Роман-буфф, Первые паровозы

   Первые паровозы

  Первые живые паровозы несутся по прериям и древнеобжитым англосакским провинциям. Туманные дымы первых вокзалов манят экспрессионистов всех мастей и половых ориентаций. Проститутки мечтают затащить в коварную постель угольное тело паровозного машиниста, гордо показывают чёрные следы засосов на грудях и ляжках.
Возле свежих рельс мелькают зонтики юных мамзель, нежащих в своей груди мечту о далёком, которое начинается там, где рельсы протыкают горизонт.
  Вагоны уютны, как обихоженные беседки первой влюблённости с великодушными и настойчивыми кавалерами, тонкоусыми мушкетёрами в студенческих мундирах.
  Легко из чрева живописи вываливается большеголовый кинематограф, дитя лёгкого искусства и тяжёлой револьверной техники. Паровозные красные буфера сносят воздух старого малоподвижного мира, прыгающие картинки знаменуют начало очередной сексуальной революции, девушки с марихуано-опиумными глазами показывают фотографу цветы, распускающиеся между полноватых ног.
  Проезд от Кале до Парижа стоит дороже поцелуя оперной дивы. Братья Райт дерутся с братьями Лефт из-за черепашьей заколки голландской девочки. Сломанный в драке зуб отправится в первый полёт на тряпичных крыльях.
  Сухопарые шотландские горцы закапываются в студенистую лондонскую землю, босые ноги чавкают в темноте и испражнениях былого викторианского величия. Слепые кроты роют первые зигзаги мрачного метро.
  Время выбежало их засиженных кафешек, понеслось из курительных трубок слабоногих домоседов. Гудок парового котла сдул пыль с полотен ренессанса. Тощие индейцы пожирают мясо сбитого новым временем бизона. Альпы подозрительно поглядывают на копошащихся у отрогов итальяшек с яйцами, полными революционной отваги. Философы пьют сидр с клошарами и детоубийцами, приучая почтенное бюргерство к нависающей угрозе, исходящей от покорного пока быдла. Бюргеры жирно улыбаются и переваривают тирольские сосиски.
  Архимед таки дорвался до своего корявого рычага и Земля скрипнула от стариковского усилия; в усталом теле родились последние судороги сладострастия. Короткий удар римского меча вырвал стон блаженства из мудрой груди.
  Атом проснулся и готовится взорвать неспешную зелень планеты.
  Будущий нобелиант Рентген мечтает просветить душу сидящего под окнами мальчика. Подбородок ребёнка опёрся на сладкое колено.
  Жак прелюбодействует, Джон на подступах к очередному безутешному греху, Самюэль
пьёт эль. И им нет дела до плывущего в угольном дыму будущего. Первые паровозы несутся к новым войнам, к девичьему счастью мёртвого века.