Однажды в рсфср

      Божевольный Никодим, исподволь послабляя буркотеющему газами кишечнику, неприхотливо торчал на солнце, умышленно прикрывая глаза набухшими веками. В процессе дефекации он думал о вещах разнообразных, конечно, не имеющих никакого отношения ни к чему, но замысловатых и странных хотя бы тем, что они, вещи, известны Никодиму, живущему наотшиб бытию. Это еще Плечевой, деловито сплевывая на сохнущие чесоткой ладони, сказал, что божевольность и проявляется именно отшибом.
     - Вот, например, - балагурил Плечевой, пока они с Никодимом продвигались к райпе, куда, по слухам, упорно циркулирующим в литературном поселке, на прошлой неделе завезли портвейн по рупь семнадцать, - скажут тебе, Никодим, что Фиделей двое. Один да еще один. Вне всяких сомнений, что срать тебе и ссать на всех Фиделей этого мира, ложил ты с прибором и на саму идею острова Свободы, предпочитая спиртовую настойку на грибе чаге.
     - Верно, - подтверждал абсолютно правильное видение ситуации вздорным вообще - то приятелем Никодим, отодвигая остов ржавого танка, с незапамятных времен перегораживающий удобную тропинку к райпе.
     - Вот и я об том же ! - радовался Плечевой, ползая, зеленя штаны с гимнастеркой, по минному полю. - Но факт - то в том, Никодим, что с определенного момента ты становишься в курсах, что вот есть такая х...ня на свете, как два Фиделя. И эта мысль не дает тебе покоя.
    - Почему ? - невозмутимо уточнял Никодим, рассматривая в театральный бинокль вольно заголившихся на речке толстомясых девок.
    - Х... его знает, - хитро уходил от конкретного вопроса Плечевой, выхватывая у приятеля перламутровую безделицу и всматриваясь, в свою очередь, в мелькающие волосатые прощелки, отвисшие с центру Земли сраки, могучие, в синих прожилках титьки, способные вскормить всех задрогнувших поросят районной перьдовицы Орловой, прославившейся в ту пятилетку заботой о засеянном по льду льне, о чем даже в  " Известиях " писано было, мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, как собак расстрелять.
     Они подходили к райпе и убеждались в тщетности слухов. Не было никакого портвейна, дорогущая зубровка пылилась мутнотолстым стеклом на сосновых полках, смущая крепко сбитую продавщицу, щеголявшую по случаю праздников серым халатом на голое тело. Никодим громко дышал, замечая оттопыривший плотную ткань наглый сосок левой груди Тоси. Так продавщицу в райпе именовали. Тося.
     - Тося, - заговаривал обычно Никодим, дождавшись тактического отхода Плечевого покурить на улицу, - давай я тебе в очко заеду.
     Он выразительно трогал себе в паху, похабно поводя бедрами, даже не зная, что подобными простыми движениями король рок - н - ролла Элвис свел с ума цивилизованную треть мира. Тося вспыхивала, скрывая среди буйно расцветающих красок лица веснушки, и пятилась в подсобку. Задергивала занавеску, прячась от лихого глаза дрыхнущего грузчика Елодзе, буйно топырящего горбатый грузинский нос к засиженному мухами потолку, задирала халат и молча вставала, растопырившись, к волглым мешкам с вологодской мукой. Никодим, плюнув на лиловую головку члена, с первого толчка проникал в уже разъезженный покупателями напитков зад Тоси и, дрыгнувшись пару раз, изливался в прямую кишку советской женщины.
    - Вконец ты ослаб с похмела - то, - жалковала Тося, опуская халат на место. Что - то быстро записывала в амбарной книге, орала на Плечевого, вновь натопавшего сапогами по только вымытому с дресвой полу, вздыхала и откупоривала зубровку, доставая из - под прилавка бутерброды с краковской колбасой. Они пили, пели, курили, ругались сытыми и самоуверенными голосами, потом вежливый Плечевой выходил покурить, а Тося и Никодим снова уединялись в подсобке, в конце концов будя Елодзе.
    - Опять туза прочищаешь, - укоризненный акцент проснувшегося грузчика не оставлял сомнений и Никодим, скосоротившись, звал Плечевого. Тот влетал в подсобку подобно эсэсовцу, заранее закатав рукава, и прицельно бил Елодзе под левый глаз. Грузин рычал и кидался Плечевому в колени, приемом самбо сшибая с ног. Они крутились по полу, задевая за полуботинки Тосю и Никодима, весело залезших на мешки с мукой. Затем Никодим целовал Тосю прямо в губы и вставал, держась рукой за притолоку. Он смотрел сверху вниз на дерущихся и пел во весь голос, скорбно качая взлохмаченной головой.
    - Горит и кружится планета ...
    Охваченные стыдом Плечевой и Елодзе прекращали драться, Тося вспоминала про неуплаченные взносы в профсоюз, а сам Никодим клялся себе завязать с бухлом и завербоваться на Север.
    В следующую пятницу все повторялось. Разве что двух Фиделей заменял один Мосей Абрамыч, а так - все то же самое.