Баллада о странниках 4. Глава 15. Мрак

  Начало: http://proza.ru/2021/11/24/1638

"Не надо, наступая, опираться только на одну храбрость, а надо всесторонне оценить врага, собрать все свои силы для удара, заручиться поддержкой и доверием подчиненных. Непредусмотрительные и недооценившие врага обязательно попадут в плен."
Сунь-Цзы "Искусство войны".

  Дэвис положил ключ в условленное место, но так и не побывал в обсерватории. Свитки, оружие, записи Туда-Менгу – всё теперь потеряло для него смысл. Слишком дорогой ценой это всё обошлось и Дэвис не чувствовал за собой морального права воспользоваться предложением хана. Омерзение сковало его волю.
  «Бедная девочка не виновата в том, что понятия не имеет о целомудрии. Недаром монголы считают всех детей общими – поди пойми кто тут чей и от кого. Гулюсар просто растлили и он, Дэвис, лжемонах под чужим именем,  теперь тоже в этом участвовал, став в один ряд вместе со всеми этими татарами.
  Тьфу, мерзость какая! Да ещё в языческом капище! Нет, теперь это не убийство ужей. Это намного хуже, это окончательное скотство.» - думал он в отчаянии, шагая по переходам дворца. Бегство с ханшей в Европу представлялось ему теперь не слишком удачной затеей. Но назад дороги не было, потому что теперь ответственность за судьбу Гулюсар лежала на нём.
  Он вышел во дворик с фонтаном, было холодно и фонтан больше не бил. Стены тюрьмы, где томился Туда-Менгу, возвышались перед ним. Примерившись, он кинул условленный камень вверх, в пустоту. Прислушался. Падения камня он не услышал. Долетело ли его послание? Постояв, Дэвис повернул обратно.
  Расстроенный,  он шёл по коридорам, никого не замечая, его терзали тяжкие раздумья.  Вдруг, Дэвис неожиданно столкнулся нос к носу с человеком, лицо которого показалось странно знакомым. Широкоплечий, богато одетый татарин с длинными чёрными усами и сплюснутым носом. Видимо мурза или бек. И хотя их встреча длилась мгновение,  на лице татарина Дэвис сначала увидел промелькнувшее раздражение, потом недоумение.
 «Мало ли их таких, похожих, все они на одно лицо»: подумал Дэвис и прибавил шагу, на всякий случай, запоздало набросив капюшон. Но лицо татарина стояло перед глазами и не шло из головы.
  Дэвис попробовал вспомнить детали обстановки, в которой он мог видеть этого человека. Может быть, ханский приём или покои дворца, кто-нибудь из охраны. Вдруг память выдала грязный окровавленный снег и тучи воронья. «Карай-хан!» - точно удар молнии шарахнул.
  По их сведениям Карай-хан давно уже сидел наместником баскаков в Смоленске и в Орде его появление никак не ожидалось.
  Узнал или не узнал – стучало в голове. Если уж он, видев мельком этого хана, умудрился запомнить, то тот, пристально наблюдавший за поединком, тем более мог его опознать. Теперь уже не до Алгуя и Туда-Менгу, надо было поспешить оповестить Кауле.
  Чёрт, как же они с Протасием могли упустить такой факт, как появление в Сарае Карай-хана? Он всё время опасался греков, а здесь допустил ошибку. И зачем Карай-хан прибыл в Сарай?
  Дэвис обогнул ханский дворец – уже давно стемнело, и улицы Сарая были окутаны мраком. Как же так произошло, что он, человек, которому доверили Святой дар, мог так низко пасть? Этот вопрос неотступно крутился у него в голове, завихряясь огромной чёрной воронкой. Помочь ханше сбежать – безумная затея. Куда он её повезёт? В Европу? Хорошо же они будут смотреться вдвоём  - беглый монах и маленькая дикарка. И ему не справиться с ней, с этой необузданной степной силой, его разнесёт в щепки как гнилое дерево. И не было никакой любви. Всё, что его теперь связывало с Гулюсар – только блудодеяние в храме.
  Мрак поглощал Дэвиса, стирал окружающие лица друзей, обдавал холодом стыда, от которого краснело лицо, как от зимнего, степного ветра. Что могла сделать в этом мёртвом, холодном мире тёплая искорка света? Мрак побеждал.
