Прогулка по книгам

1

Однажды я приехал в командировку в далёкое К.  Было это в начале сентября, в самый разгар бабьего лета. Предвестник очередного погожего дня, густой рассветный туман, сбил меня с толку: ехал в центр, на городскую площадь, а попал в лабиринт улочек с одинаковыми приземистыми домами. Смирившись, что самому не найти дороги, я остановился на очередной развилке и вышел из машины оглядеться.

Туман потихоньку редел. В некоторых окнах загорелся свет. В кустах зачирикали невидимые птицы. За забором лениво тявкнула собака. На переулке просыпалась жизнь. А я стоял и не знал, что делать. Тут и появился человек, благодаря которому случилась эта история.

Он вышел из дома напротив. На маленьком крылечке с резным козырьком его поджидала кошка. Кинувшись под ноги, она мяукала и вертелась вокруг хозяина, пока тот не положил в её миску завтрак. Кошка принялась уплетать. А человек закрыл дверь на замок, ключ на длинном шнурке, как медаль, водрузил на гвоздь, там, где обычно бывает звонок, и устремился прямо ко мне.

Я приготовился «наброситься» на хозяина дома со своей «бедой», но тот уже увидел мою машину, моргающую «аварийкой», и сам дружелюбно спросил:
- Сломался?
- Нет, заблудился. Полчаса тут стою. Мне в управление нужно. Расскажите, как проехать! - выпалил я, понимая, что это мой шанс.
 - О-о-о! Да ты совсем не туда едешь. Ты, наверное, после станции прямо пошёл, а надо было направо, в городок, - предположил мой спаситель и добавил. – Я вот в магазин собрался пораньше. Контора твоя как раз через дорогу будет. Поехали!
Такому исходу я очень обрадовался, и мы поехали.

Человека звали Владимиром Петровичем. На вид ему было лет шестьдесят, немного сутул, худощав, но довольно крепок для старика. В разговоре он был прост и просил называть его «безо всяких этих фамильярностей»: Петровичем.

- Что же ты, Петрович, ключ на виду оставляешь? Так и в дом кто залезет, - начал я для разговора.
- У нас все свои. Жизнь прошла на этой улице. Висит замок, значит, нет меня дома: кому надо зайти, зайдёт, – ответил старик, внимательно следя за дорогой. – Здесь налево поворачивай, а потом сразу направо будет.
- Погоди, Петрович, про замок я понял. Ключ зачем вешаешь на гвозде, потерять боишься? А вдруг не усмотрят соседи? Всякое бывает по нынешней жизни, - продолжил я, крутя руль согласно указаниям.

Улочки закончились. Мы выехали на главную дорогу. Петрович довольно скомандовал:
- Всё! Теперь: прямо, прямо, пока Ленина впереди не увидишь. Как увидишь, так и приехали.
А я опять спросил:
- Воров не боишься?
Старик усмехнулся:
- Брать у меня нечего. Четыре года назад умерла Валя, жена моя. Дочь далеко. Приезжает редко, всё набегами. Я дома не люблю сидеть: то за грибами уйду, то, вот, в магазин. А прошлой осенью две недели в больнице лежал. Приедет Света и не будет по соседям бегать. Понял, голова?
- Теперь понял! – кивнул я.

Впереди появилась площадь с обещанным Лениным. Несколько обшарпанных зданий. Небольшой рынок, сооруженный на скорую руку, который только раскладывался. Мой проводник показал, где управление. Я поблагодарил старика, мы попрощались и разошлись, каждый по своим делам.

2

В моих делах всё было понятно и просто. Нужно было как можно быстрее разобраться с бумагами, желательно до обеда, и поехать обратно домой. Рабочие поездки в скучные места, подобные К., меня никогда не радовали.

Сначала всё шло по плану. Через час беготни по коридорам оставалась только одна подпись. Но, к моему большому огорчению, её обещали только к вечеру, а чтобы точно и наверняка – просили зайти за документами завтра утром.

Выйдя из управления, я плюхнулся на скамейку под яблоней и стал ломать голову, чем же занять себя в этой дыре и где скоротать ночь. Я поднял золотистое яблоко, упавшее рядом, потёр его об штаны и уже приготовился откусить, как услышал за спиной знакомый голос:
- Что же ты не сказал, что яблоки любишь? Я бы тебя ещё утром угостил.

Я обернулся: это был мой Петрович. Одной рукой он держал холщовую сумку с буханками хлеба, а другой управлялся с папиросой. Даже не знаю, когда больше я был рад его видеть: утром или сейчас!?
- Какая встреча! Садись, Петрович! – пригласил я старика.
 
