Назови имя и путь свой 16

Сон в сердце
   Сон был тяжёлый, прерывающийся непонятными и незапоминающимися видениями. Ирина пыталась проснуться, но что-то мешало...
   Из тени выплыла чёрная женщина, сально улыбнувшись, больно задела сердце. Ирина хотела отмахнуться от обидчицы, но появился Иван и перехватил руку. От этого рука занемела, заныла…
   – Мама, мама, – услышала Ирина сквозь сон голос Сёмушки.
   Открыла глаза. Оказывается, она лежала, подвернув руку под бок.
   – Ты плакала во сне, – в глазах младшенького стояла слеза испуга.
   – Ничего, Сёмушка, это был просто сон, – тихо проговорила Ирина, растирая онемевшую руку, – глупый, ненужный сон. Видишь, я проснулась, а сон рассеялся.
   Она пригладила непокорные вихры сына, подула на них легко, словно показывая, как рассеялся сон. Мальчик благодарно прижался к матери, его сердце билось, словно пойманная птица. Ирине на миг показалось, что она обнимает сына в последний раз. Снова, как во сне, защемило сердце.
   – Что это я? – встряхнулась женщина. – Хватит лежать, надо делом заняться.
   Легко, будто никогда и не болела, Ирина поднялась с кровати, подошла к зеркалу. На неё смотрела бледная незнакомка с ввалившимися глазами. Тонкие руки обтянуты кожей, под которой бьются синенькие жилки.
   – Ничего, сейчас мы приведём себя в порядок, – приговаривала женщина, расчёсывая волосы. – Немного косметики тоже не помешает нашей красоте. Так, Сёмушка?
   Через некоторое время в зеркале отражалась уже совсем другая женщина: немного озорная, немного строгая. Сын, подперев кулаками щёеки, наблюдал, как изменяется мама. Его глаза сияли: мама выздоровела. И всё будет как у него на рисунке… этим летом.

   По тихим волнам бескрайнего синего океана плыл большой корабль. Над ним, правильно расправив лучи, горело оранжевое солнце. Добрый ветер надувал белые-пребелые, сияющие счастьем паруса и заставлял корабль легко скользить в светлые края.
   На палубе, взявшись за руки, стояли пять человек. В центре – папа с мамой, рядом два сына и дочка. Они смотрели ввысь, на самую макушку мачты. Оттуда махал им рукой маленький мальчик…
   – Красивая у тебя получилась картина, – погладила художника по вихрам старшая воспитательница детского сада Инга Борисовна. – Кто же плывёт на твоем корабле?
   Мальчик, рисуя сияние парусов, пробормотал: «Это мама с папой. С этой стороны мои братики: Коля и Сережа. А справа самая лучшая сестрёнка на свете, Машенька».
   – Где же на корабле Семён Русанов? – воспитательница свела брови и сделала вид, что ищет на рисунке этого самого неуловимого Семёна.
   – Эх, Инга Борисовна, Семён Русанов – капитан корабля, – укоризненно поднял на воспитательницу глаза светлоголовый художник. – Все капитаны стоят на мостике, а я – на самом высоком мостике, чтобы видеть весь мир и чтобы мама с папой мной гордились.
   – Разве Коля с Серёжей и Машенька не должны тобой гордиться?
   – Они на корабле матросы и подчиняются капитану, слушаются его.
   – Какой строгий капитан! Он, наверное, наказывает матросов, если те озорничают?
   – Матросы всегда умные, они же учатся разным наукам и помогают капитану. Когда капитан вырастет, он тоже станет умным.
   Вокруг столика Семёна Русанова столпились ребята средней группы детского сада «Солнышко», они разглядывали нарисованный солнечный день, в котором плыл корабль с белыми-пребелыми, сияющими парусами.
   – Неправильно рисуешь, – сказал Дениска Солонцев и ткнул пальцем в край картины. – Дай, я тебе вот тут нарисую большой чёрный корабль с чёрными парусами. Дед говорил, что такой корабль называется «Летучий голландец». У него на флаге череп.
   Мальчик взял черный карандаш. Но Семен вдруг привстал и накрыл собой рисунок. Грифель карандаша проехался по кораблю и зачеркнул улыбающихся маму с папой.
   Светлоголовый художник резко оттолкнул Дениску и, словно кошка, прыгнул на него.
