Диалоги. Февраль

Диалоги. Февраль.

       Февраль. Древнерусское — февруаръ. Старославянское — февруарь. Латинское — februarius (очистительный), februa (праздник очищения). Название второго месяца в календарном году — февраля — является латинским по своему происхождению. Это слово образовано от латинского februa — «праздник очищения». Известно, что в римском календаре февраль был последним месяцем в году — месяцем, когда люди очищались от всего плохого и замаливали свои грехи. В древнерусском языке использовались такие названия второго месяца в году, как «сечень», «лютый», «снежень» (сравните: в украинском — лютий, в белорусском — люты). Родственными являются: Болгарское — февруари. Словенское и словацкое — februar. Производное: февральский.
                Тигр насытился. Ярость Тигра улеглась, притухла, словно пламя в кострище оттого, что Человек не постарался и не накормил Огонь сухими поленьями.
                Тигр одним прыжком преодолел высоту гигантского Валуна, утвердился на его вершине и взирает на Мир горящими глазами.
                « Чем заняты Человеки, возомнившие из себя центром Мироздания?»
                А Человеки зализывают раны после смерчей и ураганов, наводнений и землетрясений. И нет у Человека понимания, что катаклизмы Земные – это всего лишь плод его деяний и устремлений, мыслей и чувств. Бумерангом вернулся к Человеку его воинствующий субъективизм, препятствующий взаимопониманию и продуктивному диалогу для достижения конструктивных шагов в решении глобальных проблем.
                Февраль обрушил на Заволжье массу Атлантического тепла, Снег начал стремительно таять, обнажились прогалины на тропах в саду, чёрная прошлогодняя трава вселила надежду на продолжение жизни для синиц и воробьёв. Они спустились на старые кусты травы и, часто озираясь по сторонам, стали склёвывать семена.               
                От февральского тепла сугробы обсели, снег посерел и превратился в кашу, моторы автомобилей надрывно загудели, едва осиливая сопротивление размякшего снега. Машины продавливали снежную кашу, оставляя глубокие колеи.
                Чудны и непредсказуемы Твои мысли, Космос! Во след Твоим проявлениям устремляется разум Человека, стараясь вникнуть в Истину, причину Явлений хотя бы на нашей Планете. Понятно, что разгадка Замысла рядом с нами, до неё дотянуться хватит и руки нашей, нужно только захотеть её понять, заставить работать вездесущую мысль.
                Человек отдалился от колыбели своей, от Матери – Природы, Человек изнежил тело комфортом, мысль его обленилась, ей не до размышлений о Душе.
                В десятых числах Февраля Весна заглянула на миг в Заволжье. В первой половине дня Небо очистилось от белых облаков и, наконец – то, на Востоке засияло Солнце, заискрились Снега, загорелись снежинки словно рубины,  превратив Сад, и улицы, и Степь в сказку. Впервые за долгую и снежную Зиму Человек поднял взгляд и  увидел синее Небо! Воскликнуть бы ему, Человеку, от радости, преклонить бы колени и покаяться в неправедности своей, но нет Слов в Душе Человека, нет диалога с Деревами, Травами, Землёй, Звёздами, Космосом….
                « И сказал Бог: да произведёт вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землёю, по тверди небесной». ( Бытие. Гл.1. Катрен 20).
                Солнце одарило теплом Сад, ожили воробьи и синицы. Воробьи огласили воздух громким, звонким чириканьем, засуетились на ветвях у импровизированных домиков, подвешенных на высоких мачтах по саду, завязалась борьба за место под Солнцем. Синицы деловито перелетают с ветки на ветку яблонь и слив, вишен и персиков в поисках пропитания. Они, синицы, скрывают гнёзда от глаз посторонних.
                Этот солнечный февральский день можно назвать предвестником Весны. Этот почти весенний День навеял меланхолию, воспоминания растревожили сердце….
                Из окна класса видны горы. Это Киргизский хребет. Горная цепь, которая начинается на востоке Казахстана и тянется до горной цепи Терскей – Ала – Тоо, и у жемчужины Кыргызстана, озера Иссык – Куль, на границе с Китаем сливается с горной цепью Тянь – Шань. На фоне снежных вершин гор наша школьная горка кажется лилипутом. Горка возвышается в ста метрах от стадиона. Неизвестно, как она образовалась на самом краю глубокой балки, в глубине которой звенит ручей. Ручей пополняет небольшой искусственный пруд, водное зеркало которого удивляет проезжающих по Чуйскому тракту в  Бишкек ( Фрунзе), в столицу страны, и в обратную сторону, в Казахстан.
