Челентана

Серый пыльный асфальт надоедливо мозолил глаза. Мне всегда нравилась дорога, но сейчас пейзажи не радовали меня, а выбоины в дорожном покрытии слегка, но раздражали. Хотелось есть. Я останавливал машину уже несколько раз. И ни одно кафе мне не нравилось. Даже те, которые гордо именовались "Бистро". Скучающие продавщицы, мухи под потолком, полутёмные залы.
Я разворачивался, садился в свой микроавтобус и ехал дальше. В конце концов я уже решил сдаться и приготовить что-нибудь самостоятельно, благо, все условия у меня для этого были. Генератор, маленькая печка, кастрюля. Вот только с ингридиентами было плоховато. Виноват, не затарился. Но если цивилизованно поесть не удастся, лучше нажарить картошки, чем давясь, запихивать в себя что-то невкусное в жужжащей темноте.
Жареная картошка уже готовила пути к моему отступлению,  как вдруг я заметил вывеску "Кемпинг". Надо было отвернуть чуть в сторону, но я решил: «Была, не была!» – и круто заложил руль вправо.
Снаружи кафе выглядело прилично, внутри было вполне уютно. Я и не ожидал, что в такой глуши можно встретить кондиционер, да ещё и работающий. Летающих мух не было, только в дальних углах я заметил свисающие липкие спирали с крылатыми чёрными жертвами. Но они были далеко и высоко, и аппетита испортить не могли.
Изучив меню я спросил у девушки, которая поднялась со стула при моём появлении и поздоровалась со мной: «Скажите, окрошка у вас действительно есть?»
– Да, всё, что указано в меню, всё есть.
– И отбивная?
– Да, конечно. Немного подождать придётся, пока поджарится, но пока вы окрошку можете съесть, а там и отбивная ваша будет готова. Заказываете?
– Да, пожалуй. Целую окрошку, отбивную с пюре и салат, вот тот, с кукурузой.
– Вы у нас остаётесь или дальше поедете? Пить что будете? Чай, кофе, пиво, что-нибудь покрепче?
– Покрепче не надо. Я поеду. Чай. Обычный чёрный, без добавок и без сахара. Два стакана, но попозже. А впрочем... Квас у вас ведь есть, раз окрошку делаете?
– Ну конечно, есть!
– Вот его мне бутылочку и дайте. И стакан принесите.
– А квас мы сами делаем, так что можем принести или в стаканах, или в графине.
– Ну что ж, тогда начнём со стаканов, парочку, пожалуйста. А если понравится, то я у себя ёмкости какие-нибудь найду, попрошу ещё налить.
– Челентана! – громко позвала девушка.
Я заинтригованно посмотрел в ту сторону, куда она кричала, но никого не увидел. Стеллаж перекрывал обзор почти всей кухни.
– Да! – раздалось в ответ.
- Окрошку и отбивную.
– Хорошо.
– Присядьте, я принесу вам счёт, салат и квас.
На кухне глухо стукнула сковородка, приземлившись на плиту, открылась – закрылась дверца холодильника. Через пару минут с тарелкой в руках появилась девушка. Так, наверное, выглядела бы молодая Нонна Мордюкова, если бы основной чертой её характера была бы не решительность и резкость, а доброта. Высокая статная брюнетка с крепкими ногами и хорошо развитыми бёдрами. Плотная и сильная, а вот грудь на вид мягкая-мягкая и мне вдруг захотелось зарыться в неё.
Брюнетка проследила за направлением моего взгляда, но не смутилась и не рассердилась. Мне показалось, что она немного выпрямилась, если это было возможно, и в глазах появилась лукавинка. Хотя, откуда мне знать, была она или нет, эта лукавинка, если до этого я ей в глаза не смотрел. Всё внимание моё средоточилось на ногах, бёдрах и груди. И немудрено. Сколько времени я женщин вообще не замечал. А тут вдруг внезапно прозрел и увидел такое богатство! И, на первый взгляд, не дура.
– Это вас зовут Челентана? – решил я завязать разговор.
– Меня, – глаза стали откровенно насмешливыми.
– Я, наверное, буду не первым, кто спрашивает, откуда у вас такое имя?
– Конечно. Это всех интересует.
– А вы расскажете?
– Да нет, это долгая история.
– А если у вас будет свободное время, вы мне её расскажете, вашу долгую историю?
– Не уверена, – теперь на её лице была уже откровенная улыбка.
Челентана повела крутым бедром, развернулась, бросила через плечо: «Отбивная скоро будет готова».
И уже из дверей крикнула: «Приятного аппетита!»
– Спасибо! – обрадованно заорал я.
Окрошка была очень вкусной. В ресторанах такой не бывает. Только домашняя. Я попросил добавки. Что греха таить, не только из-за того, что мне так хотелось её, а ещё для того, чтобы лишний раз поговорить с Челентаной. Она принесла мне вторую порцию. Я расхвалил её кулинарные способности, а она только снисходительно улыбалась, как будто была уверена, что умение готовить не единственное её достоинство.
Пока я добивал вторую порцию окрошки, подоспела отбивная. Она меня тоже не разочаровала. Но подозреваю, что специями она была посыпана дополнительно, специально для меня. Не зря ж я пытался обратить на себя её внимание. Я уловил аромат базилика, который редко кто использует. С краю тарелки красиво был выложен соус. Надо ли говорить, что и отбивная была выше всяческих похвал. И я передумал. Никуда я не торопился и вполне мог позволить себе пожить в кемпинге несколько дней, поработать от души, а самое главное, попробовать поближе познакомиться с Челентаной. Так, чтобы совсем близко. Блондинка за стойкой улыбнулась, когда я спросил, где найти администратора.