Тот охотно сел рядом. Отказавшись от протянутого мной яблока, Петрович поделился своими яблочными воспоминаниями:
-Я учился в Александровской школе. Это восемьдесят километров отсюда. Какой там был сад! Яблок было море! До самой зимы их ели. Помню, снег уже во дворе, морозец, а мы сломя голову в сад… А они только на макушке остались. Мы и палками по веткам стучали, и снежками сбивали! Полетит яблоко, покатиться по снегу, а мы за ним. Кто первый схватит. Закоченелые – не угрызёшь! Зубы заходятся, а нам радость… Говорят же: остатки сладки…

После такого рассказа я вспомнил свою школу:
 - Осенью везде яблок было вдоволь. А вот после нового года, ближе к весне, в школу прийти с яблоком было за счастье. Мать мне на неделе поштучно выдавала. А порой и вовсе их не было. Дорогие яблоки были. Со мной в классе Колька Сорокин учился. Только кто яблоко достанет на перемене, он тут как-тут: «Дай укуситься, дай укуситься!» Дашь ему укусить раз, а он опять лезет. «Не дам больше!» - говоришь, а он жалобно: «Ну, хоть огрызочек да-а-ай, пожа-а-алуйста!» Выпросит, закинет голову, опустит огрызок в рот, как солёную кильку, и жуёт его вместе с косточками. А потом, довольный, погладит себя по животу и поблагодарит: «Ням-ням-ням!», а мы хохочем над ним всем классом…

Старик рассмеялся. Вспомнив про яблоко в руке, я, наконец, откусил кусок и спросил Петровича, давно ли он был в своей школе. Оказалось, что тот сразу после учёбы ушёл служить, вернулся, женился и переехал в К. на том самый переулок, где я заблудился, а в Александровской школе бывал, но так давно, что уже и не вспомнит когда. А ещё выяснилось, что школу его закрыли несколько лет назад, потому что в родной деревне никого не осталось. Это меня расстроило.
 
Золотистый плод на вкус оказался не очень. Избавившись от надкусанного яблока, я рассказал Петровичу о своих делах. Узнав, что мне нужен ночлег, он пригласил к себе в гости и обещал угостить «антоновкой» из своего сада.
 
На часах было около одиннадцати. Вспомнив, что Петрович не любит сидеть дома, я спросил, не хочет ли он, пользуясь случаем, побродить по былым яблочным местам, посмотреть, что с его школой теперь, набрать яблочек из его детства. Моя идея очень понравилась старику. Вдохновлённые оба, мы выдвинулись в маленькое путешествие в прошлое.

3

Через полтора часа езды по разбитой дороге в условленном месте нас встретила кленовая чаща. Сплошной лес. Ехать дальше было невозможно. «И где же тут сад? Может, забыл Петрович дорогу за столько лет?» - подумал я. Старик не сомневался, и мы окунулись в заросли, пригибаясь от сучьев и лавируя между ловушками из паутины. Вскоре на земле, действительно, начали попадаться яблоки, но не лучше тех, которые валялись во дворе управления. Петровичу не хотелось верить, но это и был его школьный сад.
 
Яблони зачахли в объятиях сильных молодых чужаков. Голые сухие ветви протягивали нам скудные и невзрачные плоды. Я сорвал и попробовал, но тут же выплюнул, процедив: «Кислятина!» Продвигаясь в глубь, в сухой осенней траве мы набредали на целые островки пёстрых, более ранних сортов. Лежалые яблоки оказались вполне съедобны, но почти все они были червивые или гнилые.
 
На залитой солнцем полянке среди ветвей искрилось огромное бордовое яблоко. «Вот моя удача!» - крикнул я старику и побежал за добычей. Но оказалось, что плод выклевала какая-то птица до самой сердцевины, а мне оставила три четверти. Доедать за птицей я не стал.

Заросли произвели на Петровича нехорошие впечатления. Он тихо сокрушался, а я пытался его успокоить, дескать, впредь будем знать, что яблок тут больше нет. Впереди замаячили стены школы. Завиднелись окна с облезлыми синими рамами. Почти все они были со стёклами, что очень удивило. Да и само здание-призрак не оказалось развалинами.
 
Осмотревшись, я понял, что мы – на главном школьном дворе. Центральные двери были открыты настежь. Ступени на крыльце поросли мхом. «Добро пожаловать!» на ржавой, некогда голубой жестянке, почти выцвело. На козырьке чирикала шайка воробьёв.
Петрович, охая, ушёл дальше. Я остался один. За кронами искрилось солнце. Лучи пробирались через ветви и прикасались к лицу с особенной осенней нежностью. Под ногами шелестела листва. Как первоклассник, среди толпы дрожащих стволов, я стоял на торжественной линейке и трепетно ждал, что вот-вот зазвенит долгожданный звонок-колокольчик, приглашая меня на первый урок в этих стенах.

Моя радость ожидания чего-то необыкновенного была не долгой. На входе из фойе повеяло холодом и сыростью. Обветшалые стены длинного коридора давно отвыкли от яркого света и громких звуков. Вместо смеха и крика детворы тут жили шорохи и скрипы деревьев, которые, всё-таки, нашли разбитые створки и пролезли внутрь руками-ветвями. Смятение было и на лице вернувшегося старика.
 
«Ну, что, Петрович! Веди на урок!» - громко объявил я, и мы пошли по скрипучим полам в учебную часть. Под ногами валялись портреты с юными лицами. Картон их раскис, черты поплыли, но подписи ещё можно было прочесть: Павлик Морозов, Лёня Голиков, Валя Котик…
— Это же пионеры-герои! - воскликнул я и стал вспоминать их подвиги, обращаясь за помощью к Петровичу. Но память подвела обоих: не все подвиги прочтённых имён мы вспомнили.
 
Первые кабинеты. Все двери в классы кто-то снял с петель и унёс. Уже из коридора было видно, что внутри царит хаос. Всё, что ранее хранилось в кабинетных шкафах, теперь валялось на полу. По содержанию разбросанного я стал угадывать кабинеты, а Петрович сопровождал мои заключения подробным описанием своих учителей: как звали, как дразнили, злой был или добрый. На этот раз, его память меня удивила.
 
Железные гирьки, склянки, приборы со стрелками, плакаты с формулами и портрет Исаака Ньютона со смачным отпечатком грязной подошвы на парике однозначно указывали на «физику».
 
В кабинете «биологии», на учительском столе, лежал человеческий торс из раскрашенного папье-маше, некогда демонстрировавший «устройство» брюшной полости. Муляжей органов на штатных местах и поблизости не оказалось. Что-то раскисшее и раздавленное, похожее на селезёнку или почку, валялось под столом среди бумаг. «Собаки кишки съели!» - усмехнулся старик. «Собака Павлова» - добавил я, глядя на плакат с одноимённым названием.
 
В одном из уцелевших шкафов нашлась голова из папье-маше. Она состояла из двух скреплённых между собой частей. С одной стороны показывались кровеносные сосуды и подкожное строение черепа. С другой – на меня отрешённо смотрела одним глазом половина блондина. Я обрадовался такой встрече и подумал: «Вот что я возьму с собой на память об этой школе». Прицепить находку к шее торса не получилось: скобы креплений оказались вырваны с корнем. Тогда я положил голову в брюшную полость и перенёс всё это в коридор.

В кабинете «русского и литературы» сохранилась доска. На ней среди прочей бессмыслицы не обошлось и без «трёх букв». Кто такой Серый, навсегда осталось тайной. Зато в точности, как в моей школе, над доской слева направо висели Пушкин, Лермонтов, Толстой и ?..

Четвёртый гвоздик был пуст. У меня – был Шолохов, а тут оказался Чехов: он лежал на подоконнике. Его состояние дел было гораздо хуже остальных: на распахнутой форточке прямо над лицом классика в очках не раз и подолгу сиживали залётные птицы, не понимая высокопарные строки о прекрасном в человеке. Я взял обгаженный портрет и поставил его под доской, в аккурат под четвёртым гвоздём, лицом к стене.
 
«Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!»-
Вслух прочитал старик.

Никогда раньше не мог я даже представить, что услышу эти строки в столь нелепой и гнетущей обстановке.

Когда классы закончились, на закуску оставалась библиотека. После фиаско с яблоками, я больше всего хотел попасть именно туда, в надежде поживиться какой-нибудь книгой детства. На пороге от увиденного я опешил.

Стеллажей в библиотеке не было. Весь пол был завален книгами, книгами, книгами… «Сугробы» по колено меня поразили: с минуту я вообще не решался войти. Никогда до этого мне не приходилось ходить по книгам. Я глядел на знакомые обложки и думал об одном: «На кого же мне наступить?»
 
Наконец, взгляд упал на Гайдара. Я аккуратно поставил ногу на «Тимура и его команду» и медленно перенёс вес тела: книжка шевельнулась и напряглась. «Как живая!» - подумал я и решил сделать следующий шаг как можно дальше. Нацелившись на «Онегина», я оттолкнулся вперёд, но коснувшись ботинком обложки поэмы, заскользил вместе с ней, как по льду. Исполнив шпагат, я повалился и какое-то время лежал неподвижно.

 - Жив? - испуганно спросил старик, заглядывая из коридора.
- Забрать бы всё это, Петрович… - сказал я мечтательно.
- Макулатура – не лом. Копейки. А так давно бы уже!

На разговоры времени не было. За окнами уже смеркалось. Я попросил Петровича забрать торс и ждать меня у главного входа.

- Голову не потеряй, Петрович! – крикнул я вдогонку.

А сам раскопал «сугроб» до пола, встал ногами в получившуюся ямку и начал брать книги: то одну, то другую. Только теперь, вблизи, я увидел, что время их не пожалело. Обложка на «Баснях» Крылова вздулась от влаги, а страницы изъела плесень. Переплёт «Обломова» нещадно обгрызли мыши. Глядя на изъеденные корешки, я вспомнил бордовое яблоко и чертыхнулся на всех, кто здесь что-то грызёт и клюёт. И тут же упрекнул сам себя за откровенную глупость: «Какая разница, что им грызть? Они ни в чём не виноваты!..»
 
Потом я перелез на четвереньках к окну, поближе к свету, уселся на книги и начал искать счастья там. Но было всё тоже самое. Раздосадованный, я хватал, листал и выбрасывал «Мёртвые души», «Мастера и Маргариту»… «Грязь, порвана, нет, тоже нет» - бормотал я, как безумец. В голове мелькали Герасим в лодке, Раскольников с топором, Ленин в окружении детворы. Наконец, устал и окончательно потерял интерес к поиску.
 
Уходя, я больше не боялся идти по книгам. Они уже не казались мне живыми. Из окон в библиотеку потекла темнота. В горле запершило от затхлости, которую не замечал ранее. Мне стало мерзко от этого места. Дойдя до середины, я отчётливо услышал шелест у себя за спиной. «Это мыши!» - подумал я, борясь с внезапным ребяческим надуманным страхом.

В полумраке мой взгляд упал на книжицу, лежавшую сверху на высокой, единственной уцелевшей стопке у самого выхода. Приглядевшись, я увидел школьников – мальчика с девочкой – и большую букву «А». Вверху были другие буквы. Наклонившись поближе к обложке, я прочёл по слогам: «БУК-ВАРЬ». Меня осенило: «Это же мой букварь!» Не раздумывая, я схватил его и помчался прочь по тёмным коридорам из школы.

4

Старик сидел на крыльце и курил. Рядом лежал торс, из его брюшной полости причудливо выглядывала спасённая половина блондина. В сумраке мне показалось, что он улыбается. Увидев меня, Петрович встрепенулся:
-Ну, что? Начитался? Поздно уже!
-Конечно, посмотри! Я с таким в школу пошёл лет тридцать назад!

Старик вздохнул:
-А я свой уже не вспомню…

Окончательно стемнело. Нести торс я поручил Петровичу. Тот аккуратно взял его на руки, как папаша берёт новорождённого, и ушёл первым.
 
Только теперь я понял, как сильно устал, к тому же заныл живот от голода и дрянных яблок, а где-то в глубине засел неприятный осадок от увиденной разрухи. «Прошлое никогда не вернётся. Нужно просто идти вперёд!» - твердил я сам себе и шагал за силуэтом старика. В одной руке я нёс книгу, а другой – прижимал отворот куртки: за пазухой у меня была голова из папье-маше.

Выйдя из чащи, мы постояли возле машины. Отдышавшись, старик начал сокрушаться, что мы целый день ничего не ели, и достал из машины хлеб.
 
- Добрый ты, человек, Петрович! Спасибо тебе за всё! - хлопнул я его по плечу и отломил от предложенной буханки кусок с любимой хрустящей горбушкой.

- Человек человеку – друг! – ответил старик, отламывая кусок себе.
 
Мы жевали хлеб, слушая, как в темноте шелестит лес. Молодой ветерок с каждым разом накатывал всё сильней и сильней.
 
- Завтра будет дождь, - подметил мой проводник.

- Всему своё время, - согласился я, отряхивая руки от хлебных крошек.
 
Через минуту мы тронулись в К.