                Зимой школьная горка покрывалась снегом, и её северная сторона превращалась в каток. Раскатывали мы горку подошвами обуви после уроков. Забираясь на горку, мы сваливали наши портфели в кучу, со смехом и возгласами восхищения образовывая поезд, скользили вниз по склону. Редко когда хохочущий, визжащий и кричащий от восторга поезд наш доезжал до подножия. Обычно кто – нибудь из нас обязательно терял равновесие, и получалась куча мала. Бесформенным комом скатывались мы к подножию горки. Составить поезд очень просто: надо присесть на корточки и обхватить переднего руками за бока. Естественно, что мальчики усердствовали отвоевать место за понравившейся девочкой. Первые прикосновения, необъяснимый трепет сердца, первые чувства, чистые как Снег…. Диалоги без Слов - прикосновения сердец.
                Домой бредёшь уставший, но улыбка не сходит с лица, сердце стучит, вспоминаешь события дня, приятные, и не очень. Одно обстоятельство портит впечатления прожитого Дня: подошва правого сапога отвалилась, просит каши.
                Мать встречает словами:
« Где же ты пропадал весь День, сынок, я вся извелась, сто раз выходила со двора, тебя выглядывала». Мать говорила слова без злобы и упрёка, она расстегала пуговицы пальто, качала головой и продолжала монолог:
« Снова на свою горку после уроков с друзьями ходил?» Спрашивала мать, снимая пальто.
« Господи, сынок, пальто в снегу!»
«Ма, ты опусти глаза, у него сапог каши запросил!» Воскликнул брат. Он вышел из своей комнаты с ручкой в руках и теперь тыкал ею в сапог.
« Ох, Господи». Воскликнула Мать.
« И чернильница у него пролилась, весь портфель синий. Чернильница, видимо, вдребезги!» Павел отвязал сумочку для переноски чернильницы от портфеля, потряс ею: осколки от чернильницы глухо забренчали.
« Ах, Господи!» Снова воскликнула мать, вешая мокрое пальто на верёвку, протянутую над печкой, проговорила громко:
« Батя, брось свою газету, принеси с сарая инструмент, подбей подошву на сапоге». Отец снял очки, вложил их в красный футляр, сложил «Правду», положил на неё футляр с очками, прокомментировал:
«Язви их, эти сапоги. Только вчера подбивал. Снова на горке катался, а, сын!» Спрашивал Отец, строго глядя в глаза.
« Иди, Батя, иди за лапкой, голодный сын, уморенный. Ему ещё за уроками сидеть допоздна». Пожалела мать. Отец хлопнул дверями, вышел из дома, вернулся через минуту с лапкой и сапожным молотком, баночкой из под леденцов, в которой поблёскивали бронзовые гвозди. Отец водрузил на нос очки, сел на стул, зажал сапожную лапку между колен, надел на лапку мой сапог  с отвалившейся подошвой, достал из баночки гвоздь и, напевая свою любимую песню, застучал молотком.
«Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой.
Там на далёкой заставе, парень служил молодой».
                Одиннадцатого Февраля снова над степью разгулялся Юго – Восточный Ветер, пригнал пропитанные Водой тёмные тучи, и к вечеру они пролились Дождём. Однако Ночью Ветер изменился на Восточный и снова Зима напомнила о себе, припорошила дорожки и превратила лужи в зеркала. Утреннее Солнце смотрит в прореху в облаках и играет в них. Васильковое Небо опустилось в Сад, и снег пропитался синевой.  Тишина, необыкновенная, пронзительная Тишина царит в Саду!
                Речь о том, что Человек отдалился от Природы, Он строит города, которые постепенно разрастаются в мегаполисы. Человек стремиться создать для проживания самые комфортные условия,  тщится решить проблемы, связанные с перенаселением малого квадрата Земли, застроенного небоскрёбами, но всё проекты  оканчиваются безрезультатно, потому что наш мозг не знает чувства меры в потребностях и потреблении. Человек с усердием, рвением воздвигает из бетона и пластика ловушку для Души, чрезмерно развитый мозг Человека, самый мощный из его органов, изобретает с фантазией  и недюжинным талантом способ отсечения себя от Природы. Немногие понимают, что, урбанизация усугубляет изначальную информацию, сводит к нулю замысел Творца, который поселил Человека на Природе и заповедал сохранять её и способствовать процветанию. Ибо только Природа наполняет тело необходимыми энергиями, способствует долголетию и, как следствие, приобретению опыта и мудрости….
                Мы пришли к мысли, что мозг Человека – это самый развитый орган, но он, мозг, потерял ориентир, превратил жизнь его обладателя в непрерывный процесс преодоления проблем, которые порождены чрезмерным вниманием к своему распрекрасному телу. Где же этот  призрак, ориентир, к которому должно Человеку устремить мысль созидающую? И что такое гармония жизни, и возможно ли достичь предела желаний и амбиций, и что такое взаимопонимание между Человеком и Природой….? Нескончаем поток вопросов, на которые нет вразумительного ответа. Вполне возможно, что ответ на вопросы, поставленные современностью, лежит у нас на ладони, нам просто следует прислушаться к зову Сердца?!
