31. 14. Пушкин Миф парткома о южной ссылке

Миф казенных пушкинистов парткома о так называемой «южной ссылке» Пушкина

У самого АСП эта тема имеет два изложения или толкования: добровольно и в изгнание – с начала отъезда «на юга»  и с марта 1821 (очень точно!).
Немировский Игорь в Смывая «печальные строки»: в пушкинском творчестве этому, бесспорно, ключевому событию соответствуют две различные интерпретации: первая оценивает расставание с Петербургом как добровольный отъезд, вторая—как изгнание. Первая представлена в стихотворениях «Погасло дневное светило ... » («Искатель новых впечатлений / Я вас бежал, отечески края; / Я вас бежал, питомцы наслаждений...») и «Я видел Азии бескрайние пределы...», в начальной главе «Кавказского пленника», в «Эпилоге» «Руслана и Людмилы», очень определенно в письме Дельвигу от 23 марта 1821 г.  Вторая—в стихотворениях: «<Из письма Н. И. Гнедичу>», «Овидию», «Чаадаеву», «Ф. Н. Глинке» и письмах. Первая точка зрения синтезируется установкой Пушкина, как в поведении, так и в творчестве, на образ Байрона; второй соответствует образ Овидия.  Тема «добровольного отъезда» из Петербурга возникает летом 1820 г. и сменяется в творчестве Пушкина темой «изгнания» только весной 1821 г., на рубеже марта–апреля. Это происходит резко и обозначено и не объясняется простым стремлением Пушкина снять одну поэтическую маску и надеть другую. Доказательство: письмо А. Дельвигу  от 23 марта 1821 = Недавно я приехал в Кишинев и скоро оставляю благословенную Бессарабию — есть страны благословеннее (XIII, 26) . Письмо указывает на то, что еще в конце марта 1821 г. Пушкин воспринимает себя добровольно и свободно путешествующим человеком! Но спустя всего несколько дней (!)  в письме Н. И. Гнедичу ...<...>Не скоро увижу я вас; здешние обстоятельства пахнут долгой, долгой разлукой!» = пушкинская оценка собственного положения резко радикально изменяется, и в его творчество на смену Байронической входит «Овидиева» тема:
В стране, где Юлией венчанный
И хитрым Августом изгнанный
Овидий мрачны дни влачил;
Где элегическую лиру
Глухому своему кумиру
Он малодушно посвятил;
Далече северной столицы
Забыл я вечный ваш туман

В январе 1820 г. в жизни Пушкина произошло событие, которое, по счастью, не стало слагаемым его публичной биографии, но которое по своему реальному драматизму превзошло почти все из того, что поэт пережил: по Петербургу разнеслись слухи о том, что Пушкин был привезен в полицию и там высечен. Пушкин узнал об этой чудовищной инсинуации от Катенина; последний, по всей вероятности, не знал или не счел нужным сообщить Пушкину о том, что источником слухов было письмо Ф. И. Толстого-Американца А. А. Шаховскому, написанное в ноябре 1819 г.

Основания для высылки АСП из СПб были – это его не прошедшие цензуру стихи и эпиграммы  с темой свободы и вольности – Деревня, Вольность … , а м.б. это и умышленное бунтарское провокационное их  распространение в рукописях. Определение реального числа пушкинских стихотворений и эпиграмм, ходивших в списках накануне его высылки из Петербурга,— сложная исследовательская проблема. Можно привести всего лишь несколько неподцензурных пушкинских произведений 1817-1819 гг., публичная известность которых определенно приходится именно на этот период. Во-первых, это «Вольность», затем эпиграмма на Стурдзу, может быть, «Ноэль»; кроме того, Пушкин фактически сам сознается в том, что ему не без основания приписывали эпиграмму на Карамзина, разошедшуюся после выхода первых томов «Истории государства Российского». Некоторую распространенность в списках получила, видимо, и «Деревня». Наиболее осведомленным в творчестве Пушкина конца 1810-х гг. был А. И. Тургенев; в своих письмах 1817-1820 гг. он упоминает следующие произведения Пушкина, не прошедшие цензуру: «Тургенев, верный покровитель...» (1817); «Бессмертною рукой раздавленный Зоил...» (1818); «В себе все благазаключая...» (1819); послания А. Ф. Орлову и В. В. Энгельгардту (1819); «Ода на свободу» («Вольность»); «Деревня» (1819); «Стансы на Стурдзу» (1819); «Платоническая любовь» («Платонизм», 1819). Эти, и, как можно утверждать с весьма большой вероятностью, только эти стихотворения составляли круг произведений поэта, ходивших в списках, по крайней мере в «арзамасском» кругу до южной ссылки. Следует особо поставить вопрос о самом остром политическом произведении Пушкина петербургского периода—об эпиграмме на Аракчеева («Холоп венчанного солдата...»).

