Факты из военной и послевоенной жизни в Абхазии

      Начну с первых контактов с грузинской военщиной…В первых числах октября 1992 года еврейское посольство в России организовало эвакуацию еврейского населения Абхазии в Израиль из аэропорта Бабушара, через Тбилиси. Мы, сын, супруга и я поехали на автобусе проводить родственников в сухумский аэропорт. На обратном пути (мы ехали на попутном «Москвиче»), нас остановил военный патруль на посту ГАИ Мачара, (один из мингрельцев узнал нас, работал ранее на реконструкции Ясочки). А, друзья Воронова, выходите. (Юрий Николаевич Воронов – ученый, археолог, доктор наук, профессор АГУ, отстаивающий правду, фальсифицируемую грузинскими учеными об истории Абхазии в угоду политической конъюнктуре).  Пришлось под дулами автоматов выйти из машины. Далее все как в тумане, нас с сыном повели под мост рядом с будкой ГАИ. Передёрнули затворы, ну, думаем, сейчас расстреляют. Говорю сыну, не бойся, это не больно…

      Видя, что не испугались, повели наверх, посадили всех в раздолбанный автобус «Кубань» и на бешеной скорости погнали в город. У водителя за спиной автомат, второй, тот самый, что узнал нас, с автоматом наперевес - в дверях. Довезли до дома отдыха композиторов на Тбилисском шоссе, где располагался штаб грузинских войск.  Под конвоем повели н 2 этаж. Ждем в коридоре, вышел офицер, не спрашивая, кто такие, почему здесь, стал орать, где прокламации. Спрашиваю, вы о чем? Тупо посмотрел, и говорит, везите в военкомат, в контрразведку.

       Привезли, входим в кабинет начальника контрразведки, за столом сосед, Вальтер Эзугбая, (его и моя супруги - подруги).  Вы как здесь, что случилось? Спрашивает. Показываем, вот эти…В дверях с нашими паспортами стоят конвоиры. Вальтер забирает у них наши паспорта, отобранные еще на Мачаре, отдает нам и просит, для проформы, написать объяснительную записку о дружбе с Вороновым. Обещаю занести записку утром ему домой (живем в одном дворе). Через весь город возвращаемся домой. Впечатление, будто вырвались из неизвестности. Утром отношу Вальтеру записку, в которой коротко поясняю: да, с Вороновым дружим много лет, С началом войны ничего о нем не знаю. Интересуюсь причиной задержания - связь с Вороновым - главным противником Грузии.

       При очередном сеансе связи рассказываю Юре обо всём. Конечно, он был сильно озабочен и просил ни во что не вмешиваться и не рисковать. А как не рисковать, если звонит Юрина теща, тетя Катя и говорит, только что в Юриной квартире были грузинские гвардейцы и всё расстреляли: мебель, телевизор, посуду…Беру фотокамеру, вспышку и бегу к Вороновым. В доме две старые женщины (обеим за 70), Екатерина Яковлевна, мама Светы и её тетя, Ольга Николаевна Хочолава, старый музыкальный педагог, обе сухумские интеллигентки. С ними и воевали доблестные грузинские рыцари…
 
       В квартире все вверх дном. В окнах и стенах пулевые пробоины от автоматных очередей, мебель вдребезги, посуда разбита. Книги и документы разбросаны по полу. Всё отснял, беспокоило лишь одно, что бы соседи не заметили вспышки фотоаппарата, Обошлось. При оказии, отослал Юре негативы. А незадолго до нашествия в квартиру Вороновых, по его просьбе я забрал из их квартиры все Юрины археологические наработки, свернутые в рулоны кальки и миллиметровки, телевизор и видеомагнитофон, и спрятал их в нашей квартире за диван.

      И это всё сохранилось, даже, когда в квартиру попал снаряд «Града», превратив все в руины.  Война близилась к завершению. Грузины понимали, что рано или поздно им придётся убираться из Абхазии. Поэтому они тащили в Грузию всё, что могли. Фурами везли награбленную мебель, одежду, технику, Однажды я видел, как они заталкивали в пассажирский вагон электрички корову. Это было зрелище, когда шестеро здоровых мужиков толкали корову сзади, а двое тянули веревку, привязанную за рога. Интересно, что как только обстановка на фронте складывалась не в их пользу, ночью подходили автобусы и грузинское население, занявшее абхазские и другие дома и квартиры драпало на восток.