                Парадокс состоит в том, что, как ни привлекательна и красива жизнь, которую обустроил себе Человек в мегаполисе, он с нетерпением ждёт приход Лета, чтобы оставить на месяц офис, завод, фабрику и вырваться на Природу! Человек жаждет пожить на берегу Реки в палатке и насладиться Тишиной, походить по шёлку травы босиком, окунуться в прохладу Воды Реки.
                Прав ли Человек, считая, что город есть наиболее прогрессивная концепция развития цивилизации? Речь идёт о поиске компромисса в отношениях Человека и Природы.  Взаимопонимания между этими жизнеобразующими Исполинами  можно достичь только при условии включения в этот процесс воли и разума, которые в состоянии определить достаточный для полноценной жизни уровень потребления каждого члена социума. Не следует забывать, что для достижения этого уровня мышления необходимо отказаться от жесткого субъективизма, ибо субъективный центризм есть не что иное, как гипертрофированные амбиции индивида- акселерата, не осознающего фатальности устремлений в обеспечении наивысшей комфортности проживания своего тела, и не терпящего критики в свой адрес.
                20 Февраля. Сад ещё не проснулся от зимней спячки. Но Весна напоминает о себе: всё чаще южный Ветер провожает тучи в Казахстан, и Солнце освещает Заволжье. Тишина властвует в Саду, Тишина, Тишина необыкновенная, звенящая, разливающаяся по венам огнём!
                По причине оттепелей и ночных лёгких заморозков снег уплотнился, и поэтому появилась возможность пройтись по саду, следуя взглядом по следам птиц: Здесь деловито прохаживалась сорока. Она выискивала под кустарниками орешника орехи. Снег от тепла вокруг ствола растаял, обнажилась земля, открыв доступ к лакомству – орехам. А это следы кота. Они ведут к старой куче листьев. В этой куче зимуют мыши. По всему Саду видны следы синиц и воробьёв. Они чувствуют себя здесь комфортно, подкрепляясь зерном пшена, пшеницы и семечек из кормушек.
                Сегодня, 21 февраля, тучи снова накрыли Заволжье, роняя на Землю лёгчайшие, редкие снежинки. Ветер нагулялся по заволжской степи, устал, отлеживается на ветвях дерев моего Сада. Тишина, властвует Тишина в моём Саду, Тишина хрупкая, зыбкая, ранимая. Тишина перестала вливать покой в Душу Человеков, Тишина встревожила сердца.
                23 февраля. Я поздравил всех мужчин своего рода с праздником, не забыл и одноклассников. Закончив с поздравлениями, решил просмотреть архив, и нашёл неоконченный рассказ. Называется рассказ « Боевое крещение». Работу над рассказом я начал, потому  что накопился материал. В пору моего сотрудничества с газетами Волгограда  и газетами района, мне посчастливилось встречаться с ветеранами Великой Отечественной войны и готовить на основе воспоминаний материал для печати.
                Отрывок из неоконченного рассказа « Боевое крещение»
«Боевое крещение».

Быль.
«Этот рассказ написан по материалам, собранным в пору моего сотрудничества с газетами при беседах с Ветеранами Великой Отечественной войны. Вечная Слава павшим героям на поле брани!»
                Я в отпуске, в отпуске в моё любимое время года, в мае. Вот она - свобода, вот он, мой сад, цветущий, обещающий прекрасный урожай. Вот они, мои руки и моё желание потрудиться и отдохнуть душой и телом. Но не тут – то было. Сердце саднит, в душе пламень, мысли растрёпанны. Да, сердце кровоточит, словно птица, изуродованная  метким выстрелом безжалостного охотника. Красавица куропатка упала на скалы  и покатилась вниз по каменной осыпи, тянущейся до самого подножия! Куропатка растеряла перья….
                Так я чувствовал себя, сидя на попе на прогретой майским Солнцем Земле под старой яблоней  и ковыряясь в стволе, в червоточине, пытаясь достать червя - короеда специально для этой цели заточенным ножом. Не получалось. Червь слишком глубоко. Я отшвырнул нож, зашагал в садовый домик  без тропинки, по густой, сочной, ещё не скошенной траве, оставляя глубокий след. За мной бредёт мой пёс, помесь немецкой овчарки и кавказского сторожевого.  Казбек чувствовал моё настроение, поэтому не носит в зубах за мной палку, не тыкается в мою ногу, не выпрашивает минутку  для игры. Он ходит за мной, опустив голову. Чёрным носом он раздвигает стебли осота, торит тропу.  На крыльце я остановился, присел на корточки, почесал верного друга за ушами. Собака смотрел мне в глаза преданно,  с тоской.               
«Ты считаешь, что мне веселее, чем тебе? Ничего подобного».  Сказал я  и  повернул ручку дверей.
