Новая жизнь

               

      Мама моя из немцев была. В своё время, когда Россия у Турции новые земли в войне отобрала, и нужно было на них людей поселить, чтобы эти земли обживали, решено было обратиться к царице. А тогда у власти была царица из немецких земель. После того как её окрестили по православному, назвали Екатериной II. Умная была царица, властная, но справедливая. Могла казнить, а могла и наградить. Вот она своим землякам и бросила клич, чтобы в Россию переезжали, отвоёванные у турок земли осваивали. Собрались тогда в дорогу и крестьяне, и ремесленники, и разорившиеся банкиры. Каждый хотел попытать счастья. Труден был их путь, более половины в дороге погибли, а кто до места доезжал, получал обещанный кусок земли.
       Вот и мои предки тоже переехали в Россию. А у Турции в то время крепость Хаджибей отбили и, возможно, по созвучию с древнегреческой провинцией портовую стоянку Одессос решили назвать Одессой. Название городу дали в женском роде, как повелела Великая императрица. Там селились вначале солдаты, которые воевали за владение бухтой, да так после войны и остались жить на отвоеванной земле. Тогда большая часть Европы под Турцией была. Русская царица решила войной на них пойти, так как они беспокоили границы её страны, людей воровали и продавали на невольничьем рынке в городе Гизлёве, нынешняя Евпатория в Крыму, либо на Крите. Крым, Молдавия, часть Армении были отвоёваны и к России присоединены. А из тех народов, что ещё под Турцией оставались, кое-какие смельчаки решались бежать под крыло русской государыни и тоже в Крыму, Одессе и на Кавказе селились. Улицы В Одессе тогда и назывались по национальностям переселенцев. Так и появились в поселении улицы Болгарская, Греческая, Арнаутская, Еврейская, Итальянская, Французский бульвар, район Молдаванка и другие.
       А когда соотечественники императрицы приехали в Одессу, большой хутор около моря выстроили. Люстдорфом его назвали. Это в переводе называется Весёлая деревня. Немцы народ работящий и изобретательный. Вот одна семья молоком торговать решила. А в то время проблемы с пресной водой были. Молоко и вода в одной цене были. Так они вот что надумали: свой погреб зацементировали да во время осени и зимы всю дождевую воду да снег туда запускали. Этим и Бурёнок в летнее время поили. У них большие стада были. Дома немцы добротные строили. Они ведь целой общиной селились вместе со своим пастырем. Веры они лютеранской держались. И фамилии у них такие были, что узнать можно было, каким ремеслом их далёкие предки владели.
      Мои родственники в те времена кожи выделывали, и фамилия их была Шафельман. Шафель – слово по-немецки овчину означает. А слово «Манн» в немецком языке три значения имеет: муж, мужчина, человек. Вот почему многие немецкие фамилии словом «манн» и заканчиваются. А слово фамилия у них означает – семья. Так мои предки цех по переработке кожи имели. Со временем дела у них в гору пошли, работников стали нанимать. Шкуры они вначале квасили, потом в растворе дубовой коры дубили, поэтому, наверное, называют некоторые шубы «дублёнками». Потом скорняки из этих выделанных шкур кроили и шили тёплые шубы. Ну, а их потомки потом себе дома с усадьбами приобретали, детей в гимназию учиться отдавали. Уважаемые люди в царское время были.
     Среди них были и мой дед Франц Карлович со своей женой – моей бабушкой, Эльзой Дидриховной. И моя мать Кристина в гимназии училась, отличницей была, шесть языков знала. Родители ей хорошее приданое собрали, думали, что она баронессой станет. Какой она была красавицей! На городских балах за нею все юнкера увивались. Очередь стояла, чтобы её на танец пригласить. Но началась Октябрьская революция в 1917-м, потом гражданская война… Уже после окончания войны поехали наши немцы всей общиной за город на пикник. Праздник тогда был – Троица. Вот пока родители сидели на пикнике, житейские проблемы обсуждали, их незамужние дочери решили венки сплести и на воду пустить, как в былые спокойные времена. По немецкой традиции, если кто из молодых людей тот  венок поймает, тот и женихом станет. Мать моя среди них самой молодой была. А отец тогда с фронта возвратился, довольный, о мирной жизни мечтал, планы строил. Он ведь на фронте красным командиром был. Вот увидели они с приятелем венки, отец в шутку подхватил один и на голову одел. А как девушки это увидали, перепугались они сильно. Их семьи тогда буржуйскими считались, а отец красноармейцем был. Подходит мой будущий отец и говорит:
       – Ну, хозяйка венка, выходи за меня замуж. Я уже отвоевался, хочу мирную жизнь строить, семью свою иметь. Мне как раз в дом хозяйка нужна!