   – Своих маму с папой зачеркивай! – кричал парнишка и тузил одногруппника.
   – Мой дед подполковник, он тебе так поддаст, – сипел Дениска, отвешивая Семёну сдачи.
   Вокруг них прыгали и смеялись ребятишки, они поочередно болели то за Семёна, то за Дениску. Хуже всего пришлось воспитательнице, которая никак не ожидала такого развития событий. Инга Борисовна пыталась ухватить и оттащить одного из дерущихся, но те не давались в руки и кубарем катались по полу.
   Услышав шум, на помощь прибежала нянечка, баба Катя. Вдвоём они сгребли ребят подмышки и понесли их умываться. Через несколько минут умытые задиры сидели на стульчиках в разных концах комнаты.
   Инга Борисовна поставила перед ними по столику, положила бумагу и карандаши, покачала головой и примирительно сказала:
   – Рисуйте каждый свою картину, а в чужую – не заглядывать.
   Семён Русанов склонился над столиком, но как только нянечка и воспитательница отвернулись, погрозил Дениске кулаком и прошептал: «Свою семью я, как капитан, буду защищать».
   …Вот и закончился очередной день. И это была пятница. Впереди сияли суббота и воскресенье.
   – Русанов, за тобой пришли, –– окликнула Семёна воспитательница.
   Мальчик, перевернув стул, сорвался с места… Побежал к выходу… Вернулся к столику, схватил рисунок и снова кинулся к двери, на ходу бормоча всем: «До свидания». На пороге его ждал папа. Виновато кивая головой, он слушал Ингу Борисовну.
   Семён пронесся меж ними, как метеор. У своей кабинки быстро переобулся, кое-как побросав сандалики.
   – Сёма, – строго сказала баба Катя и загородила ему дорогу.
   Пронырнуть мимо большой бабы Кати не удалось. Семён тяжело вздохнул, открыл дверцу шкафчика, аккуратно поставил сменную обувь, повесил физкультурную майку. Посмотрел на нянечку, ожидая одобрения.
   – Ладно уж, пострелёнок, беги, – улыбнулась ему баба Катя.
   Семён тут же оказался около отца, схватил его за руку и потянул на улицу.
   – Пап, ты задерживаешь человека, – тараторил он, – а человеку тоже домой надо. До свидания, Инга Борисовна!
   На улице их ждали все Русановы: и мама, и Коля, и Серёжа, и уж, конечно, Машенька.
   – Сёмушка, ты что так долго? – подхватил мальчика под руки и покружил вокруг себя старший брат Коля. – Мы собрались в парк. Как ты на это смотришь?
   – Хорошо смотрю, – обрадовался тот. – А я сегодня нас всех нарисовал. Вот!
   И мальчик показал свою картину.
   – Ой, – воскликнула Машенька, – это же я! Смотрите, мы плывём по морю-океану.
   – Талант, – сказал пробивающимся баском Серёжа, – надо его в художественную школу отдать. Смотрите, какое чувство цвета.
   – Что-то я не вижу нашего самого главного на корабле? – задумчиво произнес папа.
   – Как это не видишь, – покачала головой мама и показала на самый верх, – вот он наш Сёмушка, наблюдает за горизонтом.
   – Капитан! – подвел итог папа.
   Мальчишка зарделся от внимания и одобрения и запрыгал на одной ножке.
   Он допрыгал до сестры, боднул её головой, пошлёпал по ладоням брата Серёжи и, ткнувшись в колени мамы, тут же померялся с ней ростом.
   – Мам, смотри, как я сегодня вырос, – мальчик подтянулся на цыпочках, чтобы казаться выше. – Всю кашу съел и добавки попросил.
   – Какой ты у меня молодец. Значит, идем в парк.
   Она, улыбаясь, пригладила непокорные льняные вихры младшенького, и семья направилась в городской парк, где играла музыка и шумели аттракционы.
   Коля с Серёжей, разговаривая о макетах планера, шли немного впереди. От них слегка отстали родители. Мама держала папу под руку. Машенька делала вид, что ловит непослушного маленького мальчика. Голубые глаза Сёмушки искрились счастьем. Он то прятался за папу, то обегал маму со спины и появлялся прямо перед сестрой.