                В садовом домике одна большая комната, которая служит мне и кабинетом, и спальной, и кухней, и гостиной. В комнате огромнейший старинный холодильник, и он включается с таким грохотом, будто «ИС», чадя перегоревшей соляркой, набрал обороты и тронулся по изрытому снарядами полю в сторону окопов противника. Во время службы моей в Советской армии я видел эти героические машины, танки времени Великой Отечественной войны. Они ещё двигались и волокли на тросах цели, списанные машины и бронетранспортёры, или просто деревянные щиты в форме танка.
                В этом громыхающем холодильнике, признаться, кроме  виноградного вина из моего сада  собственного производства, нет. Я выбрал бутылку пятилетней выдержки, откупорил её и налил фужер. Опустошить хрусталь я не торопился: ведь пить вино пятилетней выдержки, приготовленного по собственному рецепту, не насладившись его запахом, и не полюбовавшись насыщенным рубиновым цветом, было кощунством. 
                Я взял фужер за тонкую ножку, подошёл к окну, поднёс к ноздрям. Напиток благоухал свежестью виноградного сока. Я несколько раз глубоко втянул аромат носом, прикрыл глаза, постоял минутку. Потом поднял фужер на уровень глаз: восходящее Солнце пронзило жидкость,  и она заискрилась, загорелась пламенем. Большой глоток перебродившего виноградного сока из сгустка солнечной энергии освежил мозги, успокоил мысли. 
                «Так - то лучше». Сказал я громко, обращаясь к Казбеку. Собака открыла глаза,  приподняла уши, она собиралась встать, почувствовав перемену в моём настроении, но я сказал строго:
« Даже не помышляй. Мне надо работать». Сказал я строго и подошёл к рабочему столу.
                Комната не была меблирована. Я убеждён, что вещи отвлекают от работы, порабощают память и мысли. Естественно, я оставил в доме только то, что необходимо для бытия: посуду, старинный родительский диван и семейные реликвии….
                Реликвии - это семейные фотографии и боевые награды моих предков.
                Фотографии помещены с деревянную рамку под стекло. Таких рамок сейчас не делают, и не вешают в горнице на стену. Да и кто станет заниматься этой работой в век цифровых технологий?
                На меня смотрят мои родственники.  Дедушка, с крестами на груди  и шашкой наголо.  Он крутит свой чёрный ус, широко улыбается. Его фуражка с кокардой пехотинца армии его превосходительства заломлена набок. Из под фуражки выбился казацкий чуб. Дедушка давно умер. Царство Небесное. Я его помню отлично. Фотография  моего деда сделана незадолго до первой мировой. От древности она пожелтела.
                Рядом с дедушкой фотография моего отца. Отец молодой и весёлый. Он в полушубке, ушанке и с автоматом на груди. Он прислал фотографию перед отправкой к месту боевых действий. Воевал отец под Сталинградом, с боями дошёл до Берлина. Да, мой отец родился под счастливой звездой, он выжил в той страшной войне. 
                Дедушкины и отцовские фронтовые награды и письма лежат в большой деревянной шкатулке. Шкатулка сделана моими руками из  массива грецкого ореха. Я протянул руку к полированной, сияющей причудливыми завитками древесине, открыл крышку.  Ордена и медали тускло блестят. От них до сей поры исходит запах пороха. Я с гордостью и болью в сердце смотрел на георгиевские кресты моего дедушки, на ордена и медали моего отца. С сожалением я осознал, что медаль к семидесятилетию победы в Великой Отечественной войне мой отец не успел получить. Он два месяца назад скончался в военном госпитале.
                Слёзы подступили к горлу…. Я читал письмо отца. Слёзы ударялись о пожелтевший лист бумаги, буквы, написанные карандашом, расплывались... 
                « Всю войну ангел хранил меня от пуль и штыка, а в последнем бою, во время штурма Берлина, пуля отыскала меня. Спасла меня медаль».   Я взял в руки орден Славы первой степени. Пуля изуродовала букву  «а».
                Прикоснувшись пальцем к отверстию на ордене и ощутив запах пороха, который не выветрился через столько десятилетий, я осознал, что и этот отпуск для меня пропал. Сегодня второе мая. У меня почти нет шансов материализовать только что родившуюся мысль. Но я решил попытаться. Я вышел из дому и открыл потрёпанную в поездках по командировкам по заданию редакции машину, на заднем сидении отыскал среди пакетов и рыбацкого снаряжения ноутбук, одарил его ненавидящим взглядом. В комнате просидел за рабочим столом больше часа, просмотрел материал прошлых командировок. Всё уже печаталось, а повторяться не в моих правилах. Не озарили мысли и к вечеру.   В отвратительном настроении  вышел из дому, сел на лавке у штакетника, засмотрелся на весеннее Солнце, которое касалось краем диска цветущих яблонь моего сада. Казбек приплелся, свалился у моих ног, уткнулся влажным, холодным носом в мою ногу. Вечер.
