И снова Злоумышленник Рассказ

                Законодатели начала XIX века приучали российский люд к исполнению законов, потому что считали их справедливыми и гуманными.   Именно тогда в народе сложилась поговорка: «Закон что дышло, куда повернёшь, туда и вышло». На самом деле Закон должен был отражать реальность, в основе которой не было места справедливости, а гуманность – субъективная реальность, которую должны выявлять следователи и утверждать судьи.
                Если бы можно было использовать принципы справедливости и гуманного обращения на практике к нарушителям, то рассказ Антона Павловича Чехова «Злоумышленник» выглядел бы иначе, а исход дела мог бы обрести здравый смысл.
В XX-х годах XX века в «агитках» и плакатах часто встречалась фраза: «Закон суров, но справедлив», которая   и сейчас нередко произносится. Суровый закон не может быть справедливым: суровость по своей сути - диктаторство, которое не может способствовать определению степени справедливости.
                Итак, рассказ. Судебный следователь ехал в тарантасе с двумя жандармами в далёкую глухую деревню. Он любовался природой и восхищался ею.  Трясясь на ухабах, думал о том, как бы усовершенствовать рессоры, чтобы было мягко, как на подушке.  И его мысль остановилась на этом: чем её заполнять, перьями или пухом, а может, ещё что-то придумать. Но он недодумал.
                Появилась речка, через речку – мостик. Природа была удивительно красивой в этот солнечный день. Они подъезжали к избе старосты деревенской общины, который предоставил им комнату для допросов. В сенях сидел пойманный с поличным крестьянин, Денис Григорьев.  Разместившись удобно за столом, судебный следователь начал работать с подозреваемым. Совершив формальности (имя, фамилия, где родился, имеет ли паспорт) следователь подумал, что будет достаточно двух вопросов, чтобы вынести вердикт по этому делу. Он задал первый вопрос: «Зачем вы откручивали гайки со стыков рельс железной дороги?» Крестьянин, глядел в потолок, ответил:
 - Понимаете, шилишпёр он по дну ходит.
-  Давайте начнём с того, что я о шилишпёре вас не спрашивал. И шилишпёр здесь ни при чём. Я прошу вас ответить на прямой вопрос.
- Я же говорю, шилишпёр по дну ходит.
- Ходит, у него что ноги есть что ли? - следователь понял, что это был лишний вопрос.
- У него ног нет, но он ходит.
- Но у него же плавники, он должен плавать.
- Да, плавники, а у лодки – вёсла. Она тоже ходит по воде. А плавает дерьмо.  «Ну ты какой, не хрена себе! Вот тебе раз, вот тебе два!» – подумал следователь.
- Я всё-таки возвращаюсь к своему вопросу: зачем вы откручивали гайку со стыка рельс?
- Мы откручиваем гайки …
- Ну-ка, ну-ка, кто это мы? Давайте перечислим всех «мы».
- Вы жишь, мы жишь – это множество, множественное число. Ты жишь, я жишь – единственное.
«Да он ещё лингвист, - подумал следователь. Да, не простой орешек. Никого не выдаст. Себя, как пойманного, выгораживать не будет. Молодец. Уважаю таких».
- Значит, как я понял, шереспёр ходит по дну, значит, чтобы опустить крючок с наживкой, надо грузило.
- Ну, а я с чего начинаю? Я с этого и начинаю, что шилишпёр ходит по дну, вверх не поднимается!
 Следователь догадался, что гайка нужна им для грузила.
«Да, да, первый вопрос был неуместен», - подумал следователь.
- И много вас таких, кто ловит шилишпёров?
- Да нет, что вы, господин хороший, я да ещё человека три-четыре, а   остальные   - кто налима, кто щуку, кто язя… сетками ловят.
- Понятно, понятно …
- Но не по одной уды мы имеем, у меня три, а у кого-то и две, у кого-то и четыре. Да если их пять человек они имеют по три уды, то это в среднем пятнадцать гаек, ну для запаса по одной, мало ли чего, на дне грузило останется. Вот ещё пяток. Ну и всё. Не обеднеет же чугунка. Путевой сторож их опять накрутит.
 «Да, он ещё и математик к тому же», - подумалось следователю.
Следователь полистал бумаги дела и прочитал то, на что жаловался путевой сторож, поймав этого человека за откручиванием гайки. Он писал: «Я кажин день таскаю как минимум пять гаек, а это тяжёлые штуки в моей сумке, которая и без них тяжела. Кажин день я две-три гайки закручиваю, и так в течение месяца».
«Итак, две -три гайки в течение месяца, две гайки в день, как минимум, получается шестьдесят штук. Да, другая арифметика». - прикинул следователь.
- А может быть, из соседних деревень кто-то сюда приходит и тоже откручивает? - спросил он
- Да такого быть не может!  В деревне Лежебоково   не только речки, но и пруда никакого нету. Они из копанки воду таскают. Чё - загорится, из копанки возьмешь тридцать вёдер, а этим не потушить, вдруг изба загорится со страшной силой.  Да ленивые они!   
-  А ещё какие деревни есть поближе? 
- Деревня Лежебокова верст пять отсель, а вёрст семь – деревня Бздунова.
- Прямо так и называется?
- Прям так и называется. А чё такого… Знак земного духа, вот что обозначает эта деревня. У них пруд, речки тоже нет. Они там карасей разводят. Для карасей не надо грузила. Они их сачком ловят.
