Веркины истории. Детство. Сковородка

Сколько Верка себя помнила– она была в их доме– огромная, как крышка от жестяного бака, в котором мамка бельё кипятила, чтоб было белоснежным, тяжеленная, чистый чугун!! И чернее даже самой черной земли в огороде.
"Королева сковородок!"– так бабуля любовно её называла, заботливо  наяривая мыльной мочалкой жирно лоснящийся, угольный бок.
Родословная у посудины тоже имелась, а по возрасту, Верке, шестилетней пигалице, было до королевы этой ой, как далеко!
В далекие годы, еще до революции, прабабушке в приданое дарена была  барыней, когда в прислугах у господ жила, ребятишек их сопливых нянчила.
А как революция грянула, прабабка-то боевая оказалась: в поисках правды, да в горячах, иконы топором порубила в гостинной буржуйской, и ушла новый праведный мир строить со сменкой  исподнего в котомке и сковородой заветной.
Коммунисткой стала не на страх, а на совесть: пахала, как вол, ради светлого будущего,  недоедала с другими наравне, пол-страны объездила куда пошлют,  тыщи людей видела.
Замужем побывать успела, деток нарожала, вырастила, а счастья  так и не нашла. Ох и помотало ее, неприкаянную, из конца в конец России-матушки.
И кто только из сковородки её не едал! А и все добавки просили, да нахваливали:" Зверь сковорода! Гвозди пожарить, и то вкусно будет!"
В войну с немчурой –скот перегоняла от линии фронта в тыл под бомбежками, в колхозе от темна до темна горбатилась, но берегла, как зеницу ока единственную драгоценность свою, никому не давала.
Нет, и всё!
Время пришло– состарилась, подустала прабабушка, вернулась к дочке век доживать в покое, к бабушке Веркиной значит.  С одной сковородкой и перекочевала, другого добра не нажила.
А у той уж трое дочек подрастают, птенцы неразумные, безотцовщина послевоенная.
И  снова почёт и уважение  посудине– знатные пироги да блины  на ней получались! А картошка какая!
Вроде и времена голодные были, тяжёлые, и тесто постное, хоть плачь– вода, мука, да дрожжи, а печево, будто сдобное– пышное, румяное, ум отъешь!
Теперь уже бабушка по хозяйскому праву холила да лелеяла сковородищу.
Несладко ей, бедной приходилось– днями на оборонном заводе снаряды точила у станка, по двадцать кило каждый, ночами стирка, уборка, готовка– троих одной поднимать ой, как тяжко!
Хорошо, хоть дочки умницы, понимали что матери одной не выдюжить– помогали, как могли изо всех силенок ребячьих– полы там подмести, карточки продуктовые в очередях бесконечных  отоварить.
Все вокруг так жили: бедно, голодно, без мужского плеча, вдовствуя, но не жлобились, не жаловались, поднимали страну из военной разрухи, растили детей, радовались малому, и самым главным доказательством счастья был неопровержимый, железобетонный довод, перед которым пасовали все невзгоды: "Зато войны нет!"
С ним просто нельзя было не согласиться!
А время пришло бабушка Веркиной матери сокровище чугунное передала, старшенькой  своей, когда та замуж собралась.
Верка, каждый раз вьюном возле кухни кружилась, когда мамка готовила, и не только ради кусочка лакомого.
Совала нос свой любопытный  во все кастрюли, интерес  прям раздирал– ну как из воды, капусты и морковки с луком вкуснющие щи получаются?
Или вот зразы, это пирожки такие картофельные– их Верка просто обожала– на сковородище шкворчат, поросятами румяными бока лоснятся, в рот со сметаной просятся.
А мамка смеясь, говорила:" Это сковородка волшебная сама готовит, я ни при чём. Вырастешь, твоя будет!"
Верка верила и не верила, но частенько представляла, как она, взрослая степенная дама в нарядном цветастом фартуке, непременно в железных блестящих бигудях, колдует над плитой,  а потом щедро кормит нетерпеливо стучащих ложками домочадцев разносолами.
Собственно, как мечталось, так и случилось– и фартук, и бигуди, и нетерпеливый стук ложек.
За далью лет история эта стала тускнеть в памяти и забываться, но однажды, жаря  любимые с детства зразы на чугунной громадине, Верка, глядя на нетерпеливо выглядывающий из под ее руки носишко своей малышки, вспомнила и давние слова мамы, и бабулины любовные поглаживания чистой тряпицей черных чугунных боков, и прабабушкины натруженные, тяжелые, во вздувшихся синих венах руки.
Последний год перед смертью та совсем ослепла, но упрямо сидя у окна в стареньком кресле, вязала на ощупь крючком кружевные салфетки и подзоры на покрывала. И  ни в какую не желала быть в тягость.  Так в кресле и уснула навечно.
И как -то вдруг неожиданно, гулким эхом, из дальнего далека, Верка то ли услышала, то ли почудилось:" Вырастешь, тебе достанется. Она волшебная..."
А затем с изумлением увидела вспыхнувшие искристым восторгом дочкины глаза,  и звонкий колокольчик детского голоса  прорезал густой полог воспоминаний:" Правда мамочка? Честно-пречестно мне? "