                От отсутствия мыслей в голове моей мерзкая пустота, и совершенно неожиданно в эту пустыню ворвались громкие слова:
                «Оглох никак, Петрович!  Хоть из пушки пали! Порох не нюхал, а привычка солдата – спасть в снегу, в болоте, на жаре, под дождём, под свист пуль и грохот артобстрела!» Я вздрогнул, поднял глаза. Передо мной стояла соседка, Мария Кондратьевна Белоусова. Я улыбнулся, соскочил со скамейки, будто в мою ягодицу впилась шальная пуля,  заикаясь, пригласил соседку к себе в комнату.
« Мария Кондра - дратьевна,  не то - торопишься? Зайди на час, почаёвничаем, пого - говорим». Я знал, что Белоусова ветеран Великой Отечественной войны. Выполняя поручения редакции, я писал об этой женщине. Беседуя с ней, чувствовал, что Мария Кондратьевна очень многое не договаривает. Почему? Я ухватился за возможность узнать подробности фронтовой жизни Белоусовой и написать очерк, как утопающий за соломинку.
« Отчего же не зайти на огонёк, отчего же кипяточком не побаловаться!» Громко засмеялась Мария Кондратьевна, спросила грубовато:
« Ты, Петрович, как бы и не был заикой?» Я отмахнулся, смущённо улыбнулся.
                Мария Кондратьевна Белоусова невысокая, средней полноты женщина, подвижная, опрятно одетая. Её седые волосы завиты и уложены, лицо припудрено, взгляд светел.
                В доме гостья проворно села на стул, достала из сумочки Беломор, спички. Она не спеша, глядя на фотографии дедушки и отца, размяла папиросу. Чиркнула спичку. Прикурила, вдохнула горький дым, замотала рукой, гася спичку и оглядывая стол. Я заторопился к кухонному шкафу, схватил первую попавшую под руку тарелочку, поставил её перед Марией Кондратьевной, сказал:
« Мария Кондратьевна, уж, коль я начал разговор на « ты», разреши и продолжить на «ты». Извинился я.
« Разрешаю. Ты с чаем не торопись. Я вижу, у тебя вино раскупорено». Я бросился к шкафу, достал ещё один фужер, протёр его салфеткой и почти до краёв наполнил искрящимся напитком. Мария Кондратьевна приложилась основательно, затянулась  горьким дымом папиросы, сказала, глядя мне в глаза:
«Вино доброе, но так себе, слабенькое. На фронте, в партизанском отряде, мы опускали награды в кружки со спиртом. Традиция.  А когда боевых друзей хоронили, давились горькими слезами. Спирт легче глотать…» Мария Кондратьевна надолго замолчала. Я тихо встал со стула, отошел к газовой плите. Мне очень хотелось угостить Марию Кондратьевну чаем, и надеялся, что она разговорится, расскажет мне о том, о чём не решается заговорить  семьдесят лет.               
                Я волновался, потому что хотел сварить хороший чай. Это и подвело меня. Из руки вывалилась крышка от чайника, и она с грохотом, точно бы за окном лопнула мина,  упала на пол. Мария Кондратьевна не обратила внимания на громыхание. Она последний раз вдохнула сизый дым папиросы, раздавила окурок в тарелочке, сказала, не отрывая взгляд от фотографий:
« Им остаётся только позавидовать. Они остались молодыми, вечно молодыми. Они живут в наших воспоминаниях такими, какими их видели в последний раз. И я была молодой, едва выжила в той проклятой  игре взрослых людей. Дети играют игрушками, а взрослые играют жизнями! Но, если задуматься,  если задуматься, если задуматься….  Ты, Петрович, считаешь, что на войне всё просто: там, впереди враг, я в окопе с винтовкой и гранатой, и нет вопросов? Нет, всё не так. Есть командир, твой командир. У командира стратегия, тактика, и принятое, по его разумению, правильное решение, продиктованное чувством  мести, или ненавистью к врагу….»
                Мария Кондратьевна заговорила. Я забыл про чайник, про откупоренную бутылку темно-коричневого стекла с вином пятилетней выдержки. Очень тихо я включил диктофон, опустился на стул против моей гостьи, ветерана партизанской войны, Марии Кондратьевны  Белоусовой.
Гл.2.
                Стоял Июнь, жаркий, щедрый. Хлеба и травы вызрели. Голубое, чистое Небо радовало взор. Не оторвать глаз ни от хлебного колоса, ни от ромашки, ни от милого лица. Косарь чиркнул бруском по лезвию косы, опустил её, сделал широкий замах, потянул жало над Землёй: разнотравье вперемежку с цветами ромашки, василька и кипрея упало ровным валком. Мужик сделал ещё десяток взмахов, опустил косу, повернулся к жене. Клавдия граблями разбивала валки для просушки. Дочь Маша пыталась помочь матери. Пятилетний сын посадил на палец божью коровку, лопотал что- то.
« Клавдия, поспеши, разверни скатерть самобранку.   Устало плечо, притомились руки. Ветер пошалил, пробежался по травам, присушил, стебель жёсткий, что проволока».