Чёрт! Я, видно, не первый, кого подкупают чары Челентаны. Раз так, становится ещё интересней. И-эх, охотничий азарт!
Администратором была крепкая бабуся в белом платочке. От домика я отказался. Зачем он мне? В моём микроавтобусе лучше. Когда я решил путешествовать, я купил себе не самый новый мерседес. Он мне понравился тем, что он был высоким, я мог стоять в фургоне во весь рост, и между водительским и пассажирским сиденьем была дверь в багажное отделение, которое я превратил в жилую комнату.  Сделал изоляцию, оставив окошечко, около которого поставил секретер. И с кроватью постарался. Она у меня была сделана на манер откидывающихся. Стоит вертикально – шкаф, переворачиваешь в горизонтальную позицию – превращается в кровать. Только я разделил её на две половинки, откидывал обычно одну, а верхнюю можно было опустить, если планировалась гостья. Вот только с Наташей мы так и не опробовали кровать в микрике. Сначала была зима. А потом стало не до того. А ещё потом мне казалось, что лучше бы было, если бы и я заболел. А потом отошёл.  Прошло полгода, и я всё-таки отправился в дорогу. Но вторую половину кровати не опускал. Сейчас мои охотничьи инстинкты проснулись. Выходит, действительно оживаю?
 Я спросил, где у них душ.
– А чо тебе в этом душе?  Грязь по телу размазывать? Вона банька стоит. Хошь сам истопи да дрова наколи, тады двести рубликов, а хошь – истопника кликну. Он всё изделает, а ты придёшь на всё готовенькое. Тады пятьсот.
Я выбрал первый вариант. И дело было не в деньгах. На фоне столичных цен на помывочные услуги и то, и другое были копейки. После долгого сидения за рулём и ноутбуком мне захотелось размяться. Да и натоплю я так, как мне нравится. А нравится мне пожарче. И ничего, что на улице жара стоит под тридцать градусов.
В итоге я с таким удовольствием махал топором, что наколол не только на свою баньку, но и ещё целую поленницу.
Ох, и давненько же я не брался за это дело!
Сначала я не торопился. Ждал, когда рука привыкнет топор держать. А потом как пошло! Наклонился, подставил, ударил. Опять наклонился, подставил, ударил. Я вошёл в ритм и чтобы не сбиться с него, стал выбирать сначала те чурки, которые можно было расколоть с трёх ударов на четыре полешка. Потом наступила очередь чурок потолще, на шесть поленьев, на них нужно было уже пять ударов. Этих мне уже хватило. За толстенные я и не брался. Оставил их местному истопнику.
Я колол и колол. Прекрасно видел, как на улицу выходила буфетчица, но Челентана так и не появилась. Но я почему-то был уверен, что она видела меня из глубины зала.
Я колол дрова до тех пор, пока не натопил баню, прекрасно понимая, что завтра с непривычки у меня будут болеть все мышцы, даже на ногах. Но остановиться уже не мог – гордыня обуяла. Не хотелось показывать Челентане, что силы иссякли. И я всё махал и махал, стараясь делать такой же большой замах, как вначале, и сохранять взятый темп. Но всё чаще бегал смотреть печку и, наконец, решил: «Хватит!»
Парилочка после такой работы – неземное наслаждение! Был бы ещё банщик или друг, чтоб попарил. А ещё лучше - банщица! Интересно, а Челентана баньку уважает? Да-а, её бы в парильщицы! И я бы её с удовольствием попарил! Но только попарил. Баня  - это баня, и ничего другого примешивать нельзя, никакого баловства. Случись такое чудо, приди она сейчас меня веником охаживать, я только любовался бы ею и гладил бы её в ответ веничком. Нежно-нежно. Но чуда не случилось. Губу я раскатывал зря. Пришлось мне заниматься  извращением и парить себя самостоятельно.
Я сбился со счёта, сколько я сделал заходов. Разморенный жаром я выползал через заднюю дверь баньки на берег и падал с мостков в воду. Моё бренное тело лежало на поверхности, а душа витала где-то рядом. Потом она возвращалась ко мне, и я находил силы выбраться на берег и шлёпнуться на солнцепёк немного поджариться. Сначала я сделал было попытку при выползании из баньки прикрыться полотенчиком, но потом увидел, какие густые кусты образовывали там коридор до озера, и бросил эту затею. Да и случись так, что кто-то забрёл на меня поглазеть, со стыда я не сгорел бы. Всё у меня на месте и вид естественный. Принимаю солнечные ванны и водные процедуры.
Благодать была абсолютной. И для души, и для тела. И там, и там корки грязи размягчались, отслаивались и смывались водой. Я становился чист. Душой и телом. А квас, предусмотрительно взятый с собой, омолодил меня лет на двадцать, так, что вдруг захотелось скакать козлом и орать всю ночь песни под гитару.
Полностью умиротворённый, с лёгкостью в членах, я добрался до своего фургончика и занял наблюдательный пост. Мне хорошо была видна дверь буфета, а также дорожка к трассе и дорожка к домикам кемпинга. Просто сидеть мне моментально надоело и я включил ноут. Нового ничего писать не хотелось, оставалось подредактировать старое. А то ещё войду в раж, пропущу всё на свете, а так я могу одним глазом в ноут, а другим на дверь буфета. Прошло несколько часов, но Челентана так и не выходила. Я решил проведать, на кухне ли она. Да и проголодался уже.

 

Челентана была  на месте. Я её ещё не видел, но блондинка, приняв заказ, опять переадресовала его в недра кухни. Я присел. Время тянулось жутко медленно, а я ощущал  трепет. Самый настоящий трепет перед встречей с девушкой! Как в молодости! Или в юности. Если я сейчас в свои сорок пять смею называть себя молодым, значит, тогда была юность. И каждый раз, когда я ждал большой и чистой любви, я ощущал нечто подобное. Тело моё подавалось вперёд, мышцы груди и бицепсы напрягались в ожидании, губы пересыхали от волнения. В последний раз я испытывал нечто подобное при встрече со своей второй женой. С Наташей.
