Глава XX. Левитация

Все эти годы Фёдор Алексеевич переписывался со своими родителями. Отец тогда умудрился вывести в целости и сохранности свою коллекцию бабочек. Всю жизнь увлекался насекомыми. Но, не сами они, а проблемы гравитации волновали его больше всего. Как эти толстенькие, будто обшитые бронёй майские жуки способны летать, ведь у них такие маленькие крылышки?
- Левитация. Вот, что может влиять на стремительную потерю их веса перед каждым отрывом от земли, - признался сыну.
- Отец, и всё же может они сами способны летать. Смотрите, как часто перебирают своими крылышками, - вспоминал сейчас спор с отцом. Любил подолгу рассматривать многочисленные коробки с жуками, рамочки под стеклом с наивозможнейшими бабочками, некоторые из которых были пойманы в Африке, и даже в Австралии.
Когда был по меньше, брал отец с собой в настоящие экспедиции. Так называл он выход в поле ради ловли конкретных представителей местной природы, которые, как ни странно отсутствовали в его коллекции, переполненной иноземными образцами.
- Ни в коей мере. Стрекозы, и бабочки, ещё хоть как-то, но жуки-и-ии! – многозначительно растягивал последнее слово отец, - Эти созданы для того, чтобы ползать.
- Тогда зачем же они так стараются? Жужжат с надрывом.
- Так уж устроена природа, всё в ней таинственно и необъяснимо. Вот посуди сам, как, например, киты могут спать под водой длительное время не дыша. Этот факт не объяснён наукой. Или пингвины, не умея летать, ныряют на огромную глубину. Почему же тогда они называются птицами? Только из-за наличия перьев? Нет, тут всё же есть, что-то немыслимое, непостижимое. Что не дано пока ещё разгадать человечеству.
- Но, ведь когда-то же всё станет известно.
- Безусловно. Но, тогда люди будут готовы к этому.
- Вот бы научиться левитации у жуков и летать подобно им.
- К сожалению, мне не хватает знаний, да и соответствующего оборудования для того, чтобы проводить лабораторные исследования. Поэтому вынужден лишь теоретически продвигать свои гипотезы. Ведь тот, кто не способен мечтать, не имеет права заниматься творчеством.

Ловил бабочек сачком. Хорошо научился этому. Разбирался в них. Махаон, Капустница, Лимонница, Павлиний глаз. А уж о мотыльках и говорить не приходилось. Особенно нравилось подбирать гусениц и положив в коробочку с листьями ждать пока не превратятся в кокон, что потом оборачивался прекрасными, будто обсыпанными пудрой пёстрыми мотыльками.
Задолго до свадьбы уже вёл самостоятельный образ жизни, хоть и не покидал родительского дома в Киеве. Любил отца, но к матери испытывал большее чувство, впрочем, как и все мальчики в детстве тянутся прежде всего к женскому теплу, чем к мужской расчётливости и ответственности. Баловала его. Всегда был безукоризненно, аккуратно и модно одет.
Окончив гимназию, поступил в университет. Учился хорошо. Держался стороной революционных кружков, словно грибы после дождя плодившихся на всех факультетах. Впрочем, сталкивался с ними и в гимназии. Но невольно притягивало к себе своей тайной масонство. Будучи воспитан в православной семье, не мог понять, имеет ли право стать членом тайного общества, при этом не предав веры.
Как-то зашёл об этом разговор с отцом. Хоть и подозревал, тот давно их член, всё же не верилось, что способен хранить некую тайну в себе. Тем не менее заговорил с ним на эту тему. Признался в своей нерешимости:
- Не знаю, принадлежите ли вы батюшка к тайному обществу, но осмелюсь спросить об этом.
- Не понимаю, право, зачем тебе? – поинтересовался не смотря в глаза сыну.
- Многие из моего окружения вступили. Я не состою ни в каких тайных кружках, но, что-то подсказывает; если и вы его тайный член, то я бы мог последовать примеру.
- Что ж. Откроюсь тебе. Да, масон. Но, ничего боле сказать не имею права. Разве, только следующее; не хотел бы видеть тебя среди их рядов.
- Но, почему!?