                Белоусов Кондрат, широкоплечий, светловолосый человек.  Лицо его светится улыбкой.  Он смотрит на проворные руки жены, говорит весело:
« Смотрю я на тебя, Клава, не могу насмотреться.  Не отпускал бы тебя из рук своих, да всё заботы». Балагурил Кондрат, сидя у холстины, на которой Клавдия раскладывала вареные яйца, резала с прослойкой сало, зелёный лук.
«Нашёл время! Дети смотрят. Маша всё уже понимает, того и гляди, на улицу побежит».  Кондрат засмеялся, провёл рукой по упругой груди жены, получил оплеуху. Свалился на валок травы, счастливо засмеялся. Клавдия зардела, выпрямилась, одёрнула кофту.
« Маша, доченька, пойди скоренько в рощу,  водицы принеси из криницы к обеду. Иванку с собой возьми». Клавдия следила глазами за детьми, и как только они вошли в рощу, она с томным вздохом опустилась на мураву, потянулась сильным, молодым телом, томно заговорила:
«Кондрат, как сильно пахнет трава, благоухает, томит сердце аромат цветов.»
                Молния прожгла  влюблённых, где-то далеко треснуло дерево, где-то ручей повернул вспять, за миллиарды световых лет от влюблённых,  во Вселенной, зажглась Звезда.
                Кондрат и Клавдия лежали рядом, глубоко дышали и улыбались.  Потом они встали и привели себя в порядок. А когда дети принесли ключевой воды, начался обед.
                После обеда Клавдия сказала:
« Вы отдыхайте, перетерпите жару в прохладе рощи, а я домой на час сбегаю, отца покормлю да и прибегу». Клавдия заторопилась.
 « Надо ли идти, Клава. Уж Солнце за полдень. Час – другой, все и поспешим к дому».  Говорил  Кондрат, и, прежде чем отпустить Клавдию, обнял её, покрыл поцелуями глаза, губы, щёки, лоб! Клавдия со смехом пыталась увернуться. И когда ей это удалось, она с нежностью сказала:
« Отстань, чай не в последний раз видишь!» Улыбнулась мужу, поспешила к дому, в село, стоящее на излучине безымянной речушки в нескольких сотнях метров от поляны, на которой Белоусов Кондрат, разворачивая могучие плечи во всю ширь, всё утро валил   траву литовкой. Жену  Кондрат провожал  долгим, нежным взглядом. Он любовался её стройным телом, восторгался лёгкой походкой. И улыбался, и всё смотрел, смотрел.…  Смотрел и тогда, когда Клавдия углубилась в поле, по которому гулял Ветер и гнал золотую волну до рощи дальней. Не отрывая взгляда от силуэта жены, Кондрат позвал дочь:
« Маша, Иван, и вы на траве, под белой берёзой отдохните.  Небом синим полюбуйтесь. Кукушка, слышите, кукует, года нашей жизни считает».  Маша сложила в холщёвую сумку остатки еды, выпрямилась, поправила платок васильковый, пошла к вековой берёзе, раскинувшей могучие ветви на краю поляны.  Она припала горячими губами к крынке с водой, напилась, вытерла губы ладонью, легла на ряднину рядом с братом. А Кондрат всё смотрел на почти созревшее поле. Он уже не видел силуэт  жены, но всё смотрел, смотрел. Сердце его гулко стучало в груди. Казалось, что  колокол у него  в груди, колокол из бронзы звонкой, но не сердце.
                Вероятно оттого, что сердце Кондрата стучало гулко и надрывно, он, не сразу различил всё нарастающий рёв моторов. А когда услышал, поднял глаза к синему Небу, надеясь увидеть на горизонте грозовой фронт. Но Небо было сине. И лишь только тогда, когда он увидел на большаке бешено мчащиеся мотоциклы и на мотоциклах солдат в чёрной униформе, обтянутых  белыми ремнями  и с оружием, тускло блестящим на полуденном Солнце, он понял, что враг пришёл в его дом.
                Кондрат бросился к берёзе.
                « Маша, проснись.  Ты только не пугайся, душенька, не пугайся. Ворог пришёл в наш дом, налетел чёрным вороном. Случилось страшное - война! Дочь, бери Ивана за руку, и бегите к охотничьей заимке, к деду Захару. А я в к хате, за маме! Мы найдём вас». Маша, подросток, тоненькая, нескладная девочка, смотрела на отца расширенными глазами, смотрела со страхом, отчаянием.
« Доченька, я знаю, что страшно, но надо бежать. Видишь, как всё оборотилось. Бегите по тропе, не останавливайтесь!» Напутствовал отец, подавая в руки дочери узелок. Его Маша бросила в холщёвую сумку, набросила её на плечо.
«Не забудь, Маша! Пробирайтесь к дальним заимкам, к дальним заимкам, к деду Захару. Он  солдат, знает, что делать дальше!»  Маша кивала головой, глядя с отчаянием в лицо отцу.
