Марк Лоуренс - Красная сестра. Перевод. Главы 4-5

Глава 4

— Вы могли бы отправить девочку прямо сейчас, настоятельница.
Они стояли в том месте, где дорожка начинала крутой подъём по обрывистым скалам плато, петляя туда-сюда по уклону с дюжиной поворотов. Старшая монахиня повернулась к Ноне и указала на лес и поля на западе.
— Морлтаун в пяти милях в ту сторону. Девочка могла бы найти там себе занятие по душе, найти работу на полях.
Сестра Яблочко стояла плечом к плечу с сестрой Грудинкой.
— Верховный жрец решит этот вопрос в мгновение ока. Таксису даже не придётся упрашивать его.
— Настоятельница, выбирайте самостоятельно бои и позиции, — сказала сестра Грудинка. — Иаков с радостью заглянет в монастырь. Это был бы прекрасный повод и идеальное оправдание.
— А ведь вы только что украли её из тюрьмы... — нахмурилась Яблочко, оглядываясь в сторону далекого города.
— Госпожа Клинка велела мне обойтись без кровопролития. — Улыбнувшись, настоятельница повернулась, чтобы начать подъём. — А Яблочко велит мне не воровать... — Нона последовала за ней. — Вы же монахини. Проявите немного веры.
Краешек солнца клонился к горизонту, когда настоятельница Стёклышко вела их по дороге к необычному лесу из каменных столбов, тени которых тянулись через сотни ярдов навстречу путникам. Нона шла следом, за ней — две монахини, ни одна из которых не устала от долгого подъёма. А вот настоятельница дышала тяжело. Сестра Грудинка, хоть была и пожилая, но выглядела так, словно могла карабкаться весь день. У младшей, сестры Яблочко, по крайней мере, хватало приличия выглядеть раскрасневшейся. Нона, закаленная бесконечными кругами в Кальтессе, чувствовала, как у неё подкашиваются ноги, а от пота сырая рубашка прилипала к спине. Однако она не жаловалась.
Плато, представлявшее собой огромную скальную плиту, сначала сужалось до горловины, а затем расширялось до мыса. Столбы стояли поперек горловины, от утеса к утесу, десятки в глубину и десятки в поперечнике. Настоятельница Стёклышко вела их по дороге, казалось, наугад. Вокруг них колонны, высокие, как деревья, тянулись к темнеющему небу. Здесь царила странная тишина, ветер не находил ничего, что могло бы помочь ему напевать мелодию, лишь взбивал пыль и песок среди башенок из резного камня. Ноне это нравилось.
Столбы ограничивали Монастырь Блаженного Милосердия с одной стороны, а с другой — края двух скал. Главный купол чернел на фоне багрового неба, по обе стороны виднелись дюжина и более хозяйственных построек. Нона последовала за монахинями к арочному входу, на её плечах лежал груз прошедшего дня, усталость вцепилась в неё смертельной хваткой, заставляя и гнев, и печаль отдаляться, превращая их в то, что можно отложить на ночь для сновидений.
— Вы там живете? — По мере их приближения Нона начала понимать, насколько велик купол. Весь Кальтесс поместился бы в нём.
— Это Купол Предка, Нона. Там живёт только Предок.
— Он настолько большой? — спросила Нона. Позади неё сестра Яблочко подавила смех.
— Предок занимает любое помещение, построенное в его честь. В Верити Предок присутствует в десяти тысячах домашних святилищ. В некоторые из них даже тебе было бы трудно протиснуться. А другие больше многих домов. Здесь, на плато, церковь смогла предоставить Предку более великий дом — дар императора Персуса, третьего по счету.
Нона молча следовала за ними, поджав губы от мысли, что Предок, похоже, очень жаден, раз занимает столько места, в то время как дети в Кальтессе втискиваются в любой уголок или щель, в какую поместится маленькое тельце.
— Это мой дом. — Настоятельница Стёклышко махнула рукой на каменное здание, вырисовывающееся в углубляющейся тени. — По крайней мере, до тех пор, пока я здесь настоятельница. Это также дом Малкина. — На ступеньках лежал большой серый кот, свернувшийся калачиком. Настоятельница повернулась лицом к Ноне и двум сестрам. — Сестра Яблочко найдёт тебе место для ночлега, а утром тебя представят твоему классу, после чего...