Чёрт возьми! Голову даю на отсечение, что вошедшая Челентана сразу поняла моё состояние. Её взгляд деликатно прошёлся по мне, задержался на пересохших губах. Я смотрел, как она выставляет тарелки и ждал, что она ещё раз взглянет на меня. Она не только взглянула, но и первая со мной заговорила.
– Ну и как вам наша банька?
– Хороша! И самое главное, что окунуться есть куда после парилки. Меня даже разморило немного.
– Вы нам столько дров накололи, что администратор решила с вас денег за баньку не брать.
В глазах её играли озорные чёртики.
– Ну что ж, спасибо за признание моего труда. Хотя делал я это из чистого удовольствия. Давно топор в руках не держал, – я не удержался и слегка порисовался перед ней.
Салфетка, аккуратно подталкиваемая мною, свалилась на противоположную скамейку, около которой стояла Челентана. Она дёрнулась за ней. Я поспешил приподняться и перегнуться через стол. На салфетке наши руки встретились и Челентана свою не отдёрнула. И мне даже показалось, что она не торопилась вытаскивать свою руку из-под моей. Не присутствуй тут блондинка, я бы уже через минуту заглядывал бы Челентане в глаза, приглашая её на прогулку. А сейчас мне пришлось делать вид, что произошло всё случайно, но всё-таки я задержал свою руку чуть дольше, чем требовалось для поднятия упавшей тряпочки.
И я всё-таки решился. Столичная выучка, богатая практика.
– Челентана, в городе, когда хотят пообщаться, поговорить с девушкой, приглашают её в кафе. Куда я могу здесь пригласить вас? Может быть доедем до Ростова и погуляем там?
– Нет, – сердце моё успело ёкнуть, – в Ростов не стоит. Гулять по пыльным улицам – что ж здесь хорошего? А вот если вы свезёте меня к моей сестре, у которой я давно не была, это чуть ближе Ростова, только немного в сторону от трассы, вот тогда мы и могли бы по дороге пообщаться. И там за столом посидим, ни в каком кафе так не поешь.
Вместо ёканья у меня появилась тахикардия. А может и мерцательная аритмия впридачу.
– Конечно, съездим, что за вопрос! Когда?
Скамейка подо мной уже горела.
– Вы поешьте не торопясь, я успею убрать всё. Народу сегодня нет, а если кто приедет, Ирка справится за двоих. У меня всё наготовлено. Приятного аппетита!
Не торопиться у меня не получилось. Как будто от того, насколько быстро я поем, зависело, когда Челентана сядет в мой микроавтобус. Сидеть над пустыми тарелками было глупо, я вышел на улицу. Переставил машину поближе к буфету и от нечего делать прошёлся тряпочкой по машине. Чудные вещи делают шведы!  Берёшь ведро воды и шведскую тряпочку, окунаешь её в воду и протираешь машину, изредка прополаскивая её в ведре. Всё! Никаких тебе моек. Все пятна оттёрты, красивый лоск и глянец. Сейчас я заморачиваться с ведром не хотел, и просто  насухую прошёлся, поснимал пыль и отдельные пятна. Пока я ходил с тряпкой вокруг машины из дверей выпорхнула Челентана. Хотя «выпорхнула» не её слово. Слишком она для него основательная, но видно порыв у неё в этот момент такой был, что мне действительно показалось – выпорхнула. Я помог ей поставить сумки. Она заглянула в фургон.
– Ого! У вас тут прям квартира.
– Это мой второй дом. Я люблю путешествовать. Дом на колёсах.
– Дом на колёсах с московскими номерами, значит первый в Москве?
– А вы наблюдательная, Челентана. Да, квартира у меня в Москве. Когда я хочу поездить, самый простой вариант сдать её в аренду и кататься сколько душе угодно. На юг вот съездил, теперь хочу до Вдадивостока добраться. А может и в Китай есть смысл заглянуть. Но тогда в Москву надо заехать и разобраться, что там с визами и загранпаспортами.
– Интересно вы живёте. А когда вы квартиру не сдаёте, чем на хлеб зарабатываете?
– Тем, что езжу и собираю впечатления.
Челентана махнула головой и недоумённо на меня взглянула.
– Пишу я, писатель вроде.
– Почему же вроде?
Мне страшно захотелось закурить. Больная тема. Хотя... сам виноват. И никто другой.
– Понимаете, Челентана, писателем имеешь право именоваться тогда, когда у тебя есть полочка, забитая разными книгами и на всех корешках стоит твоя фамилия. А пока ты существуешь только в нескольких журналах и в интернете, ты не писатель, а вроде, как писатель.
– А что мешает иметь такую полочку?
Я даже в карман потянулся за сигаретной пачкой, забыв, что там её уже полгода не было.
– Знаете, есть такое выражение. "Если бы мы могли хорошенько надавать по заднице человеку, который больше всего виноват в наших несчастьях, нам было бы не присесть целую неделю."
– Это что-то типа "Твоя судьба в твоих руках"? Ну что ж? В общем верно.
– Давайте поедем. Прошу в машину. Можете пройти через фургон, здесь тоже дверь есть, – поспешил я прервать не самую приятную тему.
На шоссе мы выехали быстро.
Первым делом я поспешил задать вопрос, который меня мучил уже давно. Наряду с желанием узнать, как эта чудная девушка стала тёзкой знаменитого певца и актёра, мне хотелось узнать, как её зовут. Тайны из этого Челентана делать не стала.
– Мариной с рождения зовут.
– А вы откуда приехали, Марина?