« Спеши, доченька, спеши, береги Ивана. Мы с мамой вас найдём, обязательно найдём». Кондрат обнял детей, прижал крепко к груди, отпустил….  Провожал он взглядом уходящих в лес детей и напутствовал:
« К заимке, к деду Захару, Машенька».  А когда они скрылись в чаще леса, он подошёл к стожку, в тени которого он только что отдыхал, взял в руки косу, сильным ударом молотка выбил клин, отделил сталь от черенка, обмотал половину косы холстиной, перевязал крепко бечёвкой и, хоронясь за стволами и кустарником, стараясь не наступать на сухие сучья, стал продвигаться к родной хате.
                Кондрат благополучно достиг края берёзовой рощи, подступающей к самой деревеньке! Избы пылали. Черный дым поднимался к Небу, пламя мощными языками взметывались ввысь, снопы искр летели на хлебное поле, и оно горело… .
                Автоматчики в чёрной униформе расстреливали мечущихся по улицам односельчан. Отец Кондрата, Прохор Прокопьевич, вышел из дому с берданкой, направил вороненый зев ствола на врага, но  выстрелить не успел.  Гитлеровец  на долю секунды опередил старика. Прохора Прокопьевича  прошила очередь из автомата от паха до головы. Он упал лицом в пыль, ружье осталось в его руке. Гитлеровец в несколько прыжков достиг  поверженного старца, выбил кованым сапогом ружьё из его руки, выговорил зло:
„ Verfluchter Graukopf, der hat mich fast getroffen! Wahrscheinlich ist jemand im Haus!“  (1)  ( Сумасшедший, он едва не застрелил меня. Возможно, что в доме ещё кто – то есть).  Взяв автомат наизготовку, фашист с осторожностью двинулся к крыльцу. Он высадил ударом сапога дверь, пустил град пуль внутрь дома, с осторожностью сделал несколько шагов  в дверной  проём. Через несколько мгновений из дверного проёма на крыльцо гитлеровец вытолкал его Клавушку, голубоглазую, с волосами цвета созревшего поля,  мастерицу, нежную мать и любящую жену, Клаву! По лицу её струилась кровь. Это пуля поранила её, изувечила красивое женское лицо. Клавдия не прикрывала рану. Спустившись с крыльца, она остановилась, повернулась к врагу:
«Кто тебя звал сюда, на мою Землю, антихрист! Зачем ты пришёл, у тебя своя Земля есть, Земля и дом, и семья и работа! Хочешь победить в этой войне! Так знай: нас  невозможно победить! Ты будешь изгнан с моей Земли, и конец твой будет ...»  Гитлеровец ткнул стволом автомата Клавдию в грудь, крикнул гортанно:
« Partisanerin!  In die Stube, los, los! Alle Russen sind Partisanen!» ( Партизанка! В дом, быстро, быстро в дом. Все русские партизаны!» Гитлеровец ткнул стволом автомата в грудь Клавдии вновь, закричал:
« In die Stube, aber schnell!» Фашист ударом приклада в плечо развернул Клавдию и толкнул её в спину также прикладом оружия. Женщина едва устояла на ногах. Клавдия выпрямилась, поворачивая голову, осмотрела свою родную улицу, на которой она гуляла с подругами, на которой встретились взгляды её и Кондрата, встретились, и в их сердца вошла любовь!  А сейчас на её улице лежит мёртвый её отец,  лежат в страшных позах её подруги, соседи в луже собственной крови!  Клавдия бросилась к отцу, подняла ружьё, но не успела выстрелить: пули пронзили её сердце…. Клавдия выронила оружие, взметнула руки к Небу, словно стремилась, презрев смерть, подняться над клубами чёрного дыма…. Но вместо парения в синем Небе её безжизненное тело распростёрлось на дорожной пыли, и её руки остались раскинутыми в стороны, словно крылья птицы.
                С клокочущим сердцем смотрел Кондрат на ужасную сцену, на расправу фашиста над его женой, отцом!  Кондрат очень хорошо запомнил гитлеровца. Это высокий,  беловолосый, упакованный в чёрную униформу с белыми ремнями, с большим тесаком на боку, с автоматом на груди,  с подсумком для рожков с патронами и термосом для бутербродов.            
                Кондрат повалился на траву, загрёб пальцами родной землицы. Что же делать? Сердце по-прежнему колотилось, как бронзовый колокол в лихую годину. Мысль, что  его Клавы,  любимой жены  больше нет, прожгла, словно раскалённая пуля. Кондрат с косой в руке бросился к своей избе…
                Кондрата Белоусова образумили свинцовые пули. Они просвистели над головой. Одна из пуль ударилась в его примитивное оружие, выбила его из руки. Коса срезала колоски, упала в десятке метров от Кондрата. Это остудило воспалённый яростью и ненавистью к изуверам мозг. Кондрат упал, прополз, скрытый высокими стеблями почти созревшей пшеницы, несколько десятков метров по направлению к роще, окропляя Землю горячей кровью. Деревья тянулись к  Реке. А когда до рощи осталось десяток метров, Росс решил, что смысла таиться нет. Кондрат поднялся во весь рост, и, пытаясь бежать зигзагами, бросил своё тело к деревьям. Там, за перелеском, спасительница Река.               