      Обстановка разряжалась и они снова появлялись в городе и снова грабили и убивали мирных жителей. Как то меня попросил зайти директор Абгосмузея, мой давний знакомый, Александр Миктатович Тария. Посоветуй, что делать с золотом музея (монеты, артефакты, оружие, муз, инструменты) и другие вещи. В музей уже забирались через люк от украденного кондиционера. Поразмыслив, все золото и все что вошло, спрятали в большой несгораемый сейф в кабинете директора, а сам кабинет до дверей завалили всякого рода рекламными щитами, мебелью и другой утварью. И, несмотря на то, что грузинские вояки еще несколько раз грабили музей, вынесли старинные ружья, сабли, пистолеты, музыкальные инструменты, до сейфа так и не добрались.

      Кстати, Александр Миктатович с супругой жили на 8 этаже 9 этажного дома около КГБ. В конце войны к нему в квартиру ворвались грузинские гвардейцы, избили их с женой и затолкав в ванную комнату, забили её гвоздями. Сами же установили на балконе пулемет и какое-то время отстреливались от наступающих абхазских воинов. Когда всё стихло, Александр Миктатович (а им с женой было тогда уже за 70) выбил ногой дверь, В город входили передовые отряды абхазских войск. Война шла к концу.
21 сентября шло наступление абхазских войск, Грузины били из всех видов оружия веером, и по позициям наших войск и по городу.

      К полудню снаряды установки «Град» стали падать на наш район. Один снаряд взорвался во дворе, погибла пожилая женщина, готовившая на костерке себе и сыну обед. Моя супруга вышла было проводить мать, но при первых взрывах вернулись в дом и пошли в подвал, где весь подъезд прятался вовремя обстрелов города. Я же остановился у двери, на секунду прислушался, где же падают снаряды. Снаряд залетел прямо в комнату под окном и взорвался в 2.5 м от меня. Стоял я за простенком между входной дверью и дверью в спальню, взрыва не слышал, почувствовал только как сознание волной уходит и я его потерял. Очнулся, когда стало нечем дышать, вокруг была белесая темнота от пыли, на мне лежали обломки вешалки и осколки рифлёного стекла от дверей в зал и спальни. Услышал голос жены, Циалы и как мне казалось громко сказал, я живой, только ранен. Ударом кулака, она выбила дверь в коридор, дверь рассыпалась.

      Я лежал в луже крови из раздробленной ноги, со множеством ран на всём теле от осколков ракеты, стекла, древесных сколов. Хорошо, во двор заехал сосед, подложив под ногу таз, меня (помогли соседи Коля Харченко и Миша Пшеничный) положили в Жигуленок и привезли во 2 гор. больницу, в которой в это время шла эвакуация персонала и раненых в Агудзеру. Меня положили на носилках в автобусе на пол, где- то нашли почти пустой баллон с остатками кислорода, которым я и дышал всю дорогу до Агудзерской больницы, превращенной в госпиталь.

      Здесь грузинские молодые врачи выковыряли из меня с десяток осколков разной величины и достоинства, из металла, стекла и дерева, наложили на раздробленную ногу гипс, зашили (без наркоза) раны и предложили эвакуацию на катере из Агудзеры в Поти, от чего мы категорически отказались.

      В это время в госпиталь привезли обожженного, но живого и даже не раненого штурмана грузинского самолета ТУ 154, рассказавшего, как на подлете к аэропорту, при заходе на посадку, самолет был сбит ракетой с абхазского катера, упал и загорелся на взлетно - посадочной полосе.  Самолет вез пополнение для грузинских войск, но мало кто уцелел. Штурману повезло, он стоял у трапа в момент падения и его отбросило от горящего самолета. Во всех бедах грузинской армии он обвинял Шеварднадзе, авантюрно начавшего эту войну.