– А почему вы решили, что я не местная?
– Да говорите вы больно уж правильно. Так и в больших городах не все говорят. И говор у вас не южный, а северный.
– В какой-то мере вы правы, – улыбнулась Марина. Но всё-таки я как раз отсюда. Местная. И до семнадцати лет я говорила так, как говорят все здесь. Ну, может, чуть грамотней –- читала запоем. А "прононс" у меня был наш, донской.
– А куда он делся? – изумился я.
– А я поехала учиться. Сначала в Москву, поступила в университет. Отучилась год и поехала в Ленинград на белые ночи. И так влюбилась в город, что приехала в Москву, забрала документы, вещички покидала в сумку, и перевелась в Лесгафта.
– Почему же в Лесгафта, а не в университет?
– А я в Москве стала спортом заниматься, мастера моментально сделала, да и поняла, что на биофаке мне делать нечего. Ничего общего с любовью к животным там нет.
– А каким видом вы занимались?
– А по мне не видно? Метанием ядра.
Я критически оглядел Челентану.
– Что-то не похожи вы на метательницу. Ни ядра, ни молота. Максимум плавание или гребля.
– Шучу. Действительно гребля. Я с отцом с раннего детства на реке. Он в рыбохране работал. А моторками тогда не очень то баловали. На вёслах мне довелось посидеть. Сестра – та при матери, по хозяйству. А я больше вне дома. Сена накосить, на элеватор съездить. Сестра вроде и роста такого же, и комплекции, а мешок муки для неё тяжесть. Я же их спокойно всегда таскала.
– Я и не сомневался в этом.
Марина хитро на меня взглянула. Но промолчала.
– А как дальше сложилась ваша спортивная карьера?
– Да никак. Замуж я вышла. И карьера, как у всякой замужней женщины, накрылась.
Я чуть было не спросил про детей, но вовремя захлопнул рот. Сама она мне про них ничего не говорила, а вдруг она бездетная или ребёнок умер в младенчестве? Один раз мне довелось побывать в такой неприятной ситуации, теперь дую на воду.
– Обидно! Может быть, в вашем лице страна потеряла олимпийскую чемпионку.
Мило болтая, мы добрались до нужного поворота.
Я внимательно приглядывался к девушке. Похоже, что я ошибся. В буфете мне показалось, что ей лет двадцать семь – двадцать восемь. Но вела она себя слишком взросло, рассуждала как зрелая женщина. Пожалуй, ей лет тридцать пять. Тем лучше. Молодая вряд ли окажется интересным собеседником. Но в любом случае Челентана  моложе меня. Всего лишь полгода назад меня считали глубоким стариком. Ну, не совсем глубоким, но всё же. В сорок пять от переживаний я поседел практически полностью. Вдобавок ссутулился и ноги еле передвигал, даже шаркать стал. О взгляде я уж и не говорю. Потускнел. Тяжело хоронить недавно обретённое счастье. Но время действительно лечит. И любимое дело. Поседевшие волосы по совету знакомых я стал красить. Выпрямился, когда задумался о смысле своей жизни и, кажется, нашёл ответ на этот вопрос. И стал ходить в тренажёрный зал. А когда понял, что меня ничто не держит в зачумлённой Москве, что я никому не обязан стараться заработать как можно больше, и я не должен добиваться успеха, чтобы на очередной встрече одноклассников или однокурсников небрежно бросить через плечо: – Чёрт побери! Водителя себе нового взял, прежнего за опоздание уволил. Так новый пробки не может объехать. Из-за него вот опоздал.
Я всю жизнь куда-то спешил, к чему-то стремился, а то, что хотел, не делал. Всё думал, что жизнь ещё длинная, что успею. И вот уже середина жизни, если не больше, а так ничего и не сделал, из того, что задумал. Дом не построил. Всё по наследству досталось. Дерево и не думал сажать, только картошку доводилось. Бог с ним, с деревом! Вот ребёнка не родил, это гораздо серьёзней. И скорей всего уже не соберусь. Страшно! Вот разве что с Челентаной. Здоровая дивчина! И дети у неё красивые должны быть. Да и я парень из себя видный. По крайней мере, был лет двадцать тому назад. Стоп, стоп, стоп! Куда это меня занесло!
Оставляя за собой пылевую завесу, как в прифронтовой полосе, мы подкатили по грунтовке к дому Марининой сестры. Она хозяйничала во дворе. Обрадовалась, проводила нас в дом. Приставила Марину к плите, а сама отправилась доделывать обычные крестьянские дела – кормить скотину. Я сидел, как дурак, на табуретке, потому что Челентана мне не доверяла даже картошку почистить, да и не сильно я просился. Я бы лучше у плиты поколдовал, чем в подсобниках сидеть. Не выдержал, вышел во двор. Увидел, как хозяйка перебрасывает навоз  для компостной ямы в тачку и вызвался ей помочь. Она ни в какую. Марина застала нас за перетягиванием лопаты.
– Отдай ему инструмент, Люд! Я видела, как он топором машет. Если лопатой также, то у тебя уже сегодня всё будет в компостную яму загружено.
Пусть и с Марининой помощью, но в перетягивании лопаты победа осталась за мной. К запаху навоза, когда он на воздухе, у меня никогда претензий не было. А мышцы после топора ещё не начали болеть в полную силу. Да и банька их растомила, распарила, не беспокоили они меня. Я действительно за час легко перекидал и вывез всю кучу, горушкой возвышавшейся возле сарая.
Челентана проводила меня к летнему душу, выдав мягкое полотенце. Красота! Утром банька, вечером душ. А тут вроде ещё и речка есть, можно будет искупнуться, наверное. Спрошу потом у неё.