 Кауле и Аксинья уже собирали вещи в дорогу.
- Что с тобой? На тебе лица нет, – с тревогой спросила его Аксинья.
Дэвис только махнул рукой, ни за что он не признался бы друзьям в своём грехопадении.
- Сегодня к Фёдору Чёрному прибыл некий Карай-хан. – сообщил Кауле .
- Поздно, я с ним виделся.
- Он узнал тебя? – насторожился Кауле.
- Не знаю. Мы случайно столкнулись. Но вам надо уходить немедленно. Оставляйте барахло, возьмите только тёплые вещи, деньги и еды на дорогу.
- Ты что, не мог избежать этой встречи? Ты, вообще, о чём в тот момент думал? Ты что, уже не видишь вокруг ничего? – голос Кауле возвысился и неприятно задрожал.
- Не заводись. И без тебя тошно.  – Дэвис уселся на лежанке, опустив голову,  - Я не ожидал, что он появится.
- Не ожидал. Проклятье! Нам всем теперь придётся бежать без оглядки. Всё, что я делал, всё катится к лешему! Ничего хорошего теперь не выйдет из твоей затеи. Надо всё бросать и уходить.
Дэвис молча ходил по комнате. Кауле был прав – ничего хорошего уже не выйдет.
- Я должен довести дело до конца,  буду ждать посланца от Ногая, и попытаюсь успеть предупредить Алгуя,  – сказал он с тяжёлым вздохом и сел на лежанку.  – А вы не ждите меня. Уходите немедленно.
- А где бумаги, которые я должен отвезти в Москву?
- Не будет никаких бумаг. Я не смог их взять сразу, а теперь уже слишком опасно. И да, забери Священный Грааль. Покажи Протасию, пусть передаст воеводе Димитрию.
- Но…
- Я сказал, заберёшь Его!!! – рявкнул Дэвис.
Кауле присел рядом с Дэвисом и хлопнул ладонью себя по колену.
- Так. Что-то случилось. Я же вижу.
-Что ты видишь? Уходи. Можешь ты, наконец, оставить меня?  - прорычал Дэвис сквозь зубы. Он знал преданность жмудина и нарочно хотел разозлить Кауле, чтобы тому  не пришло в голову  ждать его у переправы через Итиль или вернуться за ним.
- Вот так, да? – с обидой в голосе воскликнул Кауле, - Хорошо, я сваливаю. Мне надоело, выкручивайся сам, как знаешь.
  Они собирались невыносимо долго, и Дэвису казалось, что вот-вот и с улицы ворвутся вооружённые люди. Он сидел в напряжении у маленького, мутного окошка, вглядываясь в кромешную темноту, прислушиваясь к звукам снаружи.
  Наконец, они собрались. Кауле вместе с Ильёй вышли и спустились по лестнице. Уходя,  жмудин словно специально не заметил Дэвиса, который по-прежнему сидел на суфе, и смотрел в окно, не желая прощаться.
 Но Аксинья задержалась у порога, завязывая шаль под подбородком
- Давид! -  позвала она.
Дэвис поднял голову, взглянул на неё. Они поняли друг друга без слов.
Аксинья поклонилась ему до земли, - Прощай, не поминай лихом. Добро твоё никогда не забуду, – на глазах у неё блестели слёзы. Она вытерла их кончиком шали, нерешительно замялась на пороге. Дэвис подошёл к ней и, вдруг, неожиданно для себя, обнял. Аксинья прижалась к нему.
- Прощай! Береги сына, – сказал он ей.   – Теперь всё, иди.
  Аксинья отстранилась, пристально посмотрела на него, словно пытаясь на всю жизнь запомнить. И Дэвис заметил, что взгляд у неё стал мягче, больше не было в нём ничего волчьего, обычный усталый взгляд.
- Идите быстрее, - нетерпеливо махнул рукой Дэвис, торопясь её выпроводить. Ему не терпелось остаться одному.
  Они ушли, и стало тихо. Завтрашний день обещал быть мучительным и полным тревоги. Дэвис собрал вещи, спустился вниз, оседлал двух лошадей и стал ждать появления слепого посланца, чтобы успеть предупредить Алгуя и потом помчаться в Сухую балку, где они условились встретиться с Гулюсар.
