Тамара Ивановна

Палата ожидания в приемном покое городской больницы пропитана запахом мочи и боли. Пусть больница новая, пусть санитарки стараются – этот запах неистребим. В нем есть что-то мистическое: он не зависит от того, покрыты ли стены кафелем, выбелены ли известью или покрашены в приятный глазу бежевый, кремовый или иной пастельный оттенок.
В советские времена комнаты ожидания щеголяли драным линолеумом, отстающей от стен ядовито-зеленой краской, сильно, до тошноты, пахли хлоркой. Но даже этот замечательный запах не перебивал основного: пахло болью и страхом.
И больные корчились на кушетках  в ожидании врача, пропитываясь этим запахом, проникаясь им, смиряясь со своим неизбежным и, несомненно, жалким жребием.
 «Ты, дева, мне верь! Мне из Москвы, бывалоча, специально приезжали, подавай сюда Тамару Ивановну… Всю правду-истину расскажу, всю судьбу предскажу, довольна останешься», - цыганка была такая же больная, так же ждала врача. 
Была она немолода, черноглазая, смуглая, побитая сединой. Ее сопровождала куча товарок. Перегораживая юбками больничный коридор они сводили ее и на анализ крови, и сдавать УЗИ, и на рентген, и еще куда-то, что требовалось по ее заболеванию.
 Алина была одинешенька: сестра с мужем еще не получили ее СМС, а звонить глухонемым  бесполезно. Не услышат звонок и не поговорят по телефону. Когда еще они посмотрят там на сотовый! Не тетке же звонить – тетка старая и сама еле дышит.
Алина таскалась по приемному отделению со всеми своими шмотками. Сдавая кровь, уселась на куртку, которую обычно берегла и жалела. Деньги, потраченные на эту куртку, она собирала по всем знакомым, а потом полгода жила в долгу, отказывая себе даже в мелких удовольствиях. Мочу сдавать не стала: помочь ей никто не мог, а класть свои вещи на пол в туалете не хотелось.
Во всех любовных романах, которые Алина активно поглощала по причине полного отсутствия личной жизни, обязательно попадались цыганки. Они предсказывали героиням невероятное – и оно сбывалось, принеся героине неземную любовь, богатого мужа и кучу детей: рай на земле для женщин по канонам этих романов.
Разумеется, Алина в рай не верила. Никакая цыганка не могла принести любовь в жизнь глуховатой, полуслепой и припадающей на одну ногу женщине. Но почему бы не помечтать? Тем более, надо отвлечься от изматывающей тело боли, от страха, от напряжения неопределенности своей судьбы, от сводящего с ума ожидания.
Местные цыганки внушали Алине страх. По рассказам знакомых, они запросто выманивали у людей деньги, окружив и наперебой затуманивая мозги своими разговорами. Но эта была больная, она делила с ней муку и тяжесть ожидания, и , по мнению Алины, просто не могла причинить ей вред.
А, кроме того, сказки хотелось. Хотелось небывалого предсказания, которое пусть и не сбудется, но даст надежду и позволит немного помечтать. Верить в него не обязательно, но поиграть в эту веру и понадеяться будет  можно.
Тамара Ивановна лежала на соседней с Алиной кушетке. Лежала, а теперь села.
«Позолоти ручку, дорогая, все как есть расскажу, всю правду-истину предскажу!»,- уверенным жестом цыганка протянула руку.
«Денег нет», - смущенно пробормотала Алина.
- «А ты посмотри, подумай, - может какая бумажка и отыщется!» - цыганка укоризненно посмотрела на Алину.
«До получки жить надо. Бумажка всего одна. Хлеба надо, лекарства надо».
- «Сколько у тебя там? Сдачу дам, довольна останешься»,
- «Пятьсот рублей». - «Во,  дура!!», - ахнула соседка с третьей кушетки.
Алина не обратила на нее внимания, поглощенная разговором с цыганкой.
- «Сдача у тебя есть? Ворожить не надо, а но 200 рублей я бы погадала,» -  задумчиво проговорила она. Двести рублей казались ей фантастически большой суммой.
- «Все, как есть расскажу, всю правду-истину доложу, сдачу дам – довольна останешься»
- «Есть у тебя, дева, друг, думает о тебе, но злодейка- разлучница вам мешает, имя ей Мария, змея подколодная, дружбу с тобой водит, я помогу, он о тебе думает, счастье вам большое будет, вижу, дева, в глазах твоих радость, все тебе будет, дай бумажку, не бойся сдача сейчас принесу, все тебе будет, довольна останешься»..
В комнату заглянула другая цыганка, что-то проговорила, махнула рукой, мол, пора идти, на что Тамара Ивановна, злобно на нее глянув, быстро пробормотала: «Подожди, сейчас», - дернувшись всем телом в сторону Алины. Цыганка исчезла. Как по сне, Алина достала свои драгоценные пятьсот рублей, протянула ей – и, свернутая вчетверо денежка исчезла в складках необъятной цыганской юбки.
-«О бумажке не жалей, не страдай, а то не сбудется», - цыганка поднялась.
-«Постой, а сдача? И мы ведь ворожить не договаривались, только погадать», - жалобно проговорила опомнившаяся Алина.
-«Все тебе будет, счастье тебе будет, удача тебе будет, сдача сейчас принесу», - и цыганка, прошелестев юбками, выплыла в коридор.
-«Ну, ду-у-ура», - протянула соседка,-  «Не знаешь, что ли, с ними даже заговаривать нельзя, оберут до нитки, не постесняются».