— Класс? — Нона моргнула. В деревне бабушка Эвен проводила занятия по седмицам, обучая старших детей цифрам и прочему. Нона пыталась подслушать, но старшие прогоняли её, как будто их дурацкие цифры были секретом, коих её уши были недостойны.
— Ты здесь, чтобы вступить в Монастырь, Нона. — Тень скрывала лицо настоятельницы, и, возможно, старушка улыбалась. — Если ты этого хочешь. А это значит жить здесь и учиться всему тому, что должна знать сестра. Занятия проходят каждый день, кроме седмицы. — Она повернулась и пошла прочь.
— Пойдём, Нона. — Сестра Яблочко протянула руку. Нона посмотрела на неё, не зная, хочет ли женщина чего-то от неё. Через мгновение Яблочко вернула руку на бок и продолжила путь по петляющей тропе к куполу. Сестра Грудинка последовала за ней, её ряса развевалась.
Темнота поглотила плато позади них, там гулял ветер. Нона оглянулась назад по тропинке, по которой её привели монахини, — столбы пропали из виду. Жар после подъёма ушёл, и ветер Коридора прошёлся острыми пальцами по её кальтесской одежде, забирая остатки тепла. Он принес с собой солёный запах — возможно, моря. Хотя до него было очень много миль. Нона задрожала, обняла себя руками и последовала за монахинями.
Длинное низкое здание позади купола вытянулось, как хвост у притаившейся сони . Сестра Яблочко остановилась у крепкой двери под козырьком черепичной крыши. Фонарь, висевший на крюке, давал достаточно света, чтобы монахиня смогла найти железный ключ, который она достала из рясы, и приставить к замочной скважине в замке двери.
Сестра Яблочко сняла фонарь с крюка и поправила одеяние.
— Это кельи монахинь, — пояснила она тихим голосом.
— Камеры! — Нона отшатнулась.
— Это не тюремные камеры. — Сестра Яблочко улыбнулась, затем нахмурилась. — Ну, по правде говоря, очень похожи, но они чистые, и на их дверях нет замков. — Она шагнула в дверной проём. — Сегодня ты будешь спать здесь. Если будешь прилежно учиться и хорошо себя вести, то лет через десять сможешь вернуться ещё на одну ночь.
Дверь вела в длинный коридор. Луч фонаря сестры Яблочко высветил переход до чёрной двери, ведущей под купол. Слева и справа через каждые несколько ярдов виднелись круглые двери монашеских келий. Сестра Яблочко вошла, ступая мягко. Сестра Грудинка не сказала ни слова, когда они миновали третью пару и прошли в темноту кельи слева. Чёрная дверь в конце притягивала взгляд Ноны. Что-то в ней было.
Пройдя мимо восемнадцати дверей, примерно через половину длины коридора, сестра Яблочко остановилась и толчком открыла проём справа. Наклонившись, она взяла свечу из ящика на стене и зажгла её от фонаря.
— Ты будешь спать здесь. На тюфяке постельное бельё и одеяло. Я приду за тобой утром. — Она передала свечу Ноне. — Не подожги тут всё.
Нона смотрела, как сестра Яблочко идёт обратно к главной двери, и с её уходом стало заметно темнее. Наконец монахиня вошла в одну из келий, расположенных рядом с кельей сестры Грудинки, оставив Нону в собственном маленьком и мерцающем кругу света. Тишина, более глубокая и густая, чем та, которую Нона когда-либо знала, обступила девочку со всех сторон. Она стояла, охваченная её полнотой. Ни звука. Ни стона ветра. Ни скрипа брёвен, ни шелеста листьев. Ни писка крыс или отдалённого крика совы. Ничего.
Дверь в конце коридора привлекла её внимание, хотя темнота и скрывала её. Мысли об этой двери, чёрной и полированной, давили на Нону. Ноги хотели отвести её туда, а руки — прижаться к гладкому дереву и ощутить вблизи огромную и спящую... наполненность... того, что находилось за ней.
Где-то в нескольких кельях позади женщина кашляла во сне, нарушая тишину и странность этого места. Сбросив оцепенение, Нона подняла руку, чтобы скрыть пламя свечи, и прошла в узкую комнату, куда привела её сестра Яблочко.
Даже в её камере в Харритоне было окно, пусть высокое и зарешеченное, но открывающее осуждённым вид на небо. В новой камере Ноны была щель, прикрытая сосновой доской, но достаточно широкая, чтобы просунуть в неё руку. Девочка сделала круг по комнате. Спальный тюфяк, подушка, стул и стол. Горшок, чтобы справлять нужду. И последнее, самое странное — металлический прут, идущий вдоль внешней стены на уровне земли. Он входил в келью слева и исчезал в стене справа. Круглый и настолько толстый, что его невозможно было обхватить рукой.