В питерскую пору жития в условиях молвы о бунташном обходе цензуры с возмутительными стихами и эпиграммами и о развратной столичной жизни в течение 2-х лет с посещением трактиров и борделей выпускником Лицея  и сотрудником КИД.   Розыском его произведений (между прочим, безрезультатным), стала заниматься тайная полиция, созданная Милорадовичем Фогелем во главе. В трагическую для себя пору жизни, действительно находясь на грани самоубийства,

АСП обдумывал линию поведения, которая позволила бы ему восстановить общественную репутацию. Он давно планировал отъезд из СПб и сложившаяся ситуация обострила эти намерения. АСП вынужденно добровольно покидает СПб – стараниями близких ко Двору людей он командирован на юг (вероятно, с определенным заданием …).
Уточним важное: розыск Милорадовича кончается прощением юноши … Пушкин был тогда  совершенно прощен, он не высылался из СПб, а получал именно то, о чем давно просил: разрешение следовать в Крым с семьей Раевских. Прим. Как нельзя более кстати пришлось предложение Н. Н. Раевского-младшего провести лето в имении Раевских в Крыму; предложение, это совершенно очевидно, Пушкин получил именно в начале 1820 г. В дальнейшем поэт не раз вспоминал о той благородной роли, которую сыграл в его жизни Н. Н. Раевский-младший. Главное условие прощения состоит в том, что Пушкин обязуется не писать ничего против правительства сроком два или три года.   Скандал вокруг Пушкина сопровождался значительным повышением творческой активности поэта; работа над «Русланом и Людмилой» идет быстрее, чем когда бы то ни было раньше. За несколько месяцев он делает в этом отношении больше, чем за два предыдущих года. Одновременно в печати появляются его стихотворения и отрывки из «Руслана», всего девять публикаций, цензурные разрешения на восемь из них получены именно в тот период, когда Пушкин борется за общественное мнение,— с января по май 1820 г.  Усилия многих людей (Н. М. Карамзин (его, кроме самого Пушкина, просил Чаадаев; собственные отношения Пушкина со знаменитым историком к этому времени были испорчены); вдовствующая императрица Мария Федоровна (ее просит об этом Карамзин); царствующая императрица Елизавета Алексеевна (ее просят об этом Карамзин и Ф. Глинка); начальник Гвардейского корпуса И. И. Васильчиков (к нему обращался также Чаадаев); Е. А. Энгельгардт (Александр сам вызвал его в связи с тем, что в доносе Каразина говорилось об антиправительственном настроении многих лицеистов); Милорадович (его в пользу Пушкина настроил Ф. Глинка); Каподистрия (несмотря на то, что объектом одной из эпиграмм был его близкий родственник, А. Стурдза; Каподистрию просили об этом, во-первых, Карамзин и, во-вторых, А. И. Тургенев, сам тоже хлопотавший за поэта), Оленин (его просит Н. И. Гнедич),  принявших участие в драматических событиях весны 1820 г., привели к тому, что Пушкин получил публичную биографию как поэт. Основными слагаемыми ее стали, таким образом, занятие поэзией, резко манифестируемая оппозиционность, доходящая до скандальной дерзости («площадное вольнодумство»), и отъезд из Петербурга в экзотические страны русского Востока как следствие разлада не столько с правительством, сколько с обществом. Возможно, в августе 1820 г., когда писалось «Погасло дневное светило...», Пушкину казалось, что его план по восстановлению общественной репутации, придуманный в январе 1820 г., вероятно с помощью П. Я. Чаадаева, блестяще удался: вместо беспутного шалопая, которого, по слухам, высекли в полиции (публика не восприняла инсинуацию о порке Пушкина исключительно как сплетню о наказании за оппозиционное поведение и/или вольнолюбивые стихи!), в России появился новый поэт, независимый и путешествующий,— второй Байрон, одним словом.