- Милый мой Фёдор, ты уже самостоятельный молодой человек и вправе принимать решения. Я прошу тебя не следовать в жизни моему примеру. У каждого дорога своя.
Как ни старался добиться от отца разъяснения, не получил его.
Запомнился тот разговор. Не вступил в тайное общество. Принял самостоятельное решение.
Закончив университет, понимая; в семье есть деньги, видел, да и был воспитан таким образом, что стремился приносить пользу людям. Не собирался быть помещиком, как его родители.
Лизавета Яковлевна.
Смогла так покорить его сердце, заполнив собой и душу. Благодаря ей перебрался в Петербург. Хотел делать собственную карьеру. Место,  предложенное ему в департаменте по протекции отца, давало большие перспективы. Которые, впрочем, оказались частично приобретены им. И, если бы не революция, добился большего.

Частенько пытался представить родителей в их собственной усадьбе, под Лондоном.  Но, каждый раз перед глазами возникало имение под Киевом. Надо было ехать к родителям вместе с Лизаветой. Но, не хотела уезжать от матери с отцом. Впрочем, как и ей нравились ему те места, где в результате осели после революции. Было в них нечто таинственное. Нигде больше на земле не смог бы найти подобных мест. Разве, только в Швеции, или Норвегии. Да и то только потому, что не так далеки они были от России. Но, в этих странах не было Русского духа, не доходили туда Новгородцы, не грабили Лопарей ушкуйники.
Знал, прощается с родителями навсегда в начале осени 1917-го. Погостив в его Санкт-Петербургской квартире, отправлялись на юг. Думали продать квартиру в Киеве. А имением пока не торговать. Авось всё ещё вернётся на круги своя. Но, слишком уж стремительно завертелось, понеслось колесо революции. Так, что не остановить его.
На второй день после октябрьской революции, не дожидаясь последствий купил отец билеты на пароход до Леона. Думал провести пару месяцев в Париже, пока смута уляжется, и всё встанет на свои места. Но, так и не дождавшись, в начале зимы, когда на политическом небосклоне рассыпающейся страны появилась фигура прежде не известного ему Ленина, отправился вместе с матерью в Лондон.
Что двигало им в этом решении, Фёдор Алексеевич не понимал. Неужели Франция не устраивала родителей? Наверно слишком уж велика была волна русской эмиграции в этом, прежде неоднократно посещаемом родителями городе. А отец, впрочем, как и прежде в России, искал уединения.
Писал ему, чтобы не ехал в Англию.
Но неплохое знание французского уступало английскому. Да и никогда не любил суетливо-галантных лягушатников. Снобизм англичан не то, чтобы нравился ему, скорее не раздражал, так, как не видел в этом лживых попыток проявить сопереживание потерявшим Родину скитальцам. Скорее наоборот, некое непонимание прослеживалось среди его новых соседей, чопорных и холодных помещиков и фермеров, с тонкими губами и серыми глазами на будто лишённых солнечного света лицах.
Видел фото усадьбы, что присылал в начале двадцатых отец.
Тогда показалось ему: расположена среди пустынных полей и подлесков. И, только вдали, у самого горизонта, наблюдались какие-то строения, напоминающие своим видом жилые постройки. Да, пожалуй, там будет хорошо его родителям. Но, сам бы никогда не смог поселиться в подобных местах. Вот, где бы хорошо смотрелась коллекция бабочек. Представил себе стены родительского дома, вместо картин предков плотно увешанные красиво распределёнными в коробках под стеклом насекомыми. А, сколько их могло бы прибавиться к ним из местных лесов и полей?

Сначала умерла мать.
Как же будет теперь отец? Один, среди чужих его сердцу холмов, рек и подлесков.
Когда в Европе уже начинало попахивать порохом, решился на поездку в Англию. Один. Не брал с собой ни Лизу, ни дочь Анастасию, готовившуюся к поступлению в университет. Супруга оставалась рядом с ней. Не хотел отвлекать их. Для него же было очень важно повидаться с отцом именно сейчас. Война в Испании поразила своей внезапностью. События теперь развивались стремительно. Вспоминал 1917-ый. Затем шюцкор и гражданскую войну, что, слава Богу, была краткосрочной для Финляндии. Неужели так мало времени отпущено людям на мирную жизнь? Думая так не хотел верить - это всего лишь начало.  Интуитивно считал; сможет уговорить вернуться отца на материк, и, кто его знает, может даже поселиться где-то в непосредственной близости от них, в Финляндии.
