Пламя. Повесть-размышление. Глава 46

                ОСИНОЕ ГНЕЗДО

В райкоме партии, у его аппаратчиков, внештатных активистов, по делу и без дела обивающих пороги престижного учреждения, случившееся вызывало повышенный интерес. Доверительный разговор с обменом мнениями в этот день происходил почти в каждом кабинете.
Помощник первого секретаря райкома Михаил Курвасовский был основным приближённым к Сытину хранителем тайн партийных решений, закулисных интриг и информации личного плана. Он свысока смотрел на всех сотрудников райкома, включая секретарей, и всегда «висел на ушах» своего босса – первого секретаря, безжалостно выдавая ему «шалости» подчинённых. Проходя мимо кабинетов сотрудников, он старался уловить происходящий за закрытыми дверями разговор, из которого делал безошибочные далеко идущие выводы, и «обработанную» информацию передавал «кому следует». Если кто-то случайно замечал его подслушивание, то он, мгновенно сгорбившись, поправлял шнурки на ботинках или поднимал с пола якобы оброненную бумажку. Такие маленькие хитрости для окружающих не были секретом, но коллеги, замечавшие эти уловки, делали вид, что они ни о чём не догадываются.
Естественно, Курвасовский первым узнал, что на сегодняшнее заседание бюро приведут Опановича. Через него просочилась тайна – время доставки заключённого. Информация тут же расползлась по коридорам и кабинетам.
Почти каждому из сотрудников райкома захотелось поглазеть на ранее благополучного, а ныне несчастного человека, позлорадствовать больше, чем посочувствовать. От окна не отходили те, кому особенно не терпелось увидеть личность, известную всему городу.
Это он, Геннадий Опанович, с трибуны у подножия памятника Ленину перед стойкой микрофона с пафосом читал призывы ЦК КПСС к достижению новых трудовых успехов! После каждого произнесённого отточенного и прилизанного «казённым языком плаката» текста он громко кричал знаменитое слово из трёх букв: «УРА!!!....», почти безответно запуская его в нестройные ряды демонстрантов. И вот этого, верного режиму, глашатая сейчас откинут на путь отделения от партии с переброской на тюремные задворки. Он станет уголовным «элементом», которого можно судить, как говорится, «по всей строгости закона».
В райкоме партии выставили милицейские посты. К запасному выходу со двора подъехал «воронок», и в сопровождении конвоя вывели в наручниках Опановича. Коридоры райкома были очищены от посетителей, сотрудники загнаны в кабинеты, но лучшие позиции для зрелища заняли самые проворные.
– Привезли! Привезли! – возбуждённо воскликнула бухгалтер Алла Владимировна, прилепившаяся к окну.
– Вон, выводят из машины! Выводят! Он даже на людей не смотрит!
Присутствующие в кабинете протиснулись к окну. Получилась ситуация, как в басне Крылова: «По улице слона водили…». Беспардонное любопытство заслоняло человеческое сочувствие, о чём свидетельствовали горящие злопыхательские глаза. Такими же алчными, злорадными глазами впоследствии смотрело большинство людей на охваченное пламенем здание суда. Это – действительность, от которой не отречься. Но об этом – позже.
Да, человек тем и отличается от животного, что зло совершает осознанно, при этом часто забывая: подобное может случиться с ним самим…
А вот два инструктора из отдела пропаганды и агитации райкома вместе с шефом с сочувствием смотрят на своего бывшего подопечного и комментируют:
– Попал Гена! Аж страшно! Всё, больше пить не буду, – сказал один из них.
-  И меньше пить не будешь!  - уточнил второй, и добавил:
– Забыл, что у нас сегодня мероприятие...
– Ну, ладно уж, только сегодня и – всё, нужно завязывать. Если бы Опанович не выпил, так ничего бы не случилось.
– Эх, коллеги... Выпил, не выпил... Судьба у него такая. Все мы не безгрешны. Мы тоже в ту субботу пили, но ничего не натворили! – сказал заведующий отделом агитации и пропаганды Тараторкин Евгений Григорьевич. – Предупреждаю вас: отныне – никаких выпивок. Я этого больше не потерплю!
– Так мы не пьём одни, а только с тобой... – уточнил инструктор отдела Василий Гарбо – будущий председатель горисполкома, а в дальнейшем – профсоюзный деятель областного уровня.
– Прекратить разговоры. Сейчас и за нас возьмутся, отдел культуры – наша подшефная вотчина. Нас могут поразгонять за то, что недосмотрели, – сказал Тараторкин и изобразил на лице строгость.
В это время они услышали зычный голос:
– Ой, маменьки, маменьки! Геначка, как же ты мог вляпаться? – сочувственно причитала ветеран райкома участливая, приветливая Алла Владимировна Хигер, работавшая здесь бухгалтером при всех местных руководителях, и без неё в этом учреждении было, как на кухне без соли. Примечательна она ещё и тем, что никогда не скрывала понятную всем национальность, подтверждая её словом «ДА!».
– А что скрывать? Моя национальность – на моей фигуре и физиономии. Нате, любуйтесь. Мне нравится советская власть и работа в райкоме! Это звучит гордо! Если бы тут не платили деньги, я всё равно бы с этой работы не ушла, как убеждённый коммунист! – шелестя сумками, поясняла она, хитро улыбаясь...
Как-то в райком зашёл Борис Михайлов, партийный активист, работавший комендантом в общежитии строителей. Он всегда заводил доверительные разговоры, выявляя неблагонадёжных. Даря собеседнику искреннюю улыбку плутоватого хитреца, он создавал вокруг себя завесу тумана, сквозь который запускал струйку намёка на свою причастность к спецслужбам, не конкретизируя, к каким. Но КГБ он не упоминал. Он ещё имел привычку сказать что-то неуважительное о евреях. Так вот, не заметив присутствия Аллы Владимировны, копавшейся в бумагах, он выпалил:
– Не люблю евреев!
Тут Алла Владимировна оказалась со своим проворным языком и согласилась:
– Да, Борис! Ты говоришь правду! Ты не любишь евреев, ты любишь евреек! У тебя и сейчас в любовницах – Соня, а ранее тоже была одна штучка из наших!
И уточнила его родословную, из которой сделала вывод:
– Не морочь людям голову, ты сам таки на всю примесь подъеврееный. Придёт время, когда захочешь уехать в Амэрику – будешь у нас брать свидетельские утверждения, чтобы доказать свою родовую причастность к евреям!
Все ехидно заулыбались, а он, сверкнув «фиксой», мстительно процедил:
– Осторожней на поворотах! Я вам покажу Америку, что век будете помнить!
После этого случая у многих пропало желание говорить о евреях «не так», тем более – если у тебя самого что-то имеется в роду...