   Вот он обогнал братьев, проскочил меж ними, споткнулся… Коля едва успел поймать шалуна. Перевернул его вокруг себя, поставил на землю и легонько щёлкнул по носу: «Не падать…»
   Сёмушка нашёл себе новое занятие – стал догонять птиц. Стайки голубей и воробьёв деловито склёвывали крошки хлеба, зёрнышки, которыми кормили их люди, а мальчик подбегал и громко хлопал в ладоши. Голуби лениво взлетали и тут же садились на асфальт. Воробьишки, вспорхнув, отлетали на другой конец дорожки, а потом боком, боком возвращались на исходную. Клюнет птаха зёрнышко, искоса посмотрит на парнишку да снова клюёт.
   Скоро и это занятие приелось Сёмушке, он стал практиковаться в «разговоре» с животными. Пробовал пообщаться с белой стриженой болонкой. «Гав, гав», – сказал Сёмушка. Ответа не последовало. Болонка медленно семенила рядом с хозяйкой, даже не взглянув на «собеседника».
    «Зазнайка», – крикнул ей вслед мальчуган и тут увидел замечательного чёрного пуделя. Его выгуливала девочка в сиреневом платье.
   Сёмушка обогнал их, попрыгал прямо перед носом у собаки, скорчил хозяйке пуделя гримаску… Реакции – никакой. Девочка и пудель будто и не видели, что мальчику хочется с ними подружиться. Они шли, как и болонка, – равнодушно.
   Паренёк, обиженный невниманием, чуть отстал, отвернулся и начал мяукать, ну просто как настоящий кот. Не зря, видимо, учился у бабушкиного Барсика. «Мяу, мяу…» – повторял Сёмушка, глядя в другую сторону. Потому-то он и не видел, как рванул пудель поводок, как потащил за собой хозяйку…
   Собачий лай, шум – всё смешалось. Хорошо ещё, что папа быстро всех успокоил. Девочка, подхватив чёрного дружка, поспешила домой. А папа рассердился на Сёмушку. Он посадил его себе на шею и сказал: «Остынь-ка, парень!». Папа просто не знал, что сверху смотреть гораздо интереснее на людей, на карусели.
   Сзади подкрался Коля и пощекотал Сёмушку. Мальчик закрутился вокруг своей оси. Хотя он и знал, что это всё проделки брата, но так хотелось поймать его на месте. Сёмушка отворачивался, брат протягивал руку и начинал щекотать, а сам обязательно смотрел в другую сторону, вроде бы говорил: «Это вовсе не я, а вон тот прохожий озорует».
   Серёжа с Машенькой весело смеялись, а мама с папой делали вид, что сердятся. Только Сёмушка видел, как улыбаются мамины глаза.
   Летний день не собирался заканчиваться, а потому солнышко сияло вовсю. Жаркие лучи запутались в волосах Сёмушки, и казалось, что те светятся.
   Вот и касса. Мальчик заегозил на папиных плечах.
   – Отпусти Сёмушку, папа, – попросила мама, – пусть бежит за билетами.
   Весь вечер в парке играет музыка, бегут паровозики, крутится карусель, гудят машинки.
   Машинки – это новый аттракцион. И сюда очень многие хотят попасть. Даже взрослые дяди и тёти гоняют по полю на разноцветных авто. Машины сталкиваются меж собой, разъезжаются и снова сталкиваются.
   В синей машинке за рулём Серёжа, а Сёмушка сидит рядом. Мимо пролетает красное авто, а жёлтое едет прямо на них. У мальчика захватывает дух: вот-вот машинка врежется в них. Но Серёжа очень ловко увернулся и погнал вдоль забора. Сёмушка увидел, что за ограждением сидят на лавочке мама с папой, и принялся махать им рукой.
   И так круг за кругом.
   Время прошло очень быстро. Солнышко стало прятаться за верхушки деревьев.
   Пора домой. Малыш очень устал, и потому от предложения Коли проехаться на спине не отказался. Обхватив руками шею, паренек вначале еще пытался озоровать, но вскоре затих. Светлая головенка опустилась на плечо старшего брата…

   Вспоминая этот день, Сёмушка улыбнулся.
   Значит, они снова все вместе будут ходить в парк, на карусели, есть мороженое и смеяться, потому что он, Сёмушка, будет всех веселить, корчить рожицы, ходить колесом.