Но, как же был разочарован, когда столкнулся с противоположным мнением.

Небольшой, всего восемь, или девять комнат, вместе с старой кухней, имеющей очаг, как и подобает подобным домам, не понравился Фёдору Алексеевичу. Даже коллекция насекомых, в которой было большое внимание уделено именно красивейшим бабочкам, не смогли придать дому уюта. Как странно, ведь там, в Киеве, да и в их имении, всегда чувствовал себя куда приятнее. Что же произошло здесь, в той стране, где никогда прежде не был, да и очень скверно знал язык?
Как ни старался отметить взглядом следы рук матери, что вполне могла придать некий уют данному дому, не мог приметить ничего напоминающего о ней. Только множество фотопортретов родственников в её спальне на стенах, пара, тройка икон, вот собственно и всё, что оставила после себя.
- Как видишь, дом опустел. Он ждёт тебя вместе с семьёй. Привози, я буду очень рад видеть всех вас, - на следующий день беседовали в некоем подобии кабинета, сидя в кожаных креслах, напротив друг друга, не решившись расположиться вместе на диване, стоявшем в сторонке. Пили послеобеденный кофе.
- Отец. Вы не могли бы мне рассказать, как не стало матери.
- Она просто не проснулась.
- Умерла во сне?
- Не проснулась.
- Вы считаете данная формулировка вернее?
- Пожалуй да. …  Эта коллекция бабочек, не только спасённая мной, но, и как видишь, - указал кивком головы на стены кабинета, увешанные, как понимал самыми дорогими для отца экспонатами, - … пополнилась многими редкими экземплярами, с самого начала давала мне возможность уходить от окружающей реальности.
Мир жесток. И мы в нём песчинки. Так почему бы не взять из него самое лучшее. Что позволяет надеяться, в нём всё же есть некая тайна.
- Вы ещё увлечены темой левитации?
- Левитации!? – достал из хьюмидора коробку с сигарами. Протянул сыну.
- Спасибо, - не отказался от предложения. Уж больно хорошо пахли эти, созданные руками кубинских работниц, предметы роскоши.
Долго, неспешно, словно соблюдая некую церемонию, закуривали. Наконец убедившись, раскурил свою, выпустив струйку дыма, продолжил отец:
- Нет никакой левитации. Всё чистый расчёт и мастерство.
- А, как же майские жуки? – закашлялся Фёдор.
- Они просто жуки и ничего боле.
- Послушайте отец, я приехал к вам не только погостить. Мне бы хотелось увести вас с собой. Думаю, вместе нам будет лучше. Жаль, не смог этого сделать ранее.
- Ты опоздал сын. Я никуда не поеду.
- Вы отошли от масонства?
- Возможно, – вздрогнул, будто испугался, но посмотрел сыну в глаза.
- Просто так подумал.
- Твою маму похоронил на местном кладбище. Первое время часто бывал у неё. Теперь реже. Но, раз в месяц непременно. Разговариваю с ней. Мне здесь очень хорошо благодаря тому, что рядом.
Теперь я вне времени, и, … - замолчал на мгновение. Затем, уже намного тише, продолжил: - тот мир в котором нахожусь не подразумевает никакие тайные общества. Он дорог мне своей тишиной, отсутствием желания с кем-либо объединяться ради достижения целей. Да, и какие могут быть цели у человека, что устал?
- Неужели устали от жизни, батюшка?
- Я устал от её суеты. Мне гораздо важнее навеки ушедшие дни, чем те, что ещё должны прийти.
- Вы стали ближе к Богу.
- Нет. Но, выросла ненависть к желанию стать выше его, - выпустил дым. Помолчал: - Левитация безусловно есть. Но, теперь мне проще не знать о ней.
Впрочем, дело не в этом. …  попыхивал сигарой, не обращая внимания на то, что дым слегка разъедает глаза, и они от этого еле заметно слезятся. Фёдору показалось будто слёзы эти имеют иную причину: - …Если уверовать в то, что ничего не страшно, то нет злобы. За всем тем, что происходит в современном мире стоит некое большее, что не подвластно непосвящённым.
