Такая, блин, вечная молодость

     Стойбище Гутчинсона, по прозвищу Американец, вольно раскинулось по над Анадырем, возведя шатры за час. Епишко, задав кобыле овса, лишь крутил продолговатой головой, восхищаясь сноровистыми тунгусами, внатяг пускающими змеев к отдаленной пролуби, загадочно темнеющей сизоватой льдистой водой на отшибе зимовки Чилингарова, расстрелянного карательным отрядом барона Дрейдена накануне. Струсил Епишко, скажем прямо. Боцман Дидько лишь на втором переходе к Новониколаевску заметил пустые нары в углу теплушки, бросился к лошадям, а уж не найдя смирной кобылки приблудного казачка, сразу все понял. Вошел к барону, но тот, занятый расчетами долгого пути к Харбину, отмахнулся, разрешая решить своей волей. Дидько долго шатался по вагону, пока не сообразил обратиться к радистам. Отставной телеграфист Шпанце тер нос, поправляя сползающие очки кривым пальцем, хмыкал и прикашливал, выразительно косясь на пустой стол. Наконец боцман грохнул штофом водки алой, звонко щелкнув ногтем по бутылке. Телеграфист убрал штоф в шкап, потрепал Дидько по плечу и выпроводил, сказав, что все сделает. Он связался с дозорным тунгусов, занявшим опустевшую зимовку, и сообщил, что Епишко как человичишко несвоевременный подлежит. Налетевший шквал прервал и так неустойчивую связь, тунгус кричал, что ничего не понимает, а Шпанце, опустошив штоф, завалился спать, мудро оставив казачка своей судьбе.
    - Нет мудрее народца, нежели ненцы, - сказал Гутчинсон по американски, зорко всматриваясь в гримасничающего Епишку. Тот одобрительно заржал и полез в карман, вынул письмо Груни партийки, отодрал ОСОВИАХИМовскую марку за копейку рыковских и вручил Гутчинсону, вгрызшемуся в седловину хариуса крупными желтыми зубами. Прихлебывая из чайной чашки спирт, дымя трубкой, Американец рассматривал марку, а затем крикнул : - Эй, кто там есть, тащи сюда соболей.
    Епишко набил торбу редкими соболями, про себя подсчитывая барыши, что неизбежно обрушатся на него в Новгороде, тот, по слухам, пребывал под устойчивой властью Чайковского, вот только добраться туда ...
    - П...дец, - заметил Гутчинсон, смотря в спину отъезжающего из стойбища казачка.
    Епишко не знал, что камлая Мать Моржихе, ненцы и тунгусы наклеивают на высушенного из корюшки чертика советские марки, ведая пристрастие Северной Богини ко всякого рода антикам. Поэтому застигнутый шалыми россомахами Епишко лишь чвякнул, хрустя на клыках хищных зверей.
     Толстой - юрт уже издали дымился, забивая сонары копотью. Ракетно - бомбовый удар армии генерала Плиева разметал остаточные группы немцев по увалам Большого Кавказа, бригада крымских татар зализывала раны в ущелье, а доблестные вайнахи трусливо бежали в ночь следом за уламрами.
     - Кости трещат под палицами, - стонали уламры, ускоряя бег по берегам Куры, - ноги ломаются и уши отказываются слышать о поголовном предательстве народов.
     - П...дец, - заметил Гутчинсон, раздавая в стойбище петарды. - День армии и всех флотов Федераций.
     - Он не столь уж и глуп, - засмеялась леди Ваако, перехватывая направленным эхолотом вещие слова Американца, - хотя правильнее называть нас Империей, а не Федерацией.
     Риддик скупо улыбнулся и нанес точечный ядерный удар по бегущим вайнахам, восстанавливая историческую справедливость. Уламров Чистильщик Душ перевел в ранг развивающихся малых наций, поместил в полупрозрачную колбу и, устав, отдал на растерзание ротанам. Ротаны, как всякие рыбы, сожрали уламров и легли спать среди ила и камешков.
    - П...дец, - заметил Гутчинсон, поджигая бикфордов шнур. Размахнулся и бросил три связанных изолентой динамитных шашки в пруд.
    Саундтреком - Чиграков, жалостливая песня про ушедшую любовь. И Маша Алехина в глазах. Голая.