Но вот теперь, будучи почти вольным вояжером «на югах»,  он в Кишиневе узнает, что к молве о непристойном питерском поведении  выпускника Лицея  и молве о позорящей порке в полиции добавилась молва о шалопайстве «на югах», сношениях с тайниками и неблагонадежности (28 марта и 5 апреля 1821 г. о каких-то антиправительственных высказываниях Пушкина доносит агент тайной полиции. Боле того,  он узнает, что  публика не воспринимает его отъезд из СПб как свободный выбор поэта … Так, в ноябре 1820 г. Е. А. Энгельгардт сообщает А. М. Горчакову: «Пушкин в Бессарабии и творит там то, что творил всегда: прелестные стихи, и глупости, и непростительные безумства».   АСП был сражен – он был в шоке и вновь на грани самоубийства: его общественная репутация была доп. обрызгана.

Правительство решает продлить командировку…  В то же время нет никаких данных о том, что именно император Ал1 инспирировал пролонгацию пушкинской  «ссылки»; более того—на официальный запрос Каподистрии Инзову из Лайбаха в Кишинев в апреле 1821 г., просмотренный и отредактированный императором («Повинуется ли он <Пушкин> теперь внушению от природы доброго сердца или порывам необузданного и вредного воображения»), следовал вполне благожелательный отзыв о Пушкине последнего. Поэтому, скорее всего, решение о том, что Пушкину не следует возвращаться в Петербург, приняли его друзья. В первую очередь А. Тургенев, который не стал обращаться с подобной просьбой к императору. В письме И. И. Дмитриеву (май 1821 г.) это мотивируется следующим образом: «...но в поведении своем не исправился: хочет непременно не одним талантом походить на Байрона».
 Представляется, что нежелание правительства «при сих смутных обстоятельствах» возвращать Пушкина в Петербург полностью совпадает с подобным же нежеланием его друзей, в первую очередь А. И. Тургенева.

 Определенную роль в этом прискорбном для поэта нежелании сыграл сам Пушкин, вернее, так блестяще сложившийся весной 1820 г. образ его, который совпадал с байроновским «не одним талантом». Байронизм не предполагал скорого возвращения поэта в метрополию. Заметим, что пушкинское наполнение байроновского образа, так сказать автобайронизм, не совпадал с тем, что вкладывали в понятие байронизма его читатели. Таким образом, желание Пушкина придать своему отъезду характер добровольного и полностью свободного не нашло у них поддержки.    В новой ситуации требовалась какая-то идея, исправляющая мнение публики и меняющая репутацию… АСП ее нашел – он надел маску … изгнанника!  Осознание своего пребывания в Бессарабии как «изгнания» и как «ссылки» для Пушкина выходило за рамки байронизма и вызвало необходимость привлечения для метафоризации этого состояния нового образа, каковым и стал образ Овидия. Так, мифологизируя реальную жизнь, ее начала и некоторые причины (по Аристотелю), он создает свою фальшивку в двойной автобиографии. 

Ре-изюм:

Пушкина никто не «ссылал». Это друзья, опасаясь гибели гения, добились его командировали из СПб как можно дальше от греха пития и разврата, рисков разгульно-загульной жизни, поступков и проступков эпатажа юности, звездной болезни, юбки ЕА и ревности Ал1, но … (главное!) от дуло пистолета Федора Толстого-Американца, который, ничем не рискуя, разболтал о факте порки юнца-пиита в КПЗ. Эта порка вполне реальна.

Но еще реальнее фантастическая идея: молву о порке придумали и запустили по белу-свету его же друзья по цеху… ради спасения соскочившего с рельс и катушек гения поэтики и словесности!



merci beaucoup por votre attention