Черная книга 2 глава

Глава 2

В апрельский полдень 1730 года в Горенках - подмосковной усадьбе князей Долгоруковых, новобрачные князь Иван Алексеевич и княгиня Наталья Борисовна собрались с родственными визитами в Москву. Церемония венчания состоялась три дня назад здесь же, в усадебном храме, и юные супруги предвкушали первый семейный выезд. Запряженные в раззолоченный экипаж кони вкидывали холеными гривами, нетерпеливо ржали, били землю копытами, готовые пуститься вскачь, но князь медлил, самолично устилая бархатные сиденья покрывалами собольего меха, подшитыми узорчатой парчой, чтобы уберечь юную жену от сквозняков. Шутил, подбадривал взволнованную Наталью, пытаясь скрыть собственную тревогу - каково теперь в Москве?
         Тихая свадьба эта наделала страшный переполох в столице. Родные и близкие уговаривали невесту не губить себя и отказать жениху. Причина для разрыва помолки была не только серьезной, но и смертельно опасной – обвинение в причинении вреда здоровью царя Петра II!   
         Возвышение и гибель дома Долгоруковых, еще недавно считавшейся самым могущественным кланом в Российской империи, были настолько быстрыми, что все растерялись, и теперь близость с семейством могла привести не только к опале, разорению и ссылке, но и под топор палача. Все двери вельможных домов отныне захлопнулись перед Долгоруковыми, придворная жизнь, увы, предсказуема: если ты на вершине – все жаждут милостей и заискивают, но стоит случиться беде – ты становишься невидим, никто и не поинтересуется, куда сгинул недавний друг и покровитель.               
         Князь Иван, понимая, что грядет опала, предложил своей невесте разорвать помолвку, но юная княжна хоть и рыдала по ночам от страха за будущее, проявила и горячее сердце, и жесткий характер, доставшийся ей от отца - знаменитого полководца и фельдмаршала Бориса Шереметьева. Не стала прислушиваться к наветам родни, не отказалась от венчания с любимым, пообещав ему перед алтарем быть верной женой и в радости, и в горе. Немыслимый скандал, но Наталья была непреклонна. На свадебную церемонию в Горенки невесту привезли лишь две старушки-родственницы. Отец и мать ее давно скончались, братья сказались больными, не пожелав присутствовать при гибели сестры, а другие родственники и близкие Натальи сочли слишком опасным участвовать в празднествах опального дома.
               Не успели молодожены усесться в карету, как по подъездной аллее к господскому дому подкатил крытый возок - прибыл секретарь из Сената с посланием к отцу Ивана, князю Алексею Григорьевичу Долгорукову, который принял его в кабинете незамедлительно. Худой невзрачный секретарь явно тяготился своей миссией, поэтому скомкано, не отрывая глаз от бумаги, зачитал скрипучим голосом указ императрицы Анны Иоанновны, передал документ Долгорукову, сухо откланялся и поспешил уехать.
              В свете последних событий, старый князь смиренно ожидал услышать гневное решение императрицы, но все равно новость сразила его. Не веря собственным глазам, его сиятельство Алексей Григорьевич снова и снова перечитывал послание: «Указали мы князю Алексею, княж Григорьеву сыну Долгорукову жить в дальних деревнях с женой и детьми и о том ему сказать указ, чтобы он из Москвы ехал немедленно и из той деревни никуда без указу нашего не выезжал. Брату его князю Сергею по тому ж жить в дальних деревнях с женою и с детьми безвыездно».
             В кабинет одновременно вошли жена князя Прасковья Юрьевна и Иван с Натальей.
- Что, Алеша? – спросила княгиня.
- От Ивановны указ! Ссылка в дальнюю вотчину всем семейством. Велено в три дня собираться. Проклятущая баба! Как знал я, что она нам горе принесет!
- Боже мой! -  побледнела княгиня - Как же мы поедем сейчас, в самый разлив? До пензенского поместья восемьсот верст!
 - Спасибо, что не под топор отправила, – старый князь усилием воли попытался унять нервную дрожь, - впрочем, может, обойдется еще, точного указания, куда ехать, нет. Отсидимся покуда в касимовском имении. В Селище. Там посмотрим, что дальше.
- Да как же можно без вины и суда сослать? – прошептала Наталья.
- И так в деревне сидим безвылазно, в Москву ни ногой, - поддержала невестку свекровь, - Катерина еще не оправилась, куда-то ее везти сейчас – только погубить!
-  А что я могу?! - вскинулся князь на жену, - Бирон мстит, да и мерзавец Васька Салтыков еще беснуется из-за сестры моей. Изверг этот не только ее, но и весь наш род извести под корень жаждет. Мало ему крови и слез Александры, мало он ее голодом морил и батогами избивал до увечий, да еще и ограбил - еле отец отбил ее! Так это сучье отродье в силе теперь, при гвардии, дядька императрицы! – У князя внезапно ослабли ноги, он тяжело сел в кресло и уже другим, усталым голосом пожилого человека добавил. – Ничего не поделаешь, когда прислали петлю – должен удавиться. Прасковья, предупреди домашних, пусть будут готовы. Здесь тоже конфискация будет, часть надо забрать с собой, а остальное - спрятать.
Князь Иван предложил отцу:
 – Карета готова, поедем к дядьям разузнаем подробности, посоветуемся, к вечеру обернемся.
Его сиятельство Алексей Григорьевич удивленно посмотрел на него:
 – Да что ж нового они скажут?