       А родители её всполошились! В царское время они за это могли ему пинка дать. А теперь время другое наступило. Да и жених, как-никак красный командир.
       – Молодая она у нас ещё, – сказали её родители. – Дай ей сначала подрасти, а потом сватайся!
        А сами подумали, что «жених» потом другую встретит. Но как говорят: «человек предполагает, а Бог располагает». Отец в своё село вернулся и узнал, что мать его с отцом померли. Сестра старшая замуж вышла и в Одессу с мужем подалась. Вот он к ним и решил поехать. Там он на Рабфак поступил. Партийный он ещё с фронта был. И вышел в начальники, правда, не очень большие. Квартиру ему давали, но пока не взял:
       – Вот, – говорит он, – как женюсь, тогда квартиру давайте, а пока у сестры перекантуюсь.
       А это он только отшучивался. Жениться не спешил, никак у него та молодая девчонка из головы не выходила. Красивая была. Волосы светлые, цвета спелых колосьев, глаза голубые – небо бездонное! Высокая, стройная станом. Да и избранница его запомнила. Он тогда был высоким, чернявым, кареглазым. Вот и отказывала Кристина всем женихам, которые её сватать приходили. Не по сердцу были. А когда начали при Ленине всех буржуев трясти, добро и хлеб отбирать, а некоторых в Сибирь по этапу отправлять, так и мой дед под эту статью попал. Чекисты тогда сильно лютовали. Как только приличный дом приглянется, тогда поминай, как звали. Прямая дорога в Сибирь. А в дом раскулаченного середняка чекистский начальник со своею семьёй въезжал. Дед мой зажиточным был, вот его дом папиному начальнику и приглянулся. Решил он у деда дом с имуществом отобрать, а его с семьёй в Сибирь сослать. Пришли чекисты к деду в дом имущество описывать, а среди них мой отец был. Как увидели они с матерью друг друга, так задрожали, но виду не подали. Опасно это было, могли и отца заслать за сочувствие к буржуям. Завистников везде всегда хватало, во все века, и соседи, и сослуживцы, особенно, если у тебя дела шли хорошо. Вот тогда мой отец поздно ночью к моему деду в дом пришёл и говорит:
       – Франц Карлович, отдай за меня свою дочку замуж, я её отсюда увезу, а то все вместе погибнете. В Сибирь дорога тяжела, не все живые доедут. Она у вас нежная, дорогу может не выдержать, а если доедет, то там могут на лесоповал послать, да ещё начальники издеваться будут. Не губи ей жизнь! Да и я ей приглянулся. Вижу, как на меня украдкой смотрит.
      Дед мой подумал, подумал и согласился. Собрал все свои припрятанные в тайнике драгоценности, меха и всё что можно было в чемоданы уложить и, отправил мою маму к отцу домой. Его сестра с зятем хорошо их встретили. Ведь знали, как отец все эти годы по моей матери сох. А утром быстро в загс пошли, их тогда сразу расписали. Потом на работу к отцу пошли. Отец зашёл к своему начальнику и положил ему на стол прошение на увольнение, сказав, что хочет уволиться да в село поехать, строить там новую жизнь. Не может он в городе жить. Человек он сельский, к работе за плугом приучен. Тяжко ему в городе: воздуха свежего не хватает, петушиного пения по утрам не слышит, запах сена не вдыхает. Начальник ругался, не хотел подписывать.