Стол накрыли в беседке под цветущим виноградом. Заметив, что я его разглядываю, просветила:
– Ягод будет гораздо меньше, чем кажется по цветам. А листья сейчас самое время на долму заготавливать. А из свеженьких всё равно лучше.
– А что такое долма? Слово слышал, знаю, что какое-то блюдо, а есть не ел. В кафе несколько раз предлагали, но я не решился.
– Ну и правильно, что не решился. В кафе разве долма? Вот у нас долма – это долма! А в кафе мало того, что из маринованных листьев, а не из свежих, так там ещё и фарш - не фарш, а один рис. И вкус совершенно не тот, специй, можно подумать, им жалко!
Похоже, вид у меня был непонимающий и Челентана пояснила: «Долма – это голубцы в виноградных листьях. Но брать надо обязательно молоденькие. Потом они становятся деревянные и их не  разжевать. И фарш там своеобразный. В правильную долму ещё ткемали кладётся».
– Принято к сведению. А попробовать дадите, хозяюшка?
– А иначе для чего б я сейчас рассказывала? Чтоб ты слюнки пускал? Накормим, конечно.
Стол был убийственно хорош. Вышеупомянутая долма, копчёная речная рыба, щучья икра, свежая зелень, среди которой проглядывал листовой чеснок, в Москве редкость редкостная. Почему-то все его выращивают на головку. А ещё помидоры, пусть и тепличные, клубника свежайшая, черешня. Мне, не избалованному деревенской свежатинкой горожанину,  всё это явилось райскими блюдами. А когда напротив тебя сидит черноброва дивчина, на которую приятно посмотреть, и она наливает тебе домашнего винца… А вино предполагает, что сегодня мы уже никуда не поедем. День удовольствий продолжался.
Подъехал на мотоцикле Саша, Людин муж. Его ждали гораздо позже, а у него очень удачно получилось закончить пораньше, как-будто специально к нашему приезду. С ним мы хлопнули по рюмашечке водочки. Ну, может, не совсем по рюмашечке… У хозяев оказалась гитара, простаивающая в углу в ожидании с учёбы в техникуме сына.  Я завладел ею и постарался вспомнить всё, что знал со времён стройотрядов и походов. По большей части мне подпевали. И голоса у всех были красивые. Но если честно, я слышал только один голос. И нетрудно догадаться, кому он принадлежал.
Закрыл торжественное мероприятие Саша. Поднялся со вздохом и тягуче произнёс: «Завтра спозаранку на работу. Не спавши много не наработаешь».
Люда подхватилась, прибежала с постельным бельём.
– Вот, у нас в родительском доме место для ночлега есть.
– Спасибо, не надо. У меня в машине всё приспособлено. Даже подобие душа имеется. Там только такой беседки нет. И угощений. Спасибо этому дому за хлеб, за соль. А где здесь можно искупаться?
– Так на Дону! – хором отозвались Саша с Людой.
А Челентана вызвалась показать тропинку, и я надеялся, что не случайно она это сделала.
Мы миновали последний дом. Челентана шла по тропинке впереди меня, изредка показывая на что-нибудь рукой. Этакая экскурсия по местам её юности. Почему-то я вдруг увидел, какое здесь звёздное небо. Мне безумно хотелось протянуть руку, удержать Челентану за талию, притянуть к себе, но она шла уверенно и быстро, и мне показалось, что лучше не торопить события.
По влажным запахам я понял, что мы подходим к реке. Вот уже река показалась, и пляж виднелся хороший, но Челентана шла дальше.
– Там купаться удобней, – объяснила она. Мы подошли к небольшой излучине, заросшей на изгибе кустами.
Мне велено было входить в воду там, где мы остановились, а девушка пошла дальше, за изгиб.
– Я там войду, купальник у меня в кемпинге остался, не догадалась взять. Мы редко ходим купаться. Сполоснулись в душе, и всё. А купаться у нас обычно больше приезжие ходят. У них времени много.
Сразу всплыла фраза из рекламы: «Эт-то вы удачно купальники забыли!»
Я поторопился скинуть с себя немудрёную одежду и тихо-тихо, чтобы не слышно было плеска, ступил  в воду. Вода в реке была тёплая-тёплая, ласковая-ласковая, я вошёл в неё, и река приняла меня, обняв сразу всего и покачивая на лёгкой волне. Продолжая двигаться тихо, я доплыл до изгиба реки и остановился за кустами так, что мне было видно место, где собиралась входить в воду Челентана. Да, знаю, что подсматривать нехорошо! Но что делать, если очень хочется!
Когда я подплыл, она стояла уже без сарафана. Я знал, что у неё красивое тело, но не подозревал, насколько в нём все соразмерно. Редко можно встретить крупную сильную женщину, фигура которой осталась женственной, несмотря на монументальность. С таких лет через двадцать лепят Родину-мать.
Вот Челентана шагнула вперёд, и пошла по воде, разворачивая корпус при каждом шаге и энергично помогая себе руками. А потом легла на волну, запрокинула голову, перевернулась на спину и поплыла. Сначала она слишком сильно оттолкнулась ногами от воды и мне стали видны белые холмики, и даже живот выглядывал. Потом она умерила пыл, поплыла спокойно, и только округлые колени временами поднимались из воды. А плыла она почти прямо на меня. Я сделал шаг, протянул руки, и когда она поравнялась со мной, подхватил её снизу, как ребёнка, и начал покачивать на руках, наклонившись к её лицу. Челентана не испугалась, не отдёрнулась. Я видел, как она закрыла глаза и приоткрыла губы, и принял приглашение. И если бы в этот момент нас накрыла волна, я думаю, мы не смогли бы оторваться друг от друга. Когда я на секунду сделал паузу, Челентана глубоко вдохнула, не открывая глаза, и протянула ко мне руки.  И была она тёплая-тёплая, ласковая-ласковая, и она приняла меня так же, как до этого приняла река, обняв сразу всего, и волна нас стала ласково и легко покачивать. Или это мы создавали волну?