Что видит прозревший, «немцу» смерть, - еле заметно улыбнулся краешками глаз. С самого венчания по-доброму иронизировал над выбором сына: - Ибо если человек во злости, то и во лжи. Повёлся на приманку, значит управляем, и не желает слышать большее, так, как места под это нет в нём. А, значит и не развивается. Не верь советской пропаганде, впрочем, как и любой другой. Сталин захочет с Гитлером разделить Польшу, ибо это начало. Если таковое удастся, дальше проще сломить и Германию, так, как уже повязана одними и теми же преступлениями с Россией. Делящим награбленное бандитам проще убить друг друга, ибо у обоих руки в крови
Впрочем, эти две страны, готовящие нам великую войну всего лишь вершина айсберга. То же, что навсегда останется под толщей океана, никогда не станет известно человечеству, ибо отвергнет, не в силах вникнуть, посчитав мифом.
- И, всё же жаль, что в своё время я послушался вашему совету отец, не вступив в ряды…
- Мне бы только не хотелось, чтобы в тебе была злость. В остальном же может и хорошо, что остался в неведении. Когда стравливают народы, и поле битвы заливается кровью, многие получают удовольствие от подобного зрелища. Милый мой Фёдор, на этом держится мир. Может и хорошо, что теперь я так далёк от России, которой предстоит пережить ещё многое. И, пусть та война, о которой так много говоришь будет верхом знаний.  Ибо понимая большее можно с равнодушием и безразличием воспринимать страшное. Впрочем, знания так же важны, как и опасны.
Многие появившись на свет в одно время вместе с тобой на самом деле родились и выросли в другой стране, параллельном мире. У них будто иное прошлое. Более того даже настоящее и будущее.
- Но почему?
- Возвысились над остальным миром, будто стали святы, уверовав; защищаемы от ужаса понимания происходящего, но не Богом, от которого отказались. Нам же, великим грешникам даёт видеть в отличие от них.
Русский человек всегда имел в себе беса. Теперь же борьба с ним прекратилась. Победила «святость». Превратившись в СССР Россия стала «избранной». Каждый «свят» там, но одновременно полон бесов. Оттого и тяжко им. Но считают; уже при жизни на небесах.
Фёдор пытался понять отца, который, как и в детстве говорил загадками. Но, тогда это было вызвано не столько разницей в возрасте, сколько отсутствием за его плечами университета, или хотя бы гимназии. Сегодня же оставалась всё та же непреодолимая разница, никому ещё на земле не удавалось победить её - годы. Не хотел пытать отца. Просто вернулся к главной на сегодня для него теме:
- Перед революцией многие видели некую избранность России, как страны готовой победить мировое зло. Но, сейчас, когда в атмосфере предчувствие войны...
- Милый мой Фёдор, страшно, что многие бежавшие из России продолжая верить в её избранность Богом не замечают простых вещей. Таких, например, как то, что СССР превратилась в националистически настроенную, фашистскую страну и закрыв, разрушив церкви обходится без них. Все её замыслы подстать сатанинским. Основная масса советских людей так же продолжает считать свою Родину избранной, несмотря на то, что оставлена Богом до поры до времени, чтоб понести некое наказание за кровопролитие. И лишь потом, спустя десятилетия, возможно, Божественное мессианство возвратится в Россию. Пока же те, кто в националистически-фашистских действиях правительства СССР видят промысел Божиий, самые настоящие ренегаты. Вероотступники. Поверь мне - это приведёт к захватническим войнам
- Масоны.
Поймал на себе взгляд отца. Был очень серьёзен. Будто он, Фёдор ещё совсем маленький и в чём-то сильно провинился перед ним.
- Нет. Это не масоны. Их больше не осталось. Ленин. Троцкий, Зиновьев, Каменев, где все они? Так, или иначе пали в неравной борьбе с этим жалким горцем, перехитрившем всех их. Распрощались с жизнью, не построив мировой интернационал. Что ж, не добившись победы в Испании, теперь будет вынужден встать на путь прямого конфликта с Гитлером. Но, вот только за кем останется первенство? – не курил. Сигара дымилась в его руке.