      – И в какую же деревню ты, Серёга, ехать собрался, в свою родную?  – спросил начальник.
      – Ну, это мы с женой обсудим, – сказал тогда мой отец.
      – А когда это ты, Серёга, жениться успел? – вопрошал начальник дальше. – И почему без бутылки пришёл? Свадьбу замотал? Хоть с женой познакомь!
      – Да жена моя меня в коридоре ждёт, могу познакомить, мы с ней только что из ЗАГСа.
      – А ну, приведи её, может свадьбу тут прямо в ЧК и устроим по новому обычаю.
      Когда отец завёл мать в кабинет, его начальник аж с лица спал.  Побагровел весь от гнева:
      – Да ты, хоть понимаешь, кого ты в жёны взял? Они, буржуи – враги народа! Что? В Сибирь с ними захотел? Статья 58 Уголовного Кодекса!
      – А прав таких не имеешь! – отпарировал мой отец. – Я –красный командир, ни кола ни двора не имею. У родной сеструхи квартирую. В сговоре с контрой не замешан. Рабфак окончил, еду поднимать сельскую жизнь. А жена моя учительницей будет. Грамоте деревенских детишек обучит.
       – Не наших она кровей! – продолжал придираться начальник.
       – А чего это ты Ленинские заветы нарушаешь? Ведь как сказал  Великий Вождь мирового пролетариата, что все люди – братья, конец религиям, конец межрелигиозным войнам. А если кто чего не понимает, учить надо. И вообще, вижу я, забываешь ты ленинский лозунг: «Учиться, учиться и ещё раз учиться!» Вот жена моя деревенских детей будет грамоте обучать, а я её – Марксизму-Ленинизму!
       Ну, видит начальник, что с моим отцом не справиться, подписал его заявление об увольнении. Но решил отомстить, разрешил ему ехать только в село Берёзовое. Там тогда домов было «раз – два и обчёлся!». Когда-то до революции там, говорят, богатые дворы были. После Гражданской - началось: раскулачивание, расстрелы, голодомор. Мало кто выжил. Некоторые в города ближние подались, к родственникам. Вот и остались там леса, буераки да пни-колоды.
        Итак, отец с матерью быстро в этот же день собрались и уехали.  Начальник мог им таких неприятностей сделать, что мало не показалось бы. Чемоданчик деда он у сестры на чердаке схоронил, так что ни сестра его, ни шурин не знали, ни где он, ни что внутри находилось. С собой взяли только самое необходимое.
       Дед с бабой до Сибири не доехали, по дороге от болезней скончались. Племянник деда через третьи руки сумел передать их прощальное письмо.
       – Береги Кристину, – писал дед. – А мы на том свете будем за вас Бога молить.
       В наш фамильный дом бывший начальник отца со своей семьёй жить переехал. Да только и он тоже недолго радовался. Под него его коллеги-завистники тоже подкопались. Оказался «английским шпионом!». Блистательная тройка его, конечно, расстреляла, а семью на поселение жить отправили. Время тогда страшное было: брат на брата писал, жена мужа закладывала…
       А дом потом к другому начальнику перешёл. Да и тот долго не задержался. Наконец, в нашем доме Клуб открыли, кружки всякие вели.  А отец с матерью в деревне хорошо зажили. Вскоре туда и другие люди начали приезжать. Мать моя школу открыла. Вначале все предметы сама вела, а потом и другие учителя поприезжали. Тогда она немецкий язык преподавать стала. А когда другие учителя болели, она их заменяла.
       Дед хотел, чтобы родители в лютеранстве жили, и пастырь их обвенчал. Но отец рассудил, что не то нынче время. Недалеко от их села стояла православная церковь. Не успели ещё большевики до неё добраться! Вот мать там православие и приняла, а поп их обвенчал. А когда им выдавали в сельсовете документы, отец её записал украинкой. И стала мать Коваленко Христина Фёдоровна. Узнай тогда местные сельсоветчики, что она дочь «врага народа», не было бы житья!
