Темнота

Она спускалась незаметно, безболезненно и даже мягко. И это было страшнее всего. Вот эта неопределённость и вкрадчивость. Он боролся с ней изо всех сил: он старался как можно чаще бывать среди людей, устанавливал дополнительное освещение и с раннего утра широко распахивал шторы, открывал окна, впуская в свой дом как можно больше солнца и свежего, прозрачного воздуха. Темнота на какое-то время, казалось, отступала, но стоило ему ненадолго отвлечься или просто забыть о ней, подкрадывалась вновь. Она осторожно приближалась на своих мягких, тёмных, пушистых лапах, непомерно увеличиваясь по мере приближения, вытесняя и постепенно заполняя собой всю прилегающую территорию.
Это продолжалось до тех пор, пока все источники света, которыми он за долгое время борьбы с нею окружил себя, не блёкли, тускнея и словно бы уменьшаясь, а темнота по контрасту с ними не становилась ещё мрачнее, гуще и непрогляднее. Она как будто выжидала момента для сокрушительного удара, а до тех пор по капле, по сантиметру, по крошечному, мягкому, почти нежному шажочку подчиняла себе пространство. И оно сдавалось почти без боя. Свет медленно, но неуклонно оставлял свои позиции. Он отступал, растворяясь во тьме, поглощаемый ею и вскоре сам становился непроглядной мглой. Пленённые частицы света забывали о том, кто они и откуда брали своё начало, а значит и не могли чувствовать никакого сожаления и легко становились воинами тьмы, пополняя её армию и в свой черёд охотясь за световыми лучами.
Темнота была такая явственная, такая ощутимая, почти материальная, что он никак не мог понять, почему никто не замечает её. А если и замечают, то почему ничего не предпринимают? Ведь её становится больше, она распространяется всё шире, почти не скрывая своих намерений о единоличном господстве. Так неужели это никого, кроме него не волнует?
Он обращался к людям, пытался объяснить, чем всем им грозит темнота, он доказывал, приводил исторические примеры, иногда горячился и даже кричал.
Он утверждал, что темнота - это начало конца. Это антитеза свету, а значит и самой жизни. Она подступает незаметно, почти ласково, - объяснял он. Она становится сильнее, подпитываясь тем, что большинство людей не желают её замечать, и она становится всё объёмнее. Она успокаивает, обволакивает и усыпляет, нашёптывая, что сон или полудрёма наяву - лучшее лекарство и что если чего-то не видно, поскольку оно скрыто во тьме, то значит, его и нет. А сопротивляться так хлопотно и так бессмысленно...
И он призывал бороться с темнотой всеми имеющимися средствами, потому что вслед за ней неизбежно придёт сначала духовная, а затем и физическая смерть. И много ещё чего он говорил в таком же роде, убеждая, иллюстрируя, доказывая.
Но слушали его равнодушно, если вообще слушали, затем чаще всего пожимали плечами и уходили в тёмное никуда, посмеиваясь и оставляя иногда оскорбительные комментарии.
Он понял, что неорганизованными, спонтанными призывами и лихорадочными выкриками он ничего не добьётся. Здесь нужна планомерная работа с доказательной базой и сравнительным анализом.
И он стал изучать темноту, он проводил над ней опыты, делал замеры по времени и уровню концентрации, чертил диаграммы и графики, прикладывал фото и видео материалы. Своими исследованиями он систематически делился, заведя для этого видеоканал и целый информационный блог.
Над ним перестали смеяться, но оскорблять стали более изощрённо, системно и целенаправленно. Кроме того, им заинтересовались определённые органы, которым очень хотелось узнать, с какой целью он распространяет заведомо ложные, дезорганизующие сведения, вдобавок маскируя их под чуть ли не научный трактат?! С ним несколько раз беседовали, убеждали одуматься, дать опровержение и переключить своё внимание на что-то более нейтральное и социально одобряемое. И туманно высказывались в случае его упрямства о грядущих возможных неудобствах не только для него лично, но и для членов его семьи. Он пытался возражать:
- Но как же, ведь темнота, вы же видите, что происходит...
- Не надо… - очень тихо, с ледяным спокойствием советовали ему, и он чувствовал как от этого вкрадчивого голоса у него цепенеет спина и холодеют руки, - Забудьте, это того не стоит… У вас пытливый ум и чутьё настоящего учёного, почему бы вам не вернуться к правлению Иоанна Грозного, вы отлично разбираетесь в теме, вы ведь историк по образованию? И людям будет интересно, учитывая ваше умение популяризировать сложный материал.