«Кошка скребет на свой хребет», - стараясь сохранить лицо, бабушкиной пословицей ответила ей Алина, -«Эта Тамара Ивановна такая же как мы, больная, под Богом ходит, если она меня обманула, будет ей воздаяние, и не в той жизни, а в этой».
Сама Алина слабо верила в эту истину, но ради разговора могла привести парочку примеров, достоверных, из жизни знакомых ей людей. Но продолжить разговор с соседкой она не смогла – утихшая было, боль вернулась с новой силой, и Алина отвернулась к стене, сдерживая стон и скрывая подступившие к глазам слезы.
Деньги дала ей соседка, вызвавшая для нее скорую. У самой Алины в кармане вошь на аркане, в кошельке проветрено, даже мелочь куда-то потрачена, пусто.
Домой она собиралась вернуться на такси. А теперь как? На операцию вряд ли оставят, до плановой еще полгода, дожить не знаешь как. Уколами натычут, и гуляй, дева, с ветром в головушке. В самом деле, хватило ума связаться.
Часа через два Алина стояла на остановке и ругательски ругала себя за то, что не хватило ума остаться в больнице. В городе (т.е. в центре) автобусы еще ходят, но похоже, что здесь она ничего не дождется. Вообще-то и на таких окраинах есть места, где автобусные бригады работают как часы. Но не здесь. И не сегодня.
От размышлений отвлекла ее женщина, по виду армянка или грузинка, черноглазая, как Тамара Ивановна, с крючковатым, как у ведьмы носом и смуглой по-южному кожей.
 «Вы любите цветы? Возьмите, возьмите, пожалуйста». И женщина протянула ей два маленьких букетика подснежников.
«Да ведь сейчас весна», - в смятении подумала Алина, а вслух сказала: «Денег нет!», - и почувствовала, как к глазам приливают непрошеные, горячие слезы.
«Это бесплатно. Целый день торговала, не везти же их домой. А у Вас все будет хорошо, вот увидите!» Женщина так по-доброму улыбнулась ей, что Алина, взяв цветы, тут же зарылась в них носом, пытаясь удержать рвущиеся наружу рыдания.
Но что-то делать все равно было надо. Автобусов ни вблизи, ни вдали, как ни вглядывайся, не наблюдалось.
Она обратилась к женщине с большими сумками, ждущей рядом с ней на остановке: «Вы знаете расписание? А то я смотрю, тоже ждете».
-«Зять должен меня забрать. На машине. А у Вас подснежники? Такие милые».
-«Торговка дала. Бесплатно. Возьмите один. К чему мне два? Я одна живу».
-«Вы далеко живете?»
-«Я из больницы. Со скорой. Если можете, подкиньте до сквера, там доберусь. Только денег нет. Совсем».
Женщина выспрашивала, как Алина попала на скорую да где живет, так что та начала надеяться, что ее довезут до самого дома. Ага, разбежалась.
Добрые самаритяне высадили ее на самой остановке, несколько свернув в сторону от своего маршрута. Алина осталась одна. То есть не совсем одна. Эта остановка, в отличие от той, оказалась весьма оживленной. Бабулька, дедулька. Двое подвыпивших парней.
Стайка хихикающих девчонок.
Подошедший автобус тоже был переполнен. Алина не увидела места, на которое могла бы сесть. Не успела она взяться за поручень и как-то устроить свое измученное болью тело, шофер рванул автобус вперед. Алина не удержалась на ногах и вскрикнула.  Какой-то седой мужчина подхватил ее и помог сесть. Алина дышала часто-часто, на глазах от боли выступили слезы. «Все в порядке»,-  успокоил ее мужчина,- «Вы докуда едете? Я помогу».
Позже, стоя на остановке, уже совсем недалеко от дома Алина думала, что хороших людей на свете больше, чем плохих, и что надо жить дальше. Для начала надо хотя бы дойти до дома. Шаг, еще шаг. Шаги Алина считала вслух, ночь, никто не слышит, а если слышит, то какое дело. Пять шагов, десять шагов. Под размеренный счет идти как будто легче.
«Надо было быть такой дурой». Тридцать шагов. «Такие, как Тамара Ивановна, всегда попрошайки». Это сорок или уже пятьдесят? Перейти дорогу. «Дурак, чуть не сбил. Почему ночью машины носятся с такой скоростью?»  Алина не подумала, что сама она движется со скоростью черепахи.
Десять шагов. Еще десять. Войти во двор. Двор заставлен машинами. Подъезд. На крыльцо. Отдышаться. Открыть дверь подъезда. Четверть пролета. Полпролета. Пролет. Этаж. Отдышаться. Еще. И еще. Она чуть не прошла свой этаж. Опомнилась, почуяв ногами незнакомые ступеньки.  Свой этаж был не освещен, но был свет этажом выше и этажом ниже. Хватит, чтобы открыть дверь.
Полураздавленные цветы, пережившие и хватание за поручень в автобусе, и долгий подъем по полутемному подъезду она разместила в поллитровой баночке. Нежный, едва уловимый запах снова напомнил о весне. «И все Тамара Ивановна врет. Никаких Марий у меня ни в знакомых, ни в родне не было. Разве что детский врач Марь Николаевна. Ангел, а не человек, Царствие ей Небесное».
Через полчаса Алина уже спала, смяв щекой бумажный томик очередного любовного романа. На первых двадцати страницах цыганка, по воле автора, предсказывала героине счастливую судьбу, а на последних все сбывалось даже с перевыполнением плана.
Алине снился сон. Во сне все дома были чистенькие, отремонтированные и свежепокрашенные, а все женщины катили коляски с розовыми, пухленькими младенцами. Все собаки были сытые и добродушно помахивали хвостами, а на кошках были бантики – голубые и розовые. Тамары Ивановны там не было.