      Недалеко от госпиталя жил мой друг Анатолий Евтушенко, от кого то он узнал, что я в госпитале, пришел проведать. Узнав, что нас собираются эвакуировать в Поти, забрал нас к себе.
 
      Вдвоем с соседом на носилках втащили меня на 4 этаж, а я лежал как бревно не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. При выписке пожилой врач – зав отделением дал нам пачку американского ампициллина, сказал колите 2 раза в день и поможет вам бог. Толик позвал знакомую медсестру из соседнего дома и она ежедневно утром и вечером делала мне уколы. Так прошло 6 дней под постоянными опасениями, что в ответ на грузинскую стрельбу из всех видов орудий по городу, уже освобожденному от захватчиков, абхазская армия начнет стрелять по Агудзерам, а дом Анатолия стоял параллельно фронту. Любой снаряд мог залететь в квартиру. Но абхазская армия не стреляла, а наступала.

       На Восточном фронте абхазы предложили грузинам свободный выход к Ингуру – границе с Грузией, но господин Шеварднадзе категорически отказался, сославшись на якобы скорую помощь мингрелов Лоти Кобалия, которые вот, вот подойдут с танками и спасут положение. Люди и войска ему поверили и не пошли через безопасный коридор, предоставляемый командованием абхазских войск. И когда коридор вновь замкнулся, толпы беженцев, опасаясь мести абхазов за свои зверства в отношении мирного населения, двинулись в сторону Сванетии и затем Грузии по Военно Сухумской дороге через села Ажара, Генцвиши, Сакен, Ушгули к перевалу Хида, ведущему в верхнюю Сванетию и оттуда в Грузию.

      Из дома Анатолия в бинокль было видно, как по узкой дороге вперемежку с толпами людей ползли танки, таща за собой на прицепе троллейбусы, автобусы, а когда кончалось горючее, бросали все и шли пешком. Сквозь толпы пробивались отряды сванов со стрелковым оружием, иногда постреливая в воздух. Шум и стоны идущих слышны были за 2-3 км. Как рассказала нам потом дочь наших друзей – греков, вышедшая замуж за грузина и будучи беременной на 5 месяце, она тяжело перенесла это нелегкое путешествие по горам, где в сентябре уже выпал снег.

      Хорошо, что в селе Ушгули её с мужем приютила на пару дней сердобольная сванская семья, и когда распогодилось, они смогли на лошадиной упряжке хозяина преодолеть перевал и спуститься в Грузию, где уже автобусом доехали до Тбилиси. Так бесславно закончилась военная авантюра Шеварднадзе и его приспешников, бросивших свой народ в огонь войны.

     Когда наши войска прошли мимо Агудзеры и 30 сентября 1993 года вышли к границе с Грузией на реке Ингури, наступил долгожданный конец войне, победа.
 Моя супруга Циала, еле дождавшись утра 1 октября, пошла пешком в город. 11 км до города преодолела не без приключений, вслед за армией шли мародеры, наркоманы и прочая нечисть с оружием. Но, пройдя через все препоны и посты, дошла до 2й гор. больницы, где главврачом был мой товарищ Вячеслав Абухба. Выслушав Циалу он сказал, скорая у нас есть, достанете бензин, поедем, заберем Владимира, хотя в больнице после варваров с востока нет ни матрасов ни подушек, все разграбили и вывезли.

      Циала пришла домой, где была её мать Бетти и где - то у соседей, дочь Ирена. Нашли. Ирена подошла к ребятам – соседям, которых спасала во время войны, те сразу достали где то канистру бензина, помогли донести её до больницы, и к вечеру они приехали за мной в Агудзеру.

      В больнице Слава Абухба осмотрел меня и сказал, надо срочно ехать в Гудауту где еще работают в госпитале российские военные врачи. Они помогут, а у нас нет абсолютно ничего, все вывезли грузины.