В дом мы не пошли. Зачем? У нас ведь был микроавтобус с моей двуспальной кроватью, половинки которой сегодня воссоединились так же, как соединились и мы с Челентаной, составив одно целое. Я отогнал микроавтобус в степь, чтобы никто, кроме ветра и травы не мог нас услышать. И впервые в жизни я стал свободным настолько, что выплёскивал голосом накалённые эмоции в полном согласии со стонами Челентаны. Спать нам не пришлось. Мы и не смогли бы заснуть. В редкие моменты, когда мы просто лежали, не отрываясь друг от друга, мы разговаривали. Я не помню, о чём мы тогда говорили. Но вдруг я сообразил, что Челентана так и не открыла мне тайну своего имени.
– Если ты открыла мне саму себя, то историю и подавно можешь рассказать.
– Хорошо. Расскажу.
Она легла мне на грудь, щекоча мой подбородок своими волосами.
– Я была совсем молодой. Мне лет двадцать было.
– То есть ты уже в Питере жила?
– Да, в Питере.  Была я тогда влюблена. Парень постарше меня лет на десять,  русский моряк из Таллина. У нас в Ленинграде бывал иногда. Познакомилась я с ним у подруги, которая была замужем за водолазом. Её муж с этим Володькой Ильченко иногда на одних судах работали, вот и подружились.
Я напрягся, услышав знакомое имя.
– Когда Володька понял, что мне интересен, он, наконец, осмелился за мной поухаживать. Мы гуляли по городу, белые ночи созданы для влюблённых, а потом он протащил меня к себе на судно, когда оно стояло в Ораниенбауме.
Тут я стал что-то смутно припоминать.
– Это была наша единственная ночь, но мы тогда об этом не знали. На следующий день их судно неожиданно перевели в другое место. Через два месяца они снова зашли в Ленинград. До меня он не дозвонился, а вот до наших общих знакомых сумел. И договорился с ними, что приедет к ним на дачу. Они только-только шесть соток взяли, баньку поставили, в которой можно было жить, и стали уже дом строить. Мы решили, что сделаем Володьке сюрприз. Я тоже приеду в садоводство, там-то мы с ним и  встретимся. Приехали мы в субботу, а Володьку ждали в воскресенье. И вдруг хозяев родственники зовут в соседнее садоводство помочь им что-то масштабное сделать. Но ведь должен приехать гость! Его встретить надо!  Всем пришло на ум одно и то же – они все едут помогать, а я остаюсь встречать. Воскресное солнечное утро. Я в предвкушении встречи. Кровь кипит, энергия бурлит. Поесть на всю семью приготовила, воды натаскала, а Германа всё нет. Книжек на даче у них никаких не было, да и не усидела бы я тогда с книжкой. Стала смотреть, куда бы свою силушку неизрасходованную приложить. Ты фильм смотрел с Челентано «Укрощение строптивого?»
– А кто его не смотрел? Разве что кто из молодых не удосужился, а тогда его все видели.
– Помнишь момент, когда он дрова колет, чтобы дать выход энергии?
Челентана засмеялась: «Может и ты вчера их колол из-за этого?»
Вопрос остался без ответа.
– Ну вот, походила я по двору, посмотрела. Вижу – груда брёвен лежит. И рядышком несколько брёвен без коры, беленькие, красивые. Думаю, явно все остальные тоже надо ошкурить. Нашла какой-то топорик, начала потихонечку сдирать кору. Тут соседи увидели, что я дурью маюсь, подошли и сказали, что окорять надо не так и не тем. Принесли мне какую-то железяку, показали, как ею работать и оставили меня. Я какое-то время приноравливалась, а потом пошло. Одно бревно, второе, третье. А Володьки всё нет. А я, если остановлюсь, сразу мучительно начинаю о нём думать.
Володька так и не приехал. Он сначала пытался меня найти в городе, а потом понял, что катастрофически на дачу не успевает. Приедет только к ночи. Знал бы он, что я там!
Вечером приехали хозяева, подруга с мужем, и сначала прошли мимо своего участка, не узнали его. Потому что кучи брёвен уже не было, я их почти все окорила и перетаскала в другую кучу. Моих брёвен потом на полдома хватило. «Укрощение строптивого» за пару лет до этого победно прошёлся по стране, у всех был на слуху. Подруженька с мужем быстро связали воедино необходимость укрощать либидо из-за не оправдавшихся ожиданий, фильм, и результат моей  работы. С тех пор я и стала Челентаной.  А так как станичники наши в Питер ко мне приезжали, с моими друзьями знакомились, о прозвище они узнали, правда, без подробностей, и сюда его тоже привезли. Но всем подряд я, естественно, не рассказываю. А в кемпинге моё имя стало своеобразным брендом.
– Челентана ты моя, – провёл я губами по её щеке.  Пауза стремительно стала заканчиваться.
У меня предложение номер раз – на работу сегодня не ходить.
И предложение номер два – уехать со мной.
– Куда?
– Пока куда глаза глядят, а потом в Москву или туда, где мы решим остановиться.
– Первое предложение принято, но утром надо будет позвонить, предупредить. А насчёт второго я подумаю. Утро вечера мудренее.

И мы снова впали в безумство. Оторваться друг от друга мы не могли. Если вдруг возникала пауза в нашем сумасшествии, руки всё равно продолжали жить своей жизнью. А если и они останавливались, то мы просто впитывали друг друга всей кожей. Запах в фургончике был умопомрачительный и он ещё больше заводил нас. Мы пропитались им, мы пропитались друг другом. Челентана сейчас пахла сладко-сладко. Я зарывался в неё, в её волосы, чернеющие по подушке. Я вжимался лицом в её мягкую, чуть тронутую загаром, грудь. Я спускался ниже, к её животу, пологим холмиком поднимающимся вокруг кратера пупка. Я спускался ещё дальше, и она замирала в ожидании.