И хотя он болезненно переживал подобные «беседы», гораздо чудовищнее оказалась реакция людей. Его публично стали называть предателем и инагетом, обвинять в шпионаже, подрыве государственной системы вообще и органов власти в частности. Кто-то сетовал на демократию, которая расплодила таких изуверов, как он, сеющих панику и смуту, посягнувших на самое святое. Кто-то говорил о принудительном психиатрическом обследовании, поскольку нормальный человек не станет писать такой очевидной ереси. Некоторые высказывали подозрение, что он выполняет специальный заказ и даже авторитетно называли определённую сумму в иностранной валюте. Кто-то привычно сетовал на то, что «Сталина на них нет». И так до бесконечности. Отдельные, слабые голоса в его поддержку или хотя бы с призывом для начала, как следует, проверить изложенные факты, тонули в многотысячном, громкоголосом хоре негатива.
На работе ему предложили уйти по собственному желанию, но сказано это было таким тоном, что в случае его отказа, вариант оставался только один - увольнение по статье.
Каким-то образом, особенно яростным и активным противникам стал известен его домашний адрес и на входной двери и на стенах в подъезде стали появляться обличающие надписи о том, что в этом доме, в такой-то квартире живёт смердящий иуда, продавшийся врагам. И что-то ещё в таком же роде.
Наконец, когда его сын однажды пришёл из школы с фингалом и рассказал о том, что говорят об отце старшеклассники и даже некоторые учителя, он всерьёз испугался. Он удалился из всех социальных сетей, перестал говорить о том, что так беспокоило его. Он вообще перестал включать компьютер.
И всё чаще сидел в сгущающейся темноте, которую уже не в силах были рассеять самые мощные лампы и думал о том, чтобы переехать куда-нибудь подальше. Ему иногда даже казалось, что он в состоянии найти такое место, где темнота не так вездесуща и всесильна. Хотя в глубине души он не верил в то, что это может помочь.
За всё то время, что он боролся с темнотой, а затем с последствиями своего противостояния с нею, он почти забыл о ней. Его удивило это открытие. Он вдруг заметил, что темнота уже вовсе не выглядит такой устрашающей. И он уже с трудом вспоминал, почему она так пугала его и для чего он начал вести борьбу с нею. Чем может помешать темнота? С чего он взял, что темнота - это враг? И с какой стати, собственно, он решил, что ему известно что-то такое, чего не знают другие?
Кроме того, он стал замечать ещё кое-что. И это было куда серьёзнее всего предыдущего. Дело было в том, что если раньше темнота находилась только снаружи, то теперь он чувствовал её и внутри. Темнота стала просачиваться в него, медленно, но неуклонно заполняя собой всё его естество, а когда места оставалось всё меньше, стала выдавливать и замещать собой всё, что хотя бы отдалённо напоминало свет.
Но воспринял он это с неожиданным спокойствием. И со временем, он совсем перестал думать об этом. А зачем? Ему было уютно и хорошо в темноте. К тому же, он стал ориентироваться во мраке почти также уверенно, как и при свете. Тем более что он и не стремился что-то разглядывать. Да и к чему вся эта суета? Что такого он может разглядеть, чего не видел ранее, и что стоило бы затраченных времени и сил?
Да если говорить откровенно, то он почти не замечал уже разницы между тьмой и светом. Может потому, что глаза и сердце его привыкли к темноте, а может по той причине, что настоящего света он уже не помнил.
Ему было комфортно и совсем не хотелось что-то менять. Чем больше он погружался в темноту, чем глубже она проникала в него, тем отчётливее он понимал, что достиг, наконец, того совершенного состояния покоя о котором мог раньше только мечтать. Он почти не заметил, как из его жизни ушли родные и друзья, и если бы его вдруг спросили, когда и почему это случилось он, скорее всего, не смог ответить.
Он ходил на какую-то службу, монотонную и скучную, но не обременительную, и забывал о ней, как только выходил в положенное время за двери и нырял в темноту. В его жизни с завидной регулярностью появлялись и исчезали во мраке, словно растворяясь в небытии, женщины. Он почти не различал их, не радовался при встрече, и не огорчался, когда они исчезали. Он понимал, что привязываться глупо ибо всё пришло из темноты и всё со временем уйдёт туда же.
Теперь он легко и свободно обходился вообще без света и даже более того, он стал его раздражать. Он морщился, когда входил в ярко освещённое помещение и с раздражением загораживался чёрными очками, жалюзи или тёмными шторами от любого намёка на солнечные лучи.
Он уже не только принимал темноту, он сам тянулся к ней и погружался в неё полностью и с наслаждением. Когда ему казалось, что всё ещё недостаточно темно, он закрывал глаза и опускался в глубокий, сумрачный морок и ждал, когда густая мгла начнёт подступать на своих мягких, бесшумных лапах, укутывая его в своё тёмное одеяло, не спеша, слой за слоем, баюкая, обволакивая и усыпляя.
И он будет погружаться всё глубже. И это его путешествие будет напоминать тёмный, бездонный колодец в котором нет места ни чувствам, ни боли, ни тревогам… Там нет ничего кроме густой, беззвучной и бесцветной, кромешной темноты с которой он почти сроднился и стал одним целым…