      В это время в палату, где я лежал, а Циала сидела рядом, вошли два воина, увешанные оружием, оба с бородами и в них мы узнали сына Игоря и зятя Адамура. Нашему счастью не было предела, ведь дети вернулись с войны живыми и здоровыми. Оказывается, на Багмаранском перекрестке они повстречали нашего товарища Виктора Логинова, он и сообщил, что отец ранен и находится во 2й больнице. Как он узнал, до сих пор - тайна.

      Адамур достал где то канистру бензина и на другой день на больничной скорой меня переправили в Гудауту, где в госпитале ещё работали российские хирурги. Ирена обратилась к глав. врачу с просьбой помочь отцу. Так как она всю войну работала санитаркой в этом госпитале, отказа не было (я же был гражданским лицом). Осмотрев меня, врач сказал: на операцию, срочно.

      Только началась операция, как погас свет. Пока заводили генератор, прошло около получаса, оперировали при свечах. Сквозь анестезийный сон я слышал, как переговаривались хирурги, как работал прибор искусственной вентиляции легких. Очнувшись от наркоза в палате на другое утро, я увидел рядом всю семью, жену, дочь, сына и зятя. Знал, что ампутируют ногу. Знал и другое, надо жить, работать, помогать детям, семье. Дети уехали домой в Сухум, а Циала осталась со мной и 21 день не сомкнула глаз, сидя у постели. Врачи приходили в палату несколько раз в день, требовали доставать кровь, так как из меня вылили 3,5 литра крови, зараженной сепсисом, и надо было вливать свежую.
 
      Но люди сдавали кровь, хотя война уже кончилась хотя уговорить их было нелегко. Только на 17 й день врач осмотрел меня, проверил анализы и сказал: вот теперь я уверен, угроза жизни миновала. А еще через 3 дня меня выписали из госпиталя. Я встал на костыли, стоявшие у окна специально для меня, и тихонько доковылял при поддержке жены и дочери до машины, к этому времени Игорь собрал нашу «Тройку» и приехал на ней за нами.

      Проводить нас подошли оба хирурга, проводившие операцию.  Игорь привез с собой подарки для них, по моей картине природы Абхазии и бутылке армянского коньяка из моих запасов.

      Дома я начал быстро поправляться. Проведать меня приходили мои товарищи, часто забегал Юра Воронов, заходил Алексей Аргун, с которым мы подолгу говорили о его погибшем сыне Батале, заходил председатель Союза журналистов Абхазии Сергей Квициния, Слава Лакоба, Зураб Адзинба и Валерий Агрба, Виталий Логуа. Всё это и внимание семьи сделали свое дело. Скоро я встал на костыли.  А затем и на протез, подаренный бывшим протезистом Иваном Ивановичем Манукяном. Протез был древним, еще со времён послевоенных – 40 - х годов. Но он дал возможность ходить, опираясь на палку, а не на костыли.

      Потом была поездка в Гагру, где в водолечебнице, при поддержке Красного креста, была организована мастерская по протезированию, и где мне сделали приличный протез, на котором я мог сносно передвигаться и работать.  В бывшем зубоврачебном кабинете тестя я организовал фотостудию, собрав где можно, аппаратуру для работы. Вместе с моим коллегой - фотокорреспондентом Володей Поповым мы решили создать Информационное независимое фотоагентство «Абхазия». Вова работал на выезде, я в студии, которую назвали «Кадр». Наши работы пользовались спросом. Мы посылали свои работы в Лондон, Берлин, Париж, иногда получали небольшие гонорары, чаще нам присылали через ООНовцев фотоматериалы и химикаты.

      Кроме этого мне удалось собрать команду единомышленников, один делал рамки к портретам погибших воинов, которые заказывали родственники, я делал эти портреты, переснимая порой с мелких фотографий 3х4 см, другой – художник, великолепно их ретушировал. Так мы понемногу помогали семьям материально. Однажды, сын приехал на нашей машине поздним вечером и не сняв аккумулятор, оставил её во дворе, не заведя за угол, на её место. Под утро, сняв с петель ворота, машину украли. Так как без машины было невозможно, сын Игорь где то нашел кузов «Жигулей» без колёс и двигателя, занял у друзей колеса и прикатил машину во двор. Ещё ранее Нурбей Камкия, директор Абгостеатра, подарил мне мотор от шестерки. Игорь собрал машину, поставил двигатель, я нашел ручное управление газа от старого «Запорожца» и мы смогли ездить по городу, а затем и в Гагру в протезную мастерскую.
 