А какие у неё были губы! Мягкие-мягкие, со вкусом сливок. Нежные и жадные, целомудренные и развратные, доводящие меня до полного изнеможения, а потом вновь вливающие в меня силу. И столько силы она мне дала, сколько я за собой не знал и во времена своей бурной молодости. Морской молодости. И тут я вспомнил про Володьку. Того самого Володьку, про которого мне рассказывала Челентана. Сначала мне не хотелось её перебивать, потом нас с ней уже никто и не смог бы перебить, а потом всё забылось, кроме того, что рядом со мной Она…
С Володькой Ильченко я делил каюту. Плавали мы с ним тогда на сухогрузе. И в Ораниенбаум заходили. И хорошо помню, как появился однажды Володька поздно, и горячим шёпотом меня стал упрашивать перебраться в каюту к мотористу – тот один тогда жил. Вредничать у нас было не принято, хотя и водить женщин на судно тоже. Но время было настолько позднее, что отправить девчонку обратно в город уже нельзя. Да и товарища жалко. Хоть и постарше меня Володька, а я для него вообще тогда ещё салагой был, дружили мы. Переместился я в соседнюю каюту, а потом всю ночь не спал толком, завидовал. Хоть и  старались они не шуметь, а всё равно – то дыхание, то скрип, то вздох. Моторист храпел без задних ног, а я ворочался.  Но не могла же это быть Челентана! Если мне тогда только-только исполнилось двадцать два. А Челентана младше меня лет на десять. Надо всё-таки прояснить этот вопрос.
– Слушай, а ты не помнишь, в каком году ты была в каюте у Володьки Ильченко?
– А ты что, с ним знаком? – удивилась Челентана.
– Да как сказать, в одной каюте жили. И вот интересно, это для тебя я её покинул, или нет?
– Сейчас соображу. В восемьдесят шестом я уже… значит было это в восемьдесят пятом.
– Значит, для тебя. Эх, знал бы я тогда!  А что у вас с Володькой не заладилось? Вы что, после дачи так и не встречались?
– Встречались. Когда я уже замужем была и ребёнка ждала.  Естественно, просто погуляли по парку, посидели на скамеечке. Я уже не могла ничего. Мужа на тот момент я любила.
– А как так вышло, что ты замуж за кого-то вышла, а не за Володьку?
– Да он как-то очень долго не появлялся. Потом слух прошёл, что он там, в Таллине,  женится. Мы с ним не переписывались, видно ему это не очень надо было. И нельзя же так долго любить миф. Для того, чтобы быть мужем, он слишком красив. На него ведь все проходящие женщины заглядывались.
– Господи! Ну почему тогда с тобой он познакомился, а не я! Ведь вся жизнь могла бы по-другому пройти!
– А у тебя что, жизнь была плохой?
– Да нет, плохой не была, а вот большая часть пустая какая-то. Детей ведь у меня так и нет. Была любовь. Но потерял я её. Не по своей вине.
Тут я задумался. А вдруг, всё-таки по своей? Почему когда мы встретились с Наташей, я всё время боялся её потерять? Я постоянно дёргался в кровати, когда она пыталась встать. «Ты куда?» - глупый вопрос, если это ночь и человек в своей квартире. Кувшин с водой стоит рядом. Только в туалет и можно. Ведь не подозревал же я её в том, что она сейчас оденется и побежит к кому-нибудь другому? И всё равно, каждый раз вскидывался со своим дурацким: «Ты куда?»
– А что случилось?
И такое истинное участие я услышал в голосе Челентаны, что сразу всё вспомнилось, и неожиданно для меня из моих глаз потекли слёзы. Тогда, на похоронах, я так и не смог заплакать.  Не плакал я и позже. Ни на поминках, ни когда приходил на могилку. Не плакал ночью в постели. Я перебрался на диван, потому что спать там, где до этого мы спали вместе, я не мог. А сейчас я лежал с комом в горле и плакал. Челентана обняла меня, повернула к себе, прижала, но не так, как до этого, а как-то по-матерински, мягко. Я уткнулся ей в плечо и уже не сдерживался. А когда простыня и подушка стали основательно мокрыми, а ком в горле стал исчезать, я рассказал Челентане, что произошло. До этого я боялся, что она испугается,  а сейчас понял, что ей можно рассказывать всё. Она поймёт.
– Мы встретились с Наташей пять лет назад. И нам тогда казалось, что это уже навсегда. О ребёнке мечтали. Жизнь была радужной. А потом она стала болеть. То одно, то другое. Не успевает от гриппа вылечиться, пневмонию подхватывает.  Даже краснухой заболела. Обследовали её и обнаружили ВИЧ.
Хоть мне и казалось, что Челентане можно рассказывать всё, я всё равно боялся этого момента. А вдруг сейчас отдёрнется, оттолкнёт? Но она также мягко обнимала меня, и только, может быть, бровь у неё чуть изогнулась в вопросе.
– Сколько меня ни проверяли, так ничего и не обнаружили. Когда она уже умирала, я жалел, что тоже не заразился. Мне было бы легче. Ты не бойся, я и перед поездкой ходил, сдавал кровь. Мне даже справку на донорскую станцию могли бы дать.
– Да я и не боюсь. Во-первых, ты не похож на обормота, готового заразить всех вокруг, во-вторых, я сама здоровая, заразить меня не получится, а в-третьих, я ж когда-то на биофаке училась и медицина мне всё-таки близка. СПИД-инфо читала, знаю, что бывает так, что муж и жена живут вместе, один болен, а второй здоров. Вот и у тебя так же. А то, что ты сейчас поплакал, хорошо. Ты ведь раньше не мог? Давно она умерла?