       Потом, этак годков через шесть, а может и больше, не помню, как мне отец сказывал, поехал он к сестре в Одессу за чемоданом. Они с матерью решили, что ни к чему ей драгоценности в деревне. Вот отец втайне через одного посредника и продал все вещи. Таким образом, они с матерью дом хороший построили, корову купили, курочек завели. Отец мой непьющий был. Вот всю свою жизнь они прожили душа в душу! В начальники отец не стремился, счетоводом всю жизнь в колхозе проработал.
      – Лизавета Сергеевна, а как ваши родители войну с немцами пережили? – спросил Вовка.
      – Это время тоже свою историю имеет, – вздохнула бабушка. – Расскажу вам коротко, а то уже время подходит домой идти.
      Когда война с Гитлером началась, отец мой уже не молод был. На фронт его не взяли, а как немцы подходить стали, ушёл он в партизаны. Он коммунистом был, а фашисты тогда в первую очередь расстреливали коммунистов, евреев и цыган. А мать моя
должна была разведчицей остаться. Когда немцы в село пришли, по хатам расселились, мою мать переводчицей наняли работать. Узнали по своим каналам, что она – дочь «врага народа», обиженная большевиками, думали, что с ними сотрудничать будет.
Трудно матери было. Люди в селе не знали, что она партизанская разведчица и кричали ей в спину всякие гадости, продажной шкурой называли. А отец мой раз в неделю, ночью, по вырытому подземному ходу приходил за сводками.
       – Лизавета Сергеевна, а немцы в деревне лютовали, как в фильмах показывают? – спросил Колька.
       – Что я тебе могу сказать? – ответила бабушка. – Нет плохих наций, есть плохие люди. Могу только добавить: чекисты, фашисты, коммунисты, националисты – все одного поля ягода! Как чекисты при Сталине лютовали, сколько людей убили да в тюрьмах сгноили, на Гулаге замучили? Возможно не меньше, чем в войне с Гитлером погибло! А народ – русские, немцы, украинцы, татары и другие тут ни при чём. Сами ничего от этого не имели, только спину гнули похуже, чем на царя, да под пули шли. Вспомните сказку «Город мастеров»,  когда нужно было убить любимца народа, который поднял восстание против герцога-захватчика.
        – Позвольте мне его убить! – сказал полководец, обращаясь к герцогу.
        – Нет! – ответил герцог. – Любимец народа должен пасть от руки предателя, а не от руки иноземца.
         Вот что я вам скажу, когда нужно было на месте принимать карательные меры, то немцы это поручали местным предателям, которые у них назначались старостами и полицаями над своими односельчанами. Вот и у нас один такой был, очень жестокий, Савельичем звали. А моя мать старалась по возможности предупредить того, кого казнить собирались, или пыталась добиться в штабе помилования для них. Она была грамотной, могла разговор поддержать, и так незаметно узнать информацию или выпросить для кого-нибудь пощады. Гестапо – это была такая тайная полиция вроде нашего КГБ. Сами немцы Гестапо очень боялись, в том числе и немецкие солдаты. А набирали в армию в основном простых людей, людей от сохи. Немцы по своей природе в основном бауеры, крестьяне, любящие землю. Вот если они останавливались на квартире у стариков, то даже пробовали в хозяйстве помочь. У самих дома родители престарелые остались. Помню, жила у нас одна тётка Матрёна. Детей у неё шесть душ, муж всё горькую пил, а потом и вовсе помер. Так её самая младшая дочка, лет пяти, брала в час обеда у матери два пустых бидончика и шла к немецкому штабу. Встанет и смотрит, как солдаты едят, а солдаты ей в бидоны супа нальют, каши наложат, а иногда какой-нибудь солдат в карман шоколадку сунет. Так они благодаря этому и выжили.
       Когда я в институте занималась, дружила с одной девушкой из села Прилиманское, и она мне историю своего села поведала. У них в деревне до войны много румын жило. А когда немцы пришли, они захватили Одессу и все прилегающие сёла и дальше с фронтом  ушли, а хозяйничать румын оставили. При наступлении Советской армии пришлось румынам уходить. Так они говорили румынам местным:
      – Быстро с нами назад в Румынию уходите, не пойдёте – худо вам будет, всё равно вам потом коммунисты покоя не дадут!
