нашлось занятия, так что взяли только нас, пацанов в количестве 13 человек. Все это - и необходимость отъезда к черту на кулички, вместо отдыха на каникулах, и предстоявшие трудовые будни, и даже обещания приехавшего нас сватать Яшкина, заведующего производством того самого кирпичного завода, что мы можем хорошо заработать, - наводило на нас смертную тоску. Даже само наше количество в 13 студенческих душ, казалось нам проделками черта. И чего этот Яшкин явился в наш деканат, мало ли по институту студентов. Может, сыграло роль то, что все уже разъехались, а мы из-за этой практики оказались в тот момент под рукой? Да и зам. Декана наш Василий Иванович мог также подстроить такую подлянку, ему всегда нравилось так или иначе издеваться над студентами.

Но, делать было нечего, надо ехать. На следующее утро нас возле института поджидал видавший виды Пазик, мы загрузились и поехали в сторону Краснограда. Когда прибыли на место, разместились в спортивном зале местной школы, расположенной в самом центре села. Там была площадь, правление колхоза, на столбе висел динамик колокольчик, вещавший первую программу радио с 6 утра до 12 ночи. Красота! Работа наша состояла в раскладке сырого кирпича, двигавшегося по длинному транспортеру, в штабеля для просушки. Потом этот высушенный кирпич поступал в печь для обжига. Собственно, сердцем завода и была эта печь, сложенная из огнеупорного материала. Работа на печи считалась престижной, т.к. там оплачивался горячий стаж, и были льготы по выходу на пенсию. Эти места были заняты местными кадрами, а наша работа типа подай - поднеси вообще не ценилась никак, поэтому и везли из Харькова студентов, как дешевую рабочую силу. Честно сказать, при таком раскладе и у нас энтузиазма работать не было. Технология производства кирпича состояла в замешивании песчано-глиняной смеси в бункере, откуда эта смесь в виде прямоугольной колбасы вылезала под действием шнеков наподобие мясорубки, а далее разрезалась резаком на отдельные кирпичи, и их надо было укладывать на движущиеся поддоны транспортера, а уж оттуда их снимали в штабеля для просушки. Самым приятным событием было для нас, когда обрывалась проволока резака, и бункер, да и конвейер останавливались на время починки. Мы могли тогда просто полежать на травке, у нас как у солдат было: работа стоит, а служба идет. Иногда мы сами провоцировали аварию, забрасывая в бункер камни или сучья. Кормили нас в колхозной столовке при подсобном хозяйстве, где основным мясом была свинина. У нас поначалу часто расстраивались желудки от непривычной жирной пищи, даже сельские жаловались на это, хотя им-то не привыкать.

Через какое-то время Яшкин объявил, что есть блатная работа, на которой можно неплохо заработать. Мы с Саней Севастьяновым и Володей Черниковым согласились на эту работу, подыскав себе ещё напарника Серёжу Сычева. Работа состояла в изготовлении бетонных блоков для фундамента. За один блок платили 7 рублей, до обеда можно было залить два блока и после обеда ещё два. Итого получалось четыре блока на четверых - по 7 рублей на нос - сумасшедшие деньги! Но так было в теории да по словам Яшкина, на деле вышло иначе. Из изготовленных нами блоков почти половина ушла в брак, т.е. не оплачивалась. Хорошо, что ещё не вычли за порчу и расход цемента и гравия.

По вечерам мы околачивались на площади, слушали радио, там в 10 вечера шел обзор событий за день, а главное - спортивные новости. Как раз в то время шел матч на звание чемпиона мира по шахматам между Спасским и Фишером. По радио диктовали ходы и расписывали позиции. Это было интересно, у кого-то из наших были с собой шахматы, и мы часто воспроизводили на доске игру чемпионов, как бы примеряясь, как мы пошли бы, и чаще всего реальные ходы в партиях матча не совпадали с нашими задумками. Конечно, куда нам до Фишера и Спасского! Болели мы, конечно, за нашего, и было обидно, что он проиграл.

Ещё одним нашим развлечением стал выпуск стенгазеты. Дело в том, что нашу бригаду, работавшую на блоках, поселили в управлении, там было подходящее помещение для 4 человек, а само изготовление блоков было, видимо, более приоритетным, нежели просушка и раскладка кирпичей. Да ещё и расположено было управление прямо рядом со стройплощадкой, так было удобнее и нам и начальству. Нам - потому что не надо было тратить время на проезд, а начальству нужно было поскорее наделать этих блоков, может для какой-либо персональной стройки - не знаю. Так вот в управлении завода, как и во всякой конторе были бумага, ручки, краски, карандаши. Тут и родилась у нас идея - сделать стенгазету. Взяли лист ватмана, расчертили на несколько частей для предполагаемых заметок и рисунков и начали ваять наше сокровище. Заголовок придумали как у Марка Твена: Гром и Молния или Боевой клич ККЗ (Кегичевского кирпичного завода). Ну и ниже девиз: За Красный Кирпич! В заметках мы описывали наши трудовые будни, проиллюстрировав рисунком наше лежание на травке, когда чинили резак, в разделе Их нравы описали пьянку, устроенную вновь прибывшими нам на смену первокурсниками, а в колонке иностранного юмора описали анекдот про мужика, который залез под кровать, спасаясь от гнева жены, написав текст анекдота транслитом, т.е. русские слова латинскими буквами. Особого успеха мы не ожидали, посмеялись вместе с нашими одногруппниками, да и все. А вот на Яшкина наша стенгазета произвела неизгладимое впечатление. Он долго рассматривал наш шедевр, вчитывался в заметки, и пытался понять статью на транслите, потом вынес вердикт: стенгазету немедленно убрать! Оказывается, его возмутил наш девиз: За Красный Кирпич! Он усмотрел в нем какую-то крамолу, как и в самом заголовке и вообще в текстах и рисунке. В общем, сработал инстинкт бюрократа: как бы чего не вышло. Жаль, тот лист ватмана не сохранился, было бы забавно на него сейчас посмотреть.

Когда мы вернулись в Харьков, заработанных нами денег хватило лишь на скромный банкет на квартире Жени Лукаша, нашего старосты, сменившего на этом поприще Наташку-Ромашку.

Так окончился четвертый семестр моей учебы, ознаменовав собой окончание двухгодичной общеинженерной подготовки.