– Умерла давно. В прошлой жизни. А если по-календарному, то недавно, полгода прошло. В декабре.
Декабрь в прошлом году был ненормальным. Снега не было. Постоянно шёл дождь. Осенняя слякоть никак не хотела уступать место морозу. Наташа переживала:
– Вот, умру, а меня в мокрую могилу придётся опускать…
А потом выпал снег. И не растаял сразу. Стало светлей, и день казался длинней. Вечером она умерла. И не узнала, что снег уже на следующий день превратился в чавкающую жижу. И могила была действительно мокрой. И нечем было прикрыть извращённую наготу свежих прямоугольных раскопов.
– Нет, я даже на похоронах не смог заплакать. У соседней могилы прощание шло, тоже женщину хоронили, так там мужик прям пал на гроб и причитал не хуже профессиональной плакальщицы. А я из себя даже слезинки не выдавил.
 – Ну вот, держал всё в себе. Саморазрушение это. Эмоции из себя выпускать надо.
Челентана тяжко вздохнула и сильней прижалась ко мне.
Да, разрушение было, что надо. Знакомые меня не узнавали, проходили мимо.
– И всё-таки мне очень жаль, что мы не встретились раньше. Мы бы с тобой столько детей уже нарожали бы. Ничего, ещё успеем.
Теперь Челентана уткнулась мне в плечо и прошептала: «Вряд ли…»
– Что вряд ли? Детей?
–Да. Мы с мужем хотели второго ребёнка, а я никак не беременела. Пошли по врачам и мне поставили истощение яичников. То есть яйцеклеток уже не осталось почти.
Значит, один ребёнок у тебя есть?
– Есть. Сын. Уже взрослый.
– Постой,  как взрослый? А сколько тебе лет было тогда? Не мог же Володька с тобой несовершеннолетней… А ведь ты говорила, что лет двадцать тебе было, – хлопнул я себя по лбу. – Тебе что, сейчас сорок три?
– Ну да! Сорок три. А ты что думал, молоденькая?
– Думал. Извини, я тебя перебил. И где твой сын?
– Я его давно не видела. Его отец без моего ведома увёз в Германию. Подделал разрешение и увёз. Сначала в Израиль. А оттуда в Германию. Там женился, и вырос мой Женька с мачехой. Сейчас хоть письмами изредка обмениваемся. А первое время я с ума сходила. Мало того, что ребёнка украли, так ещё и контакт с ним перерезали. Зову его в Россию. Обещал, что как-нибудь приедет. Но, наверное, он меня уже забыл почти. Отец постарался.
– А ты к нему не ездила?
– Нет. Первое время я даже не знала его адреса. Потом уже удалось разыскать. Два года тому назад.
–  А ты как ему пишешь, почтой или электронкой?
– Электронка – это через компьютер?
– Ну да! Молодёжь ты сейчас не заставишь обычные письма писать. А вот по электроночке хоть целыми днями можешь переписываться. А ещё лучше по скайпу. Это как по телефону разговариваешь, только через компьютер.
– Тогда вынуждена тебя разочаровать. Тёмная я. Не знаю, с какой стороны подходить к нему.
– Это мы поправим. А у тебя адрес его электронки есть?
– Не знаю. Один раз он мне писал что-то, но я не поняла, что это такое. Там всё латинскими буквами было. Это то?
– Может быть и то. Посмотреть надо. У тебя его письма сохранились?
– Конечно. Там, в станице.
– Тогда возвращаемся.
Я наспех натянул шорты и сел за руль. Зачем-то я торопился, как будто от этого зависело, как быстро Челентана свяжется со своим сыном. Всё равно пока мы не окажемся в каком-нибудь крупном городе, скорей всего в Ростове, зоны Wi-Fi нигде не найдём, а соответственно и к интернету не подключимся. Лицо Челентаны внешне оставалось спокойным, но сидела она напряжённо и всматривалась в дорогу, как будто тоже торопилась.
До станицы мы долетели быстро. Пока я закрывал двери микроавтобуса, Марина уже забежала в дом. Я поздоровался с её сестрой, ошарашено замершей у порога.
– Что с ней?
– Найти кое–что хочет.
– Так срочно?
– На самом деле срочности нет, но ей хочется побыстрее.
– А что именно?
– Люд, мы тебе потом расскажем, когда всё получится, ладно? – и проскочил мимо, в комнату. Марина стояла на коленях у тумбочки и перетряхивала содержимое коробки.
– Вот, – протянула она мне письмо. – Вот здесь, это то, что надо?
Да, латиницей был написан e-mail.
– Поехали в город, надо к интернету подключиться. И паспорт с собой прихвати.
– Он у меня с собой, но зачем он нужен?
– В ОВИР зайти, у тебя же загранпаспорта нет?
–Нет, не озаботилась. Незачем было.
– Я так и думал. Помчались.
Было желание выжать из моего мерседеса всё, на что он способен, но дорога на подъезде к Ростову не отличалась особой гладкостью, да и с соловьями-разбойниками не хотелось иметь дела. Я шёл на пограничной скорости, чтобы им неинтересно было меня останавливать ради минимального штрафа.


Через три месяца мой микроавтобус показывал свою мощность на родных для него автобанах. Рядом сидела Челентана. Мы ехали на свадьбу её сына. И уже знали, что у нас скоро будет ребёнок. Возможно, ошибались врачи – не было у неё никакого истощения яичников, но мне кажется, что наша встреча и радость от общения с сыном сотворили чудо, и какой-то случайно уцелевший фолликул проснулся вместе с пробудившейся Челентаной.