      А 2 февраля 1995 года вечером, я в студии готовил фотоматериалы для журналиста Виталия Шария в утреннюю газету Республика Абхазия. Супруга зашла ко мне в лабораторию и присела рядом. Только я взял в руки негатив портрета В.Г.Ардзинба – нашего президента, что бы отпечатать снимок, как вдруг штора в прихожую раздвинулась и в проёме двери показались 4 морды в масках с оружием в руках. Золото, деньги, заорали они. Какое золото в фотолаборатории, спросил я. Супруга спросила, ребята, вы наши соседи, не пугайте нас, снимите маски. Тогда один из них приставил револьвер к её голове и несколько раз нажал на курок.

      Выстрела не последовало, а я слышал, как в кювету с проявителем падают патроны. Осечка. Бандит схватил Циалу за руку и выволок в прихожую, где ударил рукоятью револьвера по голове и она упала в кресло в углу. А я готов был взорвать гранату Лимонка Ф-1, (она лежала у меня в столешнице), если бы прозвучал выстрел, вместе с бандитами. Трое, бросив нас на четвертого, пошли наверх в дом.  Этот, четвертый уперся автоматом мне в живот, говорит вставай, пошли на выход. Подожди, говорю, я на протезе, мне тяжело. Выходя с ним из лаборатории, я левой рукой взял с лабораторного стола нож, который всегда лежал рядом для технических целей, когда же он отвел ствол автомата от меня, я прижал его правой к себе, не давая стрелять. И всё-таки он умудрился раз шесть нажать на спуск и выстрелить в стены.  Я же, удерживая его, стал ножом бить в спину. Когда он ослаб, я вырвался из под него, выхватил из его рук автомат, направив на него, нажал на курок.  Выстрела не последовало. Заклинило патрон в стволе.
   
      В это время происходило следующее: Трое направились в дом.  За дверью наша бабушка протирала пыль с полочки, на которой стоял телефон (Игорь его унес в зал, где разговаривал с девушкой), увидев в дверях 3 морды в масках, наша Бетя (бабушка) резко закрыла дверь, прижала её ногой и закричала, Игорь, бандиты. Игорь в три прыжка оказался у двери, схватил свой автомат, приоткрыл дверь и длинной очередью прошил двор. Бандиты успели забежать за угол дома, перелететь через забор, сесть на машину и уехать, оставив своего подельника в моих руках.
Когда сын и дочь спустились ко мне в лабораторию, бандит лежал на полу, а я над ним с его автоматом АК 47.

       Когда сняли с него маску, оказался совсем юным, лет 15 парнем. Я позвонил в милицию, у телефона оказался сам министр внутренних дел Гиви Камугович Агрба, я знал его, работал с его сестрой Сырмой Агрба в ИУУ. Через 2 минуты министр с офицерами были у нас. Парня я ранил ножом в спину, нанеся несколько неглубоких ран. Его погрузили в нашу машину, дочь Ирена и сын Игорь отвезли его под конвоем милиции в Республиканскую больницу, где врачи зашили его раны. Оказывается, это был сын родителей, живущих в селе и отправивших его к дяде в город, где он связался с нехорошими ребятами, решившими пограбить с оружием в руках чужие квартиры.

       Это был их первый и последний рейд. Ко мне пришли его родители – папа –председатель колхоза, мама -  учительница в школе. Просили не обращаться в прокуратуру. Я, конечно, пообещал. Автомат оставил себе и лишь через год сдал в милицию. Были и ещё разные нюансы жизни в послевоенной Абхазии, достойные отдельных рассказов.

      После гибели Юрия Воронова, мы окончательно определились с отъездом в Израиль, где уже были наши родственники, и в мае 1999 года через Ростов на Дону прибыли в аэропорт Бен Гурион. Так началась наша вторая, а для меня третья жизнь в другой стороне.