   Папа, конечно, пригрозит пальцем, потом посадит на плечи. «Посиди-ка, остынь», – скажет он. А Коля будет щекотать его ноги и делать вид, что он тут вообще ни при чём. Машуня с мамой пожалеют и уговорят папу отпустить Сёмушку. И тогда они с Серёжей побегут кататься на машинках. Серёжа, как старший, будет рулить, а Сёмушка махать рукой маме и папе.
   Как давно всё это было.
   Сёмушка по-взрослому глубоко и прерывисто вздохнул. Пятилетний мальчик все беды и несчастья в семье подсознательно связывал с появлением в их семье Тины-Болотины.

   …В тот день мама уехала, Сёмушку из детского садика забрал Коля. Они не пошли домой, а гуляли по улице, поджидая папу. Был мороз, а потому лёд на горке хорошо подстыл. Сёмушка бегом забирался на горку и, упав животом на ледянку, летел вниз. Только ветер свистел в ушах.
   Коля кататься с горки не хотел. Взрослый все-таки. Он разговаривал с Дашей из соседнего подъезда.
   По мнению Сёмушки, Даша была красавицей, и когда он, Сёмушка вырастет, то обязательно женится на ней. Правда, сейчас о женитьбе думать было некогда, хотелось набегаться, накататься.
   Уже стало темнеть, когда приехал папа. Сёмушка побежал к машине… и оторопел. Из машины, с маминого места вышла чужая тетя в летних туфлях и плаще.
   – Колдунья, – испугался он и кинулся обратно к Коле.
   Спрятавшись за брата, стоял, плотно закрыв глаза. Ему хотелось, чтобы страшная тётя исчезла, будто её никогда не было.
   – Ребята, – позвал папа, – идёмте домой, а то замёрзли, наверное.
   Впереди всех по лестнице шла незнакомка. Шла так, будто всегда здесь жила, и это она вела к себе гостей. Тётя весело болтала про мороз, про снег, при этом громко стучала по ступенькам каблуками туфель.
    «Сейчас она пройдёт мимо нашей квартиры, – с надеждой думал Сёмушка, – а мы быстро забежим домой».
   Этого не случилось. Тётя остановилась точно около их двери и, подождав, когда папа откроет дверь, первая забежала в квартиру. Скинула плащ и представилась: «Зовут меня тётя Тина, я у вас немного поживу. Так ведь, Ваня?»
   Папа вместо того, чтобы выгнать чужачку, кивнул головой.
   Хотелось сказать тёте такое, чтобы она обиделась и ушла прочь.
   – Почему вас зовут тиной? – набычившись, спросил Сёмушка. – Вы на болоте росли?
   Он внимательно посмотрел в лицо незнакомке и увидел, как яростно вспыхнули у неё глаза, как выпрыгнула из них ненависть, совсем как в мультиках у Змея Горыныча. В этом противостоянии Сёмушка был всего лишь ребёнком.
   – Царевна-лягушка тоже на болоте живёт, – льстиво улыбаясь, пропела незнакомка.
   – Так она царевна, а ты болотная трава, – упрямо продолжал грубить Сёмушка.
   – Какой умненький мальчик, – засмеялась тётя, но её глаза оставались холодными и острыми, как лед. – Мое полное имя Милентина, тётя Милентина, а родилась и выросла я на теплом юге. Вот поедем ко мне в гости…
   – Тина-Болотина, – перебил её Сёмушка и, не раздеваясь, бросился в детскую.
   Пришли папа и Коля, начали раздевать его и уговаривать.
   – Тётя попала в беду, – сказал папа, – надо ей помочь. Думаешь, легко в наш мороз ходить по городу в туфлях и плаще? Завтра мы найдём её родственников, и она уедет. Не выгонять же ночью человека на улицу? Что нам скажет мама?
   И мальчик сдался. Ему не хотелось ссориться с мамой. Раздевшись, Сёмушка с папой пошли мыть руки. В коридоре столкнулись с чужачкой… Она была в маминых тапочках и в мамином халате.
   – Извините, – сказал ей папа, – это вещи моей жены.
   – Да, ладно, – весело проговорила гостья, – я же их не съем. У меня всё украли. Вам же не жалко, если я их вечерок поношу.
   Большая тётя не влезала в мамин халат, а потому он постоянно разъезжался в разные стороны. Из-под него торчали толстые, как брёвна, ноги.