Задумался.
Затем, будто очнувшись стряхнул еле-еле нагоревший пепел в пепельницу. Произнёс:
- Чем больше грех, тем легче ему подвержен.
- Что ты хочешь этим сказать отец?
- Когда правительство находится на гране грандиозного, неугодного Богу, сатанинского поступка, народ ведётся на эти действия легко. Стоит лишь объявить по радио, напечатать в газетах, и все, как один уже сомкнулись плотными рядами. Если же цель не связана с тёмными делами, практически невозможно объединить отречённый от Бога народ в единое целое.
- Идеально управлять другими способны только управляемые люди.
- Началось с Пётра I-го. Хотел делать всё сам и это привело к росту взяток, что, казалось не имели границ.
- Разве он не был управляем?
- Талантливый руководитель должен уметь руководить не показывая на собственном примере. Ибо тогда страна управляется в ручном режиме. Думаю, Сталину многое удалось в этом деле, - ушёл от ответа отец.
- Ты никогда не говорил мне о том, что считаешь Россию…
- Масонским государством?
- Да.
- Зачем? Ведь у меня всё равно нет никаких доказательств. Да и сам-то уже давно не с ними.
Какое-то время молчали.
- Мы завтра же должны побывать на могиле матери, - сменил тему Фёдор.
- Вон, видишь, - указал рукой с сигарой на вид из окна.
- Да. Очень красиво. Даже, какое-то время мне казалось, напоминает Украину.
- Это всё теперь будто частичка земли, где я родился. Но, впрочем, не всегда было так. Последнее время больше чувствую это. Как умерла твоя мать, будто забыл о России. Она теперь здесь, вокруг моего дома.
- А дальше?
- Дальше пустота.
- Тебе не страшно одному? – перешёл на ты.
- Нет. Я с Марией.
- Кухарка?
- Да. И твоя мать приходит ко мне. Или нет. Не так. Я разговариваю с ней. Этот диалог длиться постоянно.
- Может тебе всё же съездить со мной на время. Пожить с нами? И, если не сможешь, вернёшься в Англию.
- Думаю, не стоит перемещать попусту своё тело в пространстве. Я же не насекомое, легко преодолевающее законы всемирного тяготения.

Старое деревенское кладбище с кое-где заваливающимися каменными крестами. Низкий забор. Англиканская церковь. В самом дальнем углу у стенки забора, надгробие, в виде гранитной плиты с православным крестом, в углу которого порхают две бабочки. Большая и маленькая. После имени и фамилии с датой рождения и смерти, эпитафия:
«Падающий цветок вернулся вдруг на ветку. Оказалось: бабочка!»
Нагнулся. Положил на могилу цветы, заранее срезанные приходящим два раза в неделю садовником с красивого розового куста, у входа в дом.
Стоял какое-то время молча.
Не тогда, когда перебрался в Петербург оказался один, лишившись родительского присмотра. И не после отцовского письма, извещающего о смерти матери. А именно сейчас, когда рядом с ним стоял отец, понимал; он и есть его прошлое, связь с которым вскоре может оборваться навеки, оставшись лишь в воспоминаниях, фотографиях, генах, что передались дальше, теперь и его дочери. Вскоре автоматически сам станет таким же прошлым для неё, при этом оказавшись в полном одиночестве.
- Отпевали в храме?
- Нет. Дома. Я привёз из Лондона православного священника. Сам не хожу в православный храм. Перестал с тех пор, как перебрался на остров. Но, теперь иногда заглядываю в местную церковь. Просто стою в углу. Прихожан почти нет. Люди отвернулись от Бога. Но, для меня это на пользу. В тишине Он лучше слышит наши мысли.
- Вторая бабочка это ты? – указал на памятник.
Ничего не ответил отец. Повернулся, пошёл в сторону дома.

Вернулся в Финляндию без отца. Знал; последний раз видел его. В чём, впрочем, и убедился через два года, получив письмо из Англии о его смерти.
Судеты были уже присоединены к Германии. Европу штормило. Кто должен был стать следующим? Неужели отец был прав и во всё больше нарастающем противостоянии Россия могла переиграть Германию.