  Оставаться в нунциарии было опасно, и Дэвис направился на другую сторону улочки, где жил татарин-пекарь, который каждый день выпекал хлеб в тандырной печи. Сейчас тандыр был пустым и остывшим. Татарин ушёл к себе спать до раннего утра. Ещё затемно он разжигал печь и к рассвету уже выпекал свежие горячие лепёшки. Здесь, возле остывшего тандыра Дэвис и притаился в ожидании посланника. Ночь была ясная, подмораживало. Откуда-то выпустили луну. Где-то вдалеке перекликалась ночная стража.
  Время подходило к полуночи, когда Дэвис услышал на улице негромкие шаги. Посланец был молод, хорошо сложен и некогда богато одет, но сейчас одежда его была грязна и местами изорвана. За спиной его, на ремешке болтался музыкальный инструмент, похожий на лютню. Вместо глаз у молодого человека зияли уродливые шрамы. Он был слеп.
  Слепец остановился на улице, шагов за двадцать до тандыра, где прятался Дэвис. В лунном свете шрамы его изуродованных глаз выглядели как две чёрные дыры. Дэвис понял, что именно о нём говорил ему Кауле. Это был его тайный человек, посланный к Ногаю. Они ждали его ещё вчера вечером, но видимо что-то его задержало.
- Кто здесь? – настороженно спросил слепец.
- Ты Анвар? – Дэвис вышел из своего убежища и приблизился к слепому.
- Так меня звали когда-то, - отвечал посланец, и Дэвису стало не по себе, тот смотрел прямо в упор на него дырами своих глазниц.
- Ты что, видишь меня? – на всякий случай спросил Дэвис.
- Я слышу твоё дыхание, - отвечал Анвар.
- Возьми меня за руку, - сказал Дэвис, протягивая слепому деревяшку своей левой руки. Это был пароль, по которому слепой должен был его опознать. Анвар ощупал его протез, ремни, которым он крепился к запястью, потом попросил – Дай мне другую руку.
Дэвис протянул ему правую руку. Пальцы слепого были сухие и тёплые. Они пробежались по его правой руке, потом Анвар коснулся ими волос Дэвиса.
- Всё правильно,  - сказал он, - у тебя светлые волосы.
- Как ты узнал? – удивился Дэвис,  - Ты – слепой и сейчас темно.
- Для меня всегда темно,  - усмехнулся посланец,  - Мои пальцы, они видят.
- Говори, что узнал, – попросил Дэвис.
- Ногай не болен. Он затеял переворот, – сообщил молодой человек. -  Он хочет собрать всех у своего одра и заставить принять его условия.
- Он сам хочет стать великим ханом?
- Я не могу это сказать. Не знаю.
- Хорошо, что будет, если ханы не покорятся?
- В шатёр они зайдут безоружные…
- Я понял, можешь не продолжать.
Дэвис смотрел на изуродованное лицо юноши, и ему в голову пришла мысль, что одной капли Священного Грааля хватило бы, чтобы вернуть зрение. Дэвис протянул слепому кошель с деньгами
- Возьми, как договаривались. Но я мог бы тебя отблагодарить ещё больше. Например, попытаться вернуть тебе зрение.
  Дэвису страстно хотелось искупить хоть как-то свою вину перед Богом, сделать что-то по-настоящему хорошее. Но он отдал священную скляницу Кауле, больше даже потому, что сам теперь считал себя недостойным её носить.
Горькая усмешка появилась на губах юноши. – Спасибо, добрый человек, – ответил он.  - Только, кем я был, когда был зрячим? Рабом. А кем я снова стану, когда прозрею? Снова рабом? Нет, моя слепота – моя свобода. А денег, что ты мне дал сполна хватит, чтобы вернуться в родной Хорезм. Там мой дом. Музыка всегда прокормит меня. Так что, спасибо, конечно, за предложение, но лучше пусть я останусь слепым.
  Дэвиса поразили слова слепого и он не нашёлся, что ответить. «Бог не допускает меня до благого дела по грехам моим.» - с грустью подумал он.