   Гостья ушла на кухню. По-хозяйски загремела посудой. Было слышно, как она открывала и закрывала холодильник. Что-то жарила и варила. По всем комнатам разлился аромат вкусного борща.
   – Пойдемте ужинать, – буднично позвала гостья.
   Она усадила всех за стол, сама села рядом с папой. Во время ужина Болотина постоянно вскакивала то за солью, то за хлебом. Полы халата почти полностью разъехались. Коля ел, не поднимая глаз, папа старался смотреть в сторону, зато он, Сёмушка, не отрываясь, глядел на незнакомку.
   – Между прочим, – сказал он, – мама при детях голая не ходит.
   Папа поперхнулся и укоризненно посмотрел на него.
   Тина прикрыла полы халата и спросила:
   – Ты почему борщ не кушаешь? Один хлеб жуешь.
   – Невкусно.
   – Сынок, – сказал папа, – ты не прав, всё очень вкусно. Попробуй.
   Но Сёмушка сорвался со стула и убежал в свою комнату.
   – Завтра Тина-Болотина уйдёт, – шептал он игрушкам и уже не верил сам себе. Теперь ему казалось, что злая колдунья пришла к ним навсегда.

   …Сёмушка снова прерывисто вздохнул.
   – Что с тобой, сынок, – погладила его по голове мама, – какой-то ты у меня тихий стал, не озоруешь, не шалишь.
   – Не хочется.
   – Чего же моему мальчику хочется?
   Ирина села на край кровати, посадила младшенького на колени, обняла его и стала покачивать, как когда-то усыпляла его совсем крошкой. Сёмушка прильнул к матери, обнял её и затих, заснул. Намаялся.
   Ирина подождала, пока малыш заснёт покрепче, потихоньку опустила его на кровать.
    «Где-то Вани не видно, – подумала она, – а ведь он сегодня дома и ни разу не зашёл. Странно».
   На цыпочках, чтобы не разбудить малыша, Ирина вышла в коридор, прошла на кухню… никого. Даже Милентина куда-то подевалась, хотя она всё время крутится около печки.
    «Такая бойкая женщина, – Ирина покачала головой. – Ничего, скоро выйдет на работу, а там и общежитие дадут, Ваня уже хлопочет. Не век же ей нас обслуживать. Пора и свою жизнь устраивать. Конечно, без Тины сложнее будет хозяйство вести. Но скоро Машенька приедет с практики, да и я выздоровею – справимся.
   С другой стороны, мальчики снова станут прежними. Коля не будет пропадать у друзей, раньше-то его из дома было не выгнать. Не будет истерик у Сёмушки. Непонятно, почему он так невзлюбил Тину. Она ему конфеты, да пирожные, а он их – в мусор. Грубит. Наверное, ревности детские. Смотри-ка, парень у нас с характером».
   За окном уже светилась весна, хотя снег лежал пока не тронутый солнечными лучами. Ирина налила холодного чаю, выпила стакан. «Странный привкус у чая, – подумала она, – как будто с лекарством. Ну, доболелась, всюду лекарства чудятся». Встряхнула головой, горько улыбнулась и решила посмотреть какую-нибудь передачу по телевизору, пока вернётся семья.
   Проходя по коридору, заглянула в спальню. Сёмушка лежал поперек кровати, улыбался во сне.
   – Радость моя поперечная, – прошептала Ирина, прикрывая поплотнее двери.
   Длинный извилистый коридор был хорош только тем, что создавал прекрасную звукоизоляцию. И когда ребятишки затевали игры в гостиной, это не мешало отдыхать отцу после ночной смены.
   Ирина потрогала обои, надо бы делать ремонт. Хватит уж болеть, а то дом в запустение придет. В детских двери нараспашку, а в гостиной закрыты.
   – Странно, – снова подумала Ирина.
   Взялась за ручку. Показалось, что из-за двери доносится шорох.
   – Наверное, Коля возится со своими чертежами. Может, чем помогу…
   Дверь открылась тихо, без скрипа.

   …В центре, навалившись на стол, стояла полуголая Милентина. Растрёпанные волосы метались из стороны в сторону. Сзади стоял Иван, он держал Тину за широкие бедра. Глаза закрыты. Два тела слились в движениях, их не интересовал другой мир.