                Через минуту Кондрат был  среди берёз, родных берёз. Пули впивались в их белые тела, обрывки коры обдавали Кондрата, прилипали к его рубашке, брюкам. Берёзы ценой жизни защищали от пуль Человека, и у него появилась надежда на жизнь.
                Роща оборвалась! До реки десяток метров!
                Инстинкт самосохранения заставил Кондрата остановиться и повернуться: он увидел спущенного с поводка, и бешено мчавшегося на него пса, он услышал и голос врага, и приглушенные рощей дробные выстрелы!
                Кондрат Белоусов встретил натасканного на хватку за горло, мчащегося на него зверя, стоя к нему лицом. В последний момент он смог увернуться от лобового столкновения, отступив на шаг в сторону. Промахнувшись, овчарка приземлилась на четыре лапы, вздыбила загривок, с разворотом прыгнула на Кондрата. Второй раз ему не удалось обмануть натасканного на убийство животное: человек и зверь покатились по траве, с обрыва свалились в Реку. С  большим усилием, уже под водой,  удалось Россу сжать горло пса и отвести от шеи его пасть со страшными клыками.  Овчарка захлёбывалась, натиск ослабевал. Через минуту её лёгкие заполнились водой.
                Росс остался жив. Но и он почти захлебнулся в схватке. Смерти избежать помогла ему его природная выносливость: могучие мышцы, привыкшие к простой, крестьянской работе, здоровые лёгкие, вдыхавшие чистый воздух, насыщенный хвоей леса и ароматом лугов. Смерти помогла избежать ему его природная настырность и упрямство. Смерти помогли избежать Кондрату глаза его Клавы, смотрящие на него из-за облаков, кровавых, облаков, освещённых не заходящим Солнцем, а столбами пламени, рвущихся в Небо от горящих изб его родной хаты. Смерти помогли избежать ему глаза его Клавы, призывающие к отмщению!
                Вынырнув и едва отдышавшись, Кондрат услышал торопливые шаги, трение затвора о пазы затворной рамы. Голос гитлеровца раздался в десяти метрах от Росса:
„ F;rst, zu mir! F;rst, wo bist du? F;rst, zu mir!». ( Фюрст, ко мне! Где же ты, Фюрст?) Гитлеровец звал своего зверя. Он долго стоял на краю обрыва, недалеко от места, где среди камышей укрылся Кондрат Белоусов.
«Der verdammte Russe, der hat mein Hund versunken!» ( Проклятый Русский. Он утопил моего пса!» Фашист открыл шквальный огонь из автомата по ближайшим камышам. Кондрат успел погрузиться под воду и стал усиленно работать ногами и руками, стремясь укрыться под обрывистым берегом Реки.
                Одна из пуль впилась в плечо. Превозмогая боль, Кондрат всё же смог  достичь крутого берега и спрятаться под нависшей над водой осокой. Он зажал рану ладонью, но кровь лилась сквозь пальцы, окрашивали воду. Фашист не мог не заметь струи крови вперемешку с водой. Он насторожился, и, решив, видимо, удостовериться, что он попал в этого сумасшедшего русского, стал спускаться с крутого берега к воде. Спускался он неловко, цепляясь за осоку. А когда, наконец, достиг узкой полоски земли, тянущейся вдоль воды, и повернулся в воде, увидел мокрого, окровавленного  русского.
Борьба была недолгой. От страшного удара кулаком в переносицу гитлеровец потерял сознание и опустился на тропинку с тихим стоном. Кондрат снял с него автомат, подсумок с боекомплектом,  гранату и тесак в чехле, зашёл в воду. Через время он услышал чужую речь:
« G;nter, bist du am Leibe? Mein Gott,  wer hat so etwas mit dir gemacht?» ( Гюнтер, ты живой? Боже мой, кто же это с тобой сделал?)
                Кондрат  продирался через густую поросль вдоль берега. Отдалившись от места стычки  с фашистом на большое расстояние, он переплыл Реку и стал углубляться в лес. Пройдя несколько сот метров, Кондрат  уловил звуки шагов, хруст валежника и приглушённые голоса. Он взял автомат наизготовку и поспешил под защиту вековой сосны. Из укрытия Кондрат увидел отряд красноармейцев. Впереди шёл капитан с немецким автоматом, за ним шли измученные боем воины Руси. Многие были перевязаны окровавленными бинтами и вооружены винтовками. Кондрат вышел из укрытия, поднял руки вверх и заговорил:
« Не стреляйте, я местный житель, Кондрат Белоусов, не стреляйте!»
25. 2. 2022 Год.  Воложитов – Чуйский.