             Наталья, в наивной надежде, что положение семьи еще возможно исправить и как-то избежать или отсрочить наказание, припала губами к руке тестя, умоляя ехать к родственникам. Княгиня Прасковья Юрьевна, женщина умная и практичная, мгновенно оценила обстановку, достала из кармана домашнего платья пузырек с успокоительным снадобьем, которое сама принимала в последнее время, дала выпить мужу, затем побледневшей невестке и поспешила выйти из кабинета, чтобы заняться хозяйственными распоряжениями.
            Долгоруковы вернулись в Горенки затемно. Многочисленные домочадцы, оглушенные указом императрицы, изнывали от тревоги, но еще надеялись на благоприятный исход, однако у Алексея Григорьевича не было утешения для семьи.
            Собрались в большой гостиной. Сколько веселых балов, маскарадов и счастливых лиц видела эта роскошно отделанная зала! Сколько стараний приложил Алексей Григорьевич, чтобы комфортно обустроить Горенки, где еще недавно во время охоты останавливался и подолгу жил юный царь Петр II и где князь пережил настоящий триумф, когда его замысел удался и, однажды утром, смущенный император попросил у него руки дочери Екатерины. Уже видел старый князь свою Катеньку на царском троне в императорской короне, а собственных внуков законными государями Всея Руси! А теперь она, с запавшими глазами и сухими губами, мечется в горячечной лихорадке у себя в светлице. Порушенная царская невеста! 
             Князь смотрел на свою большую, еще недавно благополучную семью. Горячо любимая и желанная жена. Многолетнее семейное счастье с ней, родившей князю четырех сыновей и трех дочерей, сумевшей уберечь детей от болезней, казалось теперь самым большим даром жизни. Княгиню окружили младшие дети. Дочери Анна и Елена с подругой Лизой, воспитанницей Долгоруковых, огромными испуганными глазами смотрят на него, страшась новостей. Сыновья Николай, Алексей и Александр – еще совсем отроки. Что-то теперь будет с ними? Князь перевел взгляд на старшего сына Ивана. Умный и решительный, с шестнадцати лет в водовороте придворных интриг, в двадцать один год Иван узнал цену и величию и ошеломительному падению. Рядом его молоденькая жена, под стать Ивану, высокая, стройная, яркая юной красотой. Бедная девочка рано потеряла родителей, а теперь ей предстоит расстаться и с мужем. Алексей Григорьевич собрался с духом и, тяжело роняя слова, наконец, сообщил:
–  Мы только что от моего брата князя Сергея Григорьевича, у него тоже был сенатский секретарь с указом от императрицы о высылке в дальние вотчины с семьями. Брат Иван Григорьевич назначен воеводой в Вологду. Брат Александр Григорьевич едет воеводой в Алатырь, сестру нашу отправляют вместе с ним. Князь Василий Лукич назначен губернатором в Сибирь; Михаил Владимирович губернатором в Астрахань. Почти всех Долгоруковых высылают, кроме фельдмаршала Василия Владимировича – он остается при императрице. Это хорошо, будет хлопотать о нашем возвращении, когда все успокоится. Теперь наше семейство - княгиня Наталья вернется в отчий дом, Лиза – в Глинки к матери, всем остальным на сборы дано три дня. Едем в Касимов.
             Все онемели, слабая надежда на благоприятный исход рухнула, а невестка, разрыдавшись в голос, как подкошенная, повалилась в ноги князю:
– Батюшка, не губите! Не велите отсылать меня, не выживу без Ивана! Бог отдавал меня замуж, а больше никто, ведь даже на свадьбе родных не было! Умоляю, оставьте в семье, вы теперь мне родные, нет никого ближе! В ссылку, значит в ссылку, люблю его больше жизни, хоть все земные пропасти с ним пройду!
Алексей Григорьевич изумился горячности и напору невестки, наклонился, поднимая ее, уже не в силах скрыть набежавшие слезы, пытался ее вразумить ласково, уговаривая, словно ребенка:
– Наташа, детка, если бы ты знала, как хотели мы с княгиней заменить тебе родителей, радовать и баловать как собственное дитя, но, к сожалению, не выполнить нам своих чаяний. Ты, по неопытности своей, даже не представляешь, насколько рискуешь, оставаясь с мужем. Пойми же, наше положение теперь смертельно опасно. Тебе разумней вернуться домой под опеку брата.
– Нет, нет, не отсылайте, батюшка! Умру без него! На коленях поползу вслед – в ссылку, на каторгу, на плаху, куда угодно, только быть вместе! Умоляю, оставьте в семье! И так я без вины виноватая, а без мужа совсем пропаду, нет мне дороги назад!
Князь совсем растерялся, развел руками:
- Ладно, будь по-твоему. Я не могу тебя губить, но и не в силах приказывать. Решайте сами с Иваном, но спасибо тебе, детка, за твою преданность.
                Все были растроганы порывом юной княгини, плакали, обнимались, горевали. Начиналась совсем другая жизнь, без балов, увеселений, вдали от Москвы, в неустроенном, лишенном смысла существовании. До поздней ночи в комнатах усадьбы стояла толкотня: сестры, братья, горничные, слуги – все были растеряны. Разбирали горы вещей, пытаясь сообразить, что укладывать в сундуки, а что не пригодится ни в дороге, ни в деревенском быту. Сама усадьба, еще недавно такая уютная, с широко раскинувшимися каменными палатами, церковью, оранжереями, тенистыми аллеями и глубокими прудами, всегда полная красивой молодежи, ловких наездников и удачливых охотников, словно погрузилась в хаос. Тоска и страх поселились в комнатах и сердцах домочадцев.