   Увидев хозяйку, Тина вдруг расцвела мстительной сальной улыбкой. Прищуренные глаза злобствовали и торжествовали.
   Женщина взяла руку мужчины и демонстративно положила её себе на грудь.
   Вцепившись в дверную ручку, Ирина едва удержалась на ногах. Медленно повернувшись, вышла в коридор. Обожгло левую сторону. Закружилась голова. Боль сковала, прострелила насквозь… Не хватало воздуха. Перестали слушаться ноги, будто из них вынули все до одной косточки. Казалось, отпусти хотя бы одну жилку, и они шлёпнутся на пол как бесформенное тесто.
   Ощупью, по стене, Ирина нашла дорогу в спальню.
   Шкаф… Спинка кровати… Надо прилечь… Выпить лекарство... Не напугать бы Сёмушку…
   На сознание навалилась чёрная, непроглядная ночь. Откуда? Ведь ещё и полдень не наступил.
   Впереди вспыхнула яркая белая лампа... Прожектор... Или…
   Свет становился все ярче, он слепил душу, затягивал…
   Ирина легко поплыла навстречу свету.
   Сзади раздался истошный крик Сёмушки: «Мама, мамочка!..»
   Не смогла дальше плыть, стала возвращаться, преодолевая сопротивление света.
   …Сёмушка стоял около матери на коленях, держа её за руку, горько плакал и, не переставая, звал её, будто сердцем чувствовал, что может вернуть мать.
   В комнату влетел Иван. Он бросился к жене.
   Ирина наполовину лежала на кровати, неловко подвернув под себя правую руку.
   Подхватив невесомое тело, Иван положил жену высоко на подушки, трясущимися руками схватил бутылочки с лекарством. Бросил. Кинулся к телефону.
   – «Скорая»? Срочно, сердечный приступ, Ирина Русанова… – привычно чётко диктовал он диспетчеру.
   Потом снова бросился к жене. Его перестала бить дрожь.
   – Ирочка, сейчас приедет «Скорая», потерпи немного, я с тобой.
   …С трудом поднимая веки, женщина открыла глаза. Муж и сын склонились над ней. Крупная слеза скатилась со щеки Сёмушки и, упав ей на подбородок, обожгла кожу.
   Приняла лекарство, глотнула терпкую жидкость.
   В душе продолжал светить зовущий луч. Хотела глубоко вздохнуть, чтобы избавиться от слепящего света, но глаза наткнулись на третье лицо. Любопытствующее, торжествующее, оно принадлежало… Кому оно принадлежало?
   Вспомнить хотелось, но не моглось. Память начисто стерла имя…
   Муж повернулся к этому третьему лицу, начал что-то говорить. Женщина, чужая женщина, ухмыльнулась и стала застегивать блузку. Потом положила Ивану голову на плечо, всё так же поглядывая на Ирину.
   Снова полоснула боль… «Сёмушка…»
   Потускневший было луч вспыхнул с новой силой, растекаясь по закоулкам жизни. Оттолкнувшись от ночи, Ирина воспарила и больше не сопротивлялась силе света….

   …Милентина пришла, когда Иван, вызвав «скорую», повесил трубку телефона и бросился к жене.
   – Что случилось? – счастливо проворковала Тина.
   Она заглянула через плечо Русанова. Больная приходила в себя. Глаза хозяйки открылись, с великой нежностью прошлись по лицам мужа и сына. Ресницы вздрогнули, когда Сёмушкина слезинка упала ей на подбородок. Голубые глаза Ирины казались небесно-васильковыми. Они светились изнутри. Они хотели жить. И их любили те, кто был рядом.
   Да, хотела бы Тина, чтобы на неё смотрели мужчины так, как сейчас Иван смотрел на жену… Перехватила ненавидящий взгляд ребенка. Взгляд скользнул по лицу, переместился ниже, ниже...
   – Ах ты, господи, – спохватилась Милентина, начала застегивать блузку, про которую впопыхах забыла.
   И тут поняла: сейчас решится всё. Окликнула Ивана. Тот оглянулся и попросил Тину встретить врачей.
   – Да, конечно, – прочувствовано сказала Милентина, положила голову на плечо чужого мужчины и застыла… Хозяйка смотрела ей в душу. Сияющие лучи глаз стали медленно гаснуть.