«Да, непростой братец, - подумал следователь».
- И нет уже никаких других деревень?
- Да нет тут никаких деревень, на той стороне путей – один лес, почти до самого Липецка или Тамбова, где волки живут. Никто там из людей не живёт. Туда мы ходим по грибы да по ягоды.
«Интересно-интересно, двадцать и шестьдесят как-то не сходятся, - думал следователь. Это уже интересно. Получается непрямолинейная картинка. Хорошо, второй вопрос тоже неуместен, его придётся задавать сторожу».
-  Выходит, что ты украл, отвинтил гайку, нарушил закон.  Оттого, что ты отвинтил гайку, мог паровоз с пути соскочить.
- Не соскочит, не соскочит, тут же сторож пойдёт, увидит и накрутит её, мы же знаем. Нет, взял бы, положил где-нибудь, а то таскает, таскает эти гайки, они же тяжёлые.
- Это аргумент весомый…  Ну положил бы. А вы бы их все забрали?
- А чё, так просто будут лежать? Конечно, нашли бы им применение.
«Это тоже аргумент, но честный аргумент», - подумал следователь.
- Что же делать мне с вами?
- Батюшка, господин хороший, решайте. Я не говорю, что не откручивал гайки, знаю, что   не нанёс вреда. Справедливости все равно нет. Можно обвинить меня, можно обвинить сторожа. У меня семеро по лавкам сидят, а у него - пятеро. Будет несправедливо.
«Интересно, интересно, - повторял следователь про себя. - Действительно, и так, и этак несправедливо».
- Ну вот скажите, откровенно скажите, мы ведь начистоту с вами разговариваем. Как же вы попались обходчику под руку?
- Да кто ж его знал, что он до ветру ходит в лес, нет бы прям на чугунке. Я из леса выскочил, смотрел, не поспела ли черника и гонобобель?  Я шагнул через чугунку, а сторож из леса вышел. Да, случайность, которая помогла сторожу.
 -  Хорошо, хорошо. Значит, он позвал старосту и обвинил тебя в воровстве.
- Гайку нельзя открутить руками.
- С тобой всё ясно, Денис Григорьев. Значит, пускай человек посидит десь.   Найдите мне сторожа, -   попросил следователь старосту.
 Привели сторожа. Он выглядел испуганным, смотрел на всё глазами кролика, которого сейчас хотят поймать за уши. Следователь задал вопрос:
- В вашей докладной записке говорится о том, что вам за день приходится менять две гайки.
- Да, да, я так и писал.
- Вы всю правду написали?
- Да, это правда.  Как я мог сказать неправду, если поймал человека с поличным?
- Вы в его руках видели одну гайку или две?
- Нет, в его руках не было ни одной гайки, он не успел открутить.
- Даже так?
- И вы решили его сразу взять, так сказать.
- А гайку -то закрутили?
Обходчик побледнел.
- Нет, я его увёл, а гайка осталась.
- Она до сих пор не закручена? А как паровоз?
- Да, да, я виноват, надо было закрутить.
- А у вас сколько детей?
- Пятеро.
-  А у этого человека знаете сколько детей?
- Кто ж его знает… Я ж по деревне не хожу.
- Да, интересный момент, интересный. Значит вас тоже нужно привлечь за враньё, за то, что вы зайку не закрутили. И за враньё, что этой деревне не живёт столько людей, чтобы в месяц по шестьдесят гаек откручивать.
- Как?
- А вот так. А из тех, кто живёт, не все ширишпёров ловят. Поэтому на всю эту деревню надо максимум двадцать гаек, а не шестьдесят в месяц. Наврали вы.
- Да, наврал. Я давно уже не закручиваю гайки. 
- В этом месяце никто не откручивал гайки, но откручивали в прошлом месяце.
- Откручивали, значит, откручивали.
- Что же с вами делать?  Бумажку вы написали, значит, ответить надо. А как же ваши детки?
- Ну а что же делать, господин хороший? Что делать?
- Надо думать, что делать. Пока посидите в вашей кутузке, в деревне, а я подумаю, что делать.
          Следователь подумал, нашёл выход из положения, повернул так дело, что гайку никто не откручивал, а он ошибся, потому что в это время крестьянин переходил дорогу, а сторож подумал, что это тот, который откручивал гайки.
         И дело уладилось, и никого не обвинили, а сторож за бдительность получил от начальства хвалебные слова.  Крестьянин же больше и близко не подходил к железной дороге.
          Следователь уезжал, жандармы скучали в тарантасе. Никому не пришлось «выкручивать руки». Скучно провели они в деревне время.  Единственное, что им пришлось по душе – крестьянка принесла им квасу. Они с удовольствием выпили его.  «Он был прекрасен, как свежая слеза Божьей матери», - так поэтично выразился один из жандармов.
            Следователь уезжал из этой деревни, размышляя о том, что  есть ли в действительности справедливость и можно ли её найти, существует ли она  или  можно  её «сотворить». Он рассуждал: «Если условно справедливость принять за круг, а движение к справедливости обозначить вписанным в него многоугольником, то окажется, что справедливости достичь невозможно - многоугольник никогда не станет кругом. Нет, это плоское рассуждение.     Следователь понимал, что несправедливости вокруг много, она на каждом шагу, а справедливости нет. Справедливость определяется властным или волевым решением. Всегда ли обладатели воли понимают справедливость ситуации? Едва ли…