Бремя со-

Кристина молча смотрела в окно на уносящиеся вдоль железной дороги столбы. Польша, ставшая уже почти родной. Привычное пшиканье, поначалу чуждое, но вскоре интуитивно слившееся с нею самой. А как приятно на этом языке слышать "кохам че", "мое наипекнейша", "моя кохана".

Бартек покорил её своим напором и неизменной улыбкой. Он яро ругал бюрократию в  правительстве, рассказывая при этом о лоббировании некоторых грантов; благодаря одному из них он очутился в России. Шёл, не глядя по сторонам, по пешеходной зебре ("они должны нас пропустить"), возмущался подрезающим авто, порываясь при этом позвонить в полицию ("их должны наказать"), удивлялся, почему в машине не пикает, когда ремень ещё не все пристегнули ("это же безопасность"). Успокаивала его только информация о штрафах.

"Забавный", - соглашалась Кристина с подругами, когда вместе сидели в кафешках. И неожиданно для всех выскочила за него замуж. Просто уехала по гостевой визе и приняла предложение. Почему бы и нет?

***

"Почему бы и нет?" - думала она, сидя в вагоне в ожидании новой встречи с Борисом.

Ещё один пристально сверлящий взгляд высоченного таможенника на белорусско-российской границе - и родная речь!

Борис приезжал к ней в прежнюю квартиру сразу, по первому звонку. Они вспоминали свою любовь, встречи до её скоропалительного замужества, и она неизменно плакала. Что тогда её увлекло? Возможность вырваться из обыденной действительности, яркость впечатлений, а может, то самое "люблю не могу"?

***

Сегодня у Кристины был особенный день. Она встретилась с Верой.

О том, что Борис не один, можно было догадаться и раньше. Но прежде её не трогала реальная, "земная" жизнь былого возлюбленного "старого мира". Ну, мало ли где сбегал на танцы. Но теперь...

Борис был задумчивым, как никогда раньше. Ни прежних упрёков в несостоявшемся, ни эйфории от встречи.

- Ты у меня первая, и будешь ею всегда. Несмотря ни на что, - произнёс он.

***

Борис не говорил о Вере. Она пришла сама в кафе, где была Кристина, и села одна. Кристина её сразу узнала по многочисленным фотографиям в сетях, где они неизменно были рядом, и подсела.

- Вера, - скорее утвердительно сказала женщина. Та кивнула.

Шестое чувство, женское чутьё, интуиция - можно называть как угодно.

Стильно одетая по европейской моде женщина оглядела хорошенькую, неяркую Веру. Они помолчали.

- Вы вместе? - спросила Кристина.

- Мы все вместе, - Вера странно улыбнулась. В этой улыбке не было грусти или радости, она была по-житейски мудрой, хотя женщине нельзя было дать слишком уж много лет.

- Что это значит?

- Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. И больше, чем ты знаешь обо мне. Я просто рядом с ним. Всегда.

- Мне уйти? - Кристина даже не привстала.

Обе поняли, о чём она.

- Тебе не нужен мой совет. Но знай то, о чём я сейчас скажу.

Я буду второй. С удовольствием.

Приду и открою его храм. Здесь всё - он, и я, и наше сокровенное бытия: руны, карты, свечи. Мы делаем обряды и посвящения в твою честь, проводим ритуальные танцы, оплакиваем и восторгаемся, гибнем и восстаём из пепла. В наших со- нет нам равных во всей вселенной. И я помогаю ему поддерживать неугасимый огонь.

Будешь ли ты первой из двух, зная о второй? Ты будешь с ним, зная, что нас у него двое? Будешь ли ты рыдать вместе с ним над любовью ко мне, как рыдаю с ним я над любовью к тебе?

Это великая боль и неимоверной тяжести счастье - нести бремя со-.

Ты поняла, о чём я. Нет храмов в прямом смысле. Это образ. И я несу его в себе.

Кристина молча мешала остывший кофе. В горле застыл ком. Глаза заволокло пеленой.

Вера отвернулась к трепещущим занавескам. Когда она повернула голову в сторону зала, Кристины уже не было.

***

Бартек утешал рыдающую жену ("пржестань, кохане, не платщ"), которая доставала из дорожного чемодана бумажки с написанными на непонятном ему языке ("что за алфавит, эта ужасная кириллица, как можно так  писать буквы!") и неистово рвала их в мелкие клочья.

- Эмма придёт готовить наутро и здесь уберёт, оставь, - Бартек под руки уводил вздрагивающую Кристину в спальню.