  Дэвис проводил юношу до конца улицы и поднялся обратно к себе. Надо было написать послание для Алгуя, да и согреться.  Он изрядно промёрз в ожидании слепого. Ханский дворец был закрыт на ночь, поэтому попасть к молодому хану он смог бы только утром. Окно его келлии выходило на крышу нунциария, по которой, в случае опасности, можно было перебраться на крышу пристройки, оттуда спуститься во двор, где уже ждали осёдланные лошади.
 Дэвис дописал послание для Алгуя, аккуратно сложил и запечатал сургучом. Он насторожился, ему вдруг показалось, что за дверью враги, которые пришли его арестовывать. Но это был всего лишь старичок,  Джакомо де Лоренцо. В руках у него была бутыль с вином два бокала.
- Мне что-то не спится сегодня, - пожаловался старик, - Тревожно и сердце ноет.
- Наверное, к перемене погоды? – предположил Дэвис, не обрадованный столь неожиданным визитом.
Он сложил и перевернул письмо к Алгую, оставив лежать на столе,  пригласил старика в келлию.
Джакомо присел на лежанку - Что, спровадил своих? – епископ спросил, оглядывая комнату.
- Да, на рынок уехали,  - отвечал Дэвис.  - Надо зимние вещи мальчишке прикупить на пристани, рыбы вяленой, так кое-чего по мелочи. С утра провозятся, а там, глядишь, и торги закончатся, стемнеет, поэтому и поехали в ночь.
- Так чего ж ты не сказал, мне тоже нужно.  А сам завтра тоже на рынок?
- Нет, я на состязание. Хан Алгуй звал. Вы пойдёте?
- А-а.  Я не любитель этого,  скачут по степи, пылят, орут. Как дети, ей-богу. Мне тут прислали настоящего бордосского вина. Помните, вы мне обещали на Рождество отведать? – старик поставил бутылку и бокалы на маленький столик и разлил напиток. Изумительный аромат наполнил келлию.
Кауле на днях рассказал, что Джакомо видели, выходящим из терема Фёдора Чёрного и Дэвису стало любопытно – не развяжет ли доброе винцо старику язык.
- Мы по бокальчику на сон грядущий - и всё,  – епископ с улыбкой протянул ему бокал – Попробуйте, не пожалеете.
Дэвис сделал глоток. Вино, действительно, имело насыщенный цвет, и было очень приятным на вкус.
- Ну как вам? – спросил Джакомо с сияющей улыбкой.
- Великолепно!
- Пейте, пейте до дна!
Дэвис осушил бокал.
- Только истинный винодел поймёт ценность такого вина, не правда ли?!  - воскликнул епископ. – Только человек, много лет, посвятивший этому благородному делу, отличит настоящее бордосское вино от рейнского и тем более кислятину из Матреги. А ведь научились делать, подлецы.  Даже я с трудом отличаю. Пригубите ещё, чувствуете нотку земляники в этом аромате?
Дэвис никакой земляники не чувствовал, но вкус вина был необычным. Вино приятно ударило в голову, по телу разлилась тёплая истома.
 – Знаешь, в старости начинают одолевать мысли,  – пожаловался епископ, - Молодость – она кипит, она творит, вершит, без оглядки. А в старости каждый прожитый день начинает возвращаться, и вот лежишь и думаешь, когда ты ошибся и в чём. С вами, мой друг, бывает такое?
- Постоянно, - отвечал Дэвис, припоминая недавние события.
- Эх, молодость, молодость. Я вот помню, давно дело было… Я служил в Моравских землях и вот ко мне должен был прибыть тайный человек от короля Вацлава, а в качестве пароля у него должны были быть две бутылки рейнского вина. Да-да, того самого. Человек прибыл, все рекомендательные письма его и документы были в порядке, но вот бутылок с вином при нём не оказалось…
  Джакомо пустился в воспоминания и Дэвис понял, что это надолго. Впрочем, подумал он, лучше уж коротать время в обществе старика, чем в ожидании ареста.
  Неторопливость речи епископа, навязчивая детализация всего, что он говорил, и раздражала и одновременно убаюкивала Дэвиса. Сказывалось напряжение, темнота и ночное время, теперь уже хотелось растянуться на лежанке  и лечь спать. Нижнюю челюсть свело от желания зевнуть.