       Разумеется, местным румынам уходить с насиженных мест не хотелось, веками там жили, но делать нечего: не уйти – свои застрелят. Только собрались уходить, как Красная армия подоспела. Как они их тогда жестоко избивали и расстреливали! Реки крови текли! Вот так крестьяне оказались между львом и крокодилом. Какую же нацию обвинять в жестокости?
       Итак, когда в нашей деревне война к концу подходить стала, немцы домой засобирались. Тогда Оберст их, полковник по нашему, мою мать к себе вызвал  и говорит ей:
       – Вот что, Кристхен, скоро Красная армия нагрянет, нам уходить пора. Я письмо из дома получил. Умерла моя жена Эрика, царство ей небесное. Предлагаю тебе с нами в Германию уехать и за меня замуж выйти. Эльзхен твою я удочерю. Мы с Эрикой жизнь прожили, а детей у нас так и не завелось. Всё равно тебе тут нельзя оставаться. Придут красные войска, тебя в Сибирь погонят за сотрудничество с нами.
       Эх, не знал он, что мама разведчицей была! Ночью пришёл в село отец, и мама ему всё рассказала. Отец понял, что дальше мешкать нельзя.
      – Быстро собирайся вместе с Лизкой и со мной в лес к партизанам уйдёшь. Потом как красные придут, вместе со мной и другими партизанами торжественно въедешь в деревню. А то, действительно, как бы тебя не убили свои же. Вначале самосуд устроят, а потом разбираться начнут!
       – Лизавета Сергеевна, а почему немцы евреев и цыган убивали? – спросил Гришка.
       – Что я тебе могу сказать? Это их Гитлер велел везде убивать, где увидят. А немцы народ дисциплинированный. Раз начальник велел, даже не размышляют. А они своему Гитлеру, как Богу, были преданы. Не рассуждали. Он когда к власти пришёл, то велел расстреливать всех бродяг и попрашаек. Даже безбилетных пассажиров выводили из вагонов на улицу и тут же расстреливали. А ведь было в жизни Гитлера время, когда он сам голодал и мёрз. Один еврей там в Австрии увидал его голодного замёрзшего дал ему тёплое пальто. Думал, доброе дело сделал! А молодой человек от этого только больше разозлился. Почему только дал? И, вообще почему я – коренной австриец – ничего не имею, а еврей имеет? И вот когда он в нацистскую партию попал, а потом к власти пришёл, все эти обиды, возможно, и вспомнил.
        Я вам, вообще, скажу, как говорят в народе: «человеческая душа – потёмки». Не всякий скажет, что у него на душе. Вот так люди выбирают себе начальников, думая, что коли он такой тихий, спокойный, то с ним хорошо будет. А он, придя к власти, начинает их притеснять. Вот тогда на свет вся его коварная душа и вылезает! В революцию много людей пошло за Лениным, а когда Сталин к власти пришёл, всех их велел поубивать как «врагов народа». У него свои люди имелись. А в старых он себе конкурентов видел. Вот как будете постарше, много книг прочитаете, тогда сами для  себя вывод сделаете: кто хороший, а кто плохой.
       Солнце начинало подбираться к апогею, своей высшей точке, время шло к обеду. Трезор разлёгся на спине, подставляя солнцу свой большой живот. Ещё бы! Так долго сидел на привязи, а теперь около речки на мягком душистом ковре блаженно отдыхал. Рядом с ним примостился теплолюбивый Рыжик, согреваясь и от солнечных лучей, и от тёплого бока Трезора, который теперь взял его под свою охрану. Пора было идти по домам.
       – Лизавета Сергеевна, а вы нам будете ещё что-то рассказывать? – спросили хором новые друзья.
       – Хорошо. По воскресеньям приходите в гости, я вам пирожков испеку и ещё много чего расскажу. А вы пока Игорьку и Кристиночке покажите нашу деревню, походите с  ними по лесу. Они дети городские, разбираются в играх, компьютерах, а о природе, которая рядом с нами, знают только по книжкам.