   Дрогнула Иринина рука, чуть сжав ладонь мужа, неподвижные губы выдохнули: «Сёмушка…»
   В ту же секунду зазвонили в дверь. Бригада «Скорой помощи» была Русанову знакома по прежним вызовам, а потому Иван просто сидел на пуфике около телефона и ждал. Он знал, что всё будет, как и раньше, хорошо. Вот сейчас выйдет усталый, улыбающийся Иван Викторович и попросит разрешения закурить…
   Но из спальни слышалось: «Адреналин…», «разряд…», «ещё разряд».
   Наконец наступила тишина.
   Иван радостно вздохнул. Он уже приготовил слова, которые скажет своей любимой женщине, поклялся сам себе, что больше никогда… Никогда…
   Дверь медленно открылась. Не обращая внимания на Русанова, к телефону прошла медсестра и начала набирать номер.
   Прислонившись к косяку, стоял Иван Викторович.
   – Извини, – обречённо сказал он, – я сделать ничего не мог. С её диагнозом не умирают. А Ирина Николаевна, похоже, не хотела жить. Она не дала нам ни одного шанса.
   Попытался Русанов встать с пуфика, но подкосились ноги. Так, на коленях, он и пополз в спальню.
   Тело Ирины было закрыто розовой простынёй, по которой порхали нарисованные легкомысленные мотыльки.
   Только рука смогла освободиться от савана. Она легко лежала на кровати, будто хотела вспорхнуть, как беззаботные бабочки.
   Казалось, вот-вот всколыхнутся пальцы, сбросят с хозяйки розовый покров, пройдутся по льняным кудряшкам…
   Но что-то держало их. Может быть, массивное обручальное кольцо на безымянном пальце?
   Мужчина положил ладонь любимой женщины на свою щеку. Рука ещё хранила тепло жизни.
   – Гадина! – разорвал скорбную тишину тоненький не то крик, не то вопль.
   Из-за ширмы вылетело маленькое тело ребенка.
   – Сёмушка, – вздрогнул от неожиданности отец, – ты всё время был здесь?
   Но мальчик не слышал слов. Он ужом проскочил сквозь руки взрослых и прыгнул на Милентину. Вцепился в её лицо, кусал и рвал зубами.
   Четверо взрослых едва смогли оторвать ребёнка от жилички. Сёмушка бился в истерике, порываясь кинуться на Тину, и кричал: «Гадина… Гадина!..»
   От успокоительного мальчик заснул, вскрикивая и вздрагивая.
   Иван Викторович молча наблюдал, как медсестра обрабатывает раны пострадавшей. Уходя, не подал руки Ивану. Не глядя в глаза, сказал, будто посоветовал: «Отправьте женщину из дома, пока ребёнок не придёт в себя. Не рискуйте».
   Тина отнеслась к словам доктора пренебрежительно.
   – Вот ещё. Мне и идти-то некуда.
   – Доктор посоветовал, – попытался уговорить жиличку Иван.
   – Ты его слушай больше. Он тебе наговорит. Они Ирину убили, а ты сидишь и молчишь. Нет, чтобы лекарство дать, а они с электричеством привязались. Разрядом и доброго мужика убить можно.
   – У Ирины была клиническая смерть, Иван Викторович сказал.
   – Кому ты веришь? Он свою некомпетентность прикрывал. Ведь если ты в суд подашь, то его посадят. А так тебе лапшу на уши навешали, ты и сидишь. Да и куда я, раненая, пойду? Посмотри, он меня всю разодрал.
   Иван не знал, что и думать. Он сидел на том же пуфике, обхватив голову руками, и не знал, что будет дальше.
   …В спальне, где лежало тело, раздался стук.
   – Ирина!
   Русанов подпрыгнул на месте.
   Он вбежал в комнату… Покойница лежала на своём месте. Ничего не изменилось в её позе. Рука ещё больше побледнела и приняла желтоватый оттенок.
   На полу расплескались осколки стекла. Это со стены сорвалась любимая Ириной семейная фотография. Иван поднял фотографию. Ломаные линии перечеркнули их с женой и четверых детей.
   – Их то за что? – заплакал Иван.
   В спальню вошла Милентина с веником и совком. Она деловито стала сметать в мусорное ведро осколки прежней Ивановой жизни.