Нона принюхалась. Пыль и затхлый воздух неиспользуемого помещения. Она подошла к тюфяку. Тепло, поднимающееся от металлического прута, обожгло её щеки. Вся келья прогрелась от неё. Нона предусмотрительно отодвинула тюфяк от горячего металла. Она поставила свечу, натянула на себя одеяло и положила голову на подушку. Бросив последний взгляд на комнату, она задула пламя. Нона уставилась в темноту, мысли роились в голове и мешали уснуть. Девочка была уверена, что проваляется без сна всю ночь.
Мгновение спустя звон железного колокольчика заставил Нону открыть глаза. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Она приподнялась с тюфяка и, моргая, направилась ко входу, в полутьме которого царил свет. У неё вырвался стон, все конечности затекли и болели, хотя девочка была уверена, что при подъёме напрягала только ноги.
— Давай! Вставай! Только слизняки спят так долго! Подъём! — Маленькая, нескладная женщина с голосом, который звучал так, как будто его с силой проталкивали через узкое отверстие. Она вошла в келью, перешагнув через Нону, чтобы откинуть задвижку. — Впусти свет! Греху не укрыться в сей обители!
Сквозь пальцы на поднятой руке, защищаясь от дневного света, Нона разглядела бесстрастное лицо: кожа будто натянута на скулы, глаза широкие, водянистые и обвиняющие. На голове женщины, которая во мраке казалась очень встревоженной, возвышался белый головной убор, скорее похожий на воронку и совершенно не похожий на те, что Нона видела у монахинь вчера.
— Вставай же, девочка! Ну!
— А, вижу, ты уже познакомилась с сестрой Колёсиком. — Сестра Яблочко шагнула через открытый дверной проём, держа в руках длинную рясу из серого войлока с подкладкой из белого льна.
— Утренний звонок отгремел, а она всё спит! — Старуха подняла руки, казалось, не зная, ударить Нону или использовать их в жестикуляции, чтобы более эффектно изобразить чудовищность её преступления.
— Она новенькая, Колёсико, ещё даже не послушница. — Сестра Яблочко улыбнулась и устремила взгляд на дверной проём.
— Босоногая дикарка — вот кто она!
Сестра Яблочко протянула руку в сторону выхода, продолжая улыбаться.
— Похвально, что вы вообще заметили нового жильца в келье.
Старшая монахиня нахмурилась и провела руками по лбу, заправляя прядь бесцветных волос обратно под головной убор.
— Нет ничего, что происходило бы в этих кельях, о чём бы я не ведала, сестра. — Она сузила водянистые глаза, глядя на сестру Яблочко, затем громко фыркнула и вышла в коридор. — От ребёнка воняет, — бросила она через плечо. — Его нужно помыть.
— Я принесла тебе одежду. — Сестра Яблочко подняла рясу. — Но я забыла, какая ты грязная. Сестра Колёсико права... — Она сложила руки на животе. — Пойдём со мной.
Нона последовала за сестрой Яблочко из комнаты, огибая различных монахинь, выходящих из келий или разговаривающих шёпотом в коридоре. Несколько монахинь подняли брови при её приближении, но ни одна не обратилась к ней. В какой-то момент угловатая монахиня заставила сестру Яблочко остановиться, положив руку ей на плечо. Она возвышалась над остальными, её выдающийся, для обычного человека, рост, казалось, имел побочный эффект в виде невероятной худобы.
— Госпожа Клинка сообщает о вооружённых людях за колоннами. Посланец прибыл до рассвета.
— Спасибо, Зажигалка, — кивнула сестра Яблочко.
Сестра Зажигалка наклонила голову, её лицо было таким тёмным, что во мраке Нона могла видеть только чёрные глаза, сверкающие, когда монахиня изучали её. Зажигалка убрала руку с плеча сестры Яблочко, отпуская её.
Сестра Яблочко вывела её на нежный утренний свет. Нона увидела, что Монастырь состоит из стольких зданий, что в Грее его назвали бы деревней. Она подозревала, что здесь больше каменных зданий, чем во Флейстауне, хотя видела этот огромный город лишь мельком из клетки Гилджона в тот день, когда он увозил её из дома.
— Сестