МУТЬ

Дед сидел у дома на своём любимом чурбачке. Он
смотрел на переулок, в котором жил и который стал ему
родным. Чурбачок – это было спасение от порой
надоедавшей домашней обстановки, особенно когда жена,
как говорил он, начинала жужжать. Он думал, что с годами
жужжание утихнет, но нет, порой оно даже усиливалось.
Нет, конечно, она у него была хорошая. Скоро бог даст,
как пять десятков вместе. А пролетело как один миг.
Всякое, конечно, случалось. Но сейчас он не хотел об этом
думать. Он сидел и упивался свежим, упругим воздухом.
Наслаждаясь минутами покоя. Порой поднимал взгляд и
устремлял его в небо. Там в его бледной синеве редкими
островками покоились облака. Иногда небольшими
стайками пролетали голуби. Временами его взгляд
скользил по так знакомым ему строениям, по зелёным
насаждениям кустов сирени, по белоствольным берёзкам,
накинувшим на себя зелёные платочки. Но чаще всего он
смотрел на дорогу, ждал и думал.
Вот сейчас по ней кто-нибудь пойдёт знакомый и заговорит с ним,
и расскажет ему новости. А то сидишь дома и не знаешь, что творится в
родном посёлке. Но пешеходов было совсем мало. А вот
машин, как он говорил, мыт-мытом – туда-сюда, и все
куда-то едут, спешат. И откуда их столько? Жалуются,
работы нет. А на какие деньги, на какие шиши купили? И
за рулём всё молодые. Женщин-то сколько! А как ездят? В
переулок заезжают, газу дадут, или как раньше говорили
«гари», метров сто под горку поднажмут, разгонятся, а
потом столько же тормозят, чтобы повернуть или
пропустить кого-то.
У деда была своя машина. И был, как он говорил про
себя, «водитель старинный» и понимал толк в вождении.
А эти-то по ночам что творят, размышлял он, думаешь,
музыкальный центр из дома культуры везут и забыли
выключить. И тот орёт на всю ивановскую. А то вдруг от
рёва мотора проснёшься и не поймёшь, то ли самолёт в
переулок садится, то ли взлетает.
– Да ну её в баню. Всё какая-то муть в башку лезет.
Надо о хорошем, о приятном думать, как говорил мне один
врач, а не тянуть из себя эту нервную паутину, – тихо
вслух изрёк дед.
Вдруг по переулку замаячила вроде бы знакомая
мужская фигура. Дед обрадовался. Стал всматриваться,
напрягая зрение.
– Ну, ничего не вижу, хоть бинокль бери. Вроде
Николай. Точно. Он. Нарядный. Не узнать. Когда-то
вместе трудились. А походка уже не та. Тоже сдаёт, –
сделал вывод дед, разглядывая старого знакомого.
– Привет ветеранам! – приветствовал Николай деда –
Чего сидишь?
– Да вот вышел, а то всё дома, да дома. Надоело. По
телеку смотреть нечего, всё иностранные фильмы, да и
наши не лучше стали и рекламой замучили. По
радиоприёмнику тоже – про болезни, про лекарства, и как
ими болячки лечить, да ещё бабка жужжать и «жевать»
начнёт. А, ты куда? – спросил дед, переводя разговор на
другую тему.
– Куда-куда. За здоровьем. Уколоться надо. В
больницу, в общем. А у вас что, детскую больницу,
смотрю, закрыли что ли? – показывая рукой на здание, в
свою очередь, спросил Николай.
– В районную перевели, там роддом закрыли, вот в
него и перевели. Главное, детскую отремонтировали,
деньги вбухали и закрыли. А сейчас стёкла в окнах кто-то
по ночам колотит.
– Говоришь, роддом закрыли, – удивлённо спросил
Николай. – А рожать где?
– А ты что, рожать собрался? – засмеялся дед.
 – Давай-давай. Попробуй. Я слышал, в Швейцарии в банк какой-то
чудак деньги большие положил и завещал мужику,
который родит.
– Ну, ты и придумал!
– Ничего я не придумал, а рожать хочешь, пожалуйста,
в область за сто вёрст поезжай.
– В область так в область. Чай, не в Москву. Я свою,
помню, в город возил. Может, оно и лучше, и надёжней. А
сам-то ты как? Здоровье? – спросил Николай.
– Средне, – не особо весело ответил дед.
– Это как, средне? – уточнил Николай.
– - А между хреново и очень хреново. Легче сказать,
что не болит, но когда утром встаёшь и что-то болит,
значит, живой, – с улыбкой и чуть грустно ответил дед. –
В общем, молодею потихоньку.
– Ты вот что, хватит тут сказки грустные рассказывать
и чурбак задницей гладить, на рыбалку лучше бы сгонял.
– Сгоняешь… Бабка из города двух внучат
притаранила на всё лето. Вот и сгоняешь. Да и куда? За
Сурой, говорят, озёра пересыхают. Разлива-то сколько лет
уж нет? Даже карась в озёрах дохнет.
– Брось стонать. На наш век нам хватит, а там уж…
Это тебе просто не хочется, лень. Вот и болеешь, тоску
нагоняешь, а надо о хорошем думать. Жизнь – она ведь
сказка. А в русской сказке как? Конец всегда счастливый.
Ладно. Пока. А то опоздаю. А на рыбалку ты сгоняй, –
посоветовал Николай уходя.
– Этот тоже мне «неврипитолог» доморощенный
нашёлся… Думай о хорошем. Всё будет хорошо… Три, в
общем к носу… Нелюбо, но смейся… Тише едешь, дальше
будешь, никто замуж не берёт… Всё хорошо, прекрасная
маркиза. Руки, ноги тёплые, живот мягкий, лоб холодный.
Мне хорошо. Лёгкий ветерок приятно ласкает мою кожу.
Воздух свеж и приятен. Рядом тихо дышит море. Я на
Канарах… А вот сейчас выйдет бабка, и будут мне
Канары! – тихо пробубнил дед, смотря в след Николаю.
И всё же Николай завёл деда насчёт рыбалки. Когда-то
они вместе, как любил тот говорить, рыбу «багрили». А
сколько её было… И память отбросила деда в далёкое
детство. Он вспомнил первую рыбалку с отцом. И после
этого крепко, на всю жизнь полюбил рыбную ловлю на
поплавочную снасть. Тогда рыбачили в проводку с берега.
В руке ореховое удилище. К нему привязана нитка. В
лучшем случае конский волос. Поплавок из гусиного пера.
Вода в Суре была чистой, прозрачной, и рыба хорошо
видела наживку. Но когда проходил дождь, вода в реке
становилась мутной. Тогда на удочку уже ловить было
нельзя. Но старший брат любил такую воду в Суре. Да не
только он, а все, у кого были бредни для рыбалки. Дед
помнил, как говорили, что в мутной воде лучше рыбу
ловить. И брат порой шутил над ним:
– Что ты тут со своей удочкой мелочь разную ловишь.
Вот пройдут в верхах Суры дожди, будет вода мутной, я
тебе покажу, какую рыбу ловить надо.
После таких разговоров, помнит дед, расспрашивал
своего отца, почему в мутной воде бреднем лучше рыбу
ловить. И тот объяснял ему:
– Ну, вот когда густой туман или тёмная ночь, хорошо
видно? Правильно, плохо. Вот и рыба также не видит
бредня в мутной воде и не знает, куда плывёт. В жизни
тоже так частенько бывает. Взмутят, взбаламутят… Но это
вопрос очень и очень сложный. Когда вырастешь,
постарайся понять, чтобы в правильном направлении
можно было двигаться.
Теперь дед полностью был согласен, что в мутной воде
и в мутной жизни, кто нажиться хочет, ловить лучше. Да к
тому же если ещё и голова соображает, да характер и
воспитание в этом плане есть. А уж если совести мало, то
вообще… А муть-то, муть откуда в Суре? Она сверху идёт.
Течение её гонит. Оно и в жизни так. И человек-то, и у
него муть-то с головы начинается. В общем, сверху тоже…
Правда, он вспоминал ещё одного рыбака, Вовку. Тот был
любитель муть-то снизу, со дна поднять. Замутит озерцо
или болотце и бредешком или черпалом рыбу и цедит, а
она порой от такой жизни бедная на берег выпрыгнуть
готова. Опять же, как и в жизни. Только в жизни-то из
этого болота куда выпрыгнешь? Оно хоть и в природе, и в
семье, хоть где. Разницы никакой. В этот момент
воспоминаниям и размышлениям деда пришёл конец.
Открылась дверь. Выглянула жена, и дед услышал:
– Я там с внуками и на кухне на одной ноге кручусь,
парюсь, а он тут сидит себе, мечтает.
– Да, мечтаю, – спокойно ответил дед и почувствовал,
что в душе у него стали расправляться колючки, как у
сурного ерша.
– Не знаю только, о чём мечтаешь?
И дед почувствовал присутствие мягкого металла в
голосе жены.
– О чём, о чём. О чём может мечтать человек?
Конечно, о хорошем. Ладно. Иду, иду…
– Мечты, мечты, где ваша сладость?
И вдруг запел:
– Всё хорошо, прекрасная бабуся, всё хорошо, всё
хорошо…