  Он не сразу почувствовал необычность этого своего состояния, только когда  ему стало совсем дурно, всё вокруг завертелось, Дэвис понял, что проваливается в бездну. Он попытался встать, но неведомая сила опрокинула его навзничь. Падая, он повалил столик, на котором стоял медный таз, для умывания. Разбуженный грохотом, на шум прибежал аббат де Ре и застал довольно потирающего ручки епископа над распростёртым на ковре телом своего приятеля.
- Что это, что происходит? – увидев неподвижно лежащего Дэвиса, он устремился было к нему,  - Питер!
 Но епископ преградил ему дорогу.
- Что с ним? Он жив?
- Жив пока, но это не Питер, - мягко пояснил епископ, - это тайный соглядатай, преступник и расстрига. Дэвис де Рокайль его имя. Вчера из Рима пришли бумаги, от его высокопреосвященства кардинала де Тревизо.
- Что вы с ним сделали?! – аббат возвысил голос, и снова рванулся было к Дэвису.
- Пришлось его усыпить, сын мой, - Джакомо тоже возвысил голос, - он очень хитёр и опасен. Теперь Господь воздаст ему по грехам его. Да свершится Его святая воля!
- Не много ли ты берёшь на себя Ваше святейшество? – воскликнул де Ре, - вершить волю Божью! Отправь его в Ватикан и пусть там решают, какому наказанию его подвергнуть.
- Чтобы он вывернулся и сбежал по дороге? Нет уж! Суд Божий должен быть скорым. А ты, если будешь так горячиться, сын мой, составишь ему компанию,  – пригрозил епископ аббату и, нагнувшись,  принялся обшаривать спящего Дэвиса. – Смотри! Иудейский знак! – воскликнул Джакомо, срывая у него с шеи амулет Исхак-тархана.
- Не тронь! – де Ре схватил старика за шиворот и отшвырнул в сторону. Испугавшись, что Джакомо нашёл Святой Грааль, он не рассчитал силы. Епископ упал, стукнувшись головой об острый угол суфы. Аббат замер в ужасе, глядя как расплывается у него под головой тёмное, маслянистое пятно.
- Святая Дева Мария! Я убил его! – прошептал Раймонд.
  Внизу загрохотали шаги, послышались голоса. Аббат наклонился и поднял выпавший из руки епископа амулет. Шаги уже слышались на лестнице. Де Рэ бросился к Дэвису и стал его тормошить, пытаясь привести к чувство. Но это было бесполезно. Тогда Раймонд оставил его и устремился к раскрытому окну, быстро выбрался на крышу нунциария, спустился на крышу пристройки. Внизу ждали осёдланные лошади.
  В келлию вошли Фёдор Чёрный, Карай- хан с фонарём в руках и ещё двое татар. Они сперва застыли в недоумении, глядя на два распростёртых тела.
- Святые угодники! Что здесь произошло?  - прошептал князь.
Карай-хан пошевелил ногой тело епископа. – Старик мёртв! – констатировал он. Потом пнул ногой Дэвиса – тот что-то промычал во сне, - Этот живой.
Карай-хан придал Дэвису сидячее положение и отвесил ему пару оплеух. Но тот снова завалился на бок.
Князь взял бокал с вином, понюхал, поставил на место. – Похоже, Джакомо успел его опоить сонным зельем, а тот успел его прикончить.
- Кстати, это тот самый? – спросил Фёдор у Карай хана. Татарин посветил фонарём в лицо спящего Дэвиса.
- Да, кажется он. – неторопливо ответил Карай хан, пристально вглядываясь.
- Так «кажется» или он?
- Ну, как я точно могу сказать, пять лет прошло! Похож! И рука покалечена. Отдай его мне, я вырежу ему сердце.
- Успеется, мне ещё потолковать с ним надобно,  – остановил его князь, - Заберу его к себе, подожду, пока проснётся. И смотри, чтобы никто не проболтался о том, что латинянин у меня. Ну, что стоим? – прикрикнул Фёдор на татар,   - Тело надо тащить, само оно не пойдёт, правильно я понимаю?
  Князь взял со столика письмо к Алгую, вскрыл, пробежал глазами.
- Вон оно как, стало быть, предупредить хотел хана… Не успел.
Он осмотрел келлию, перевернул собранные вещи, но ничего больше интересного не нашёл.

Продолжение http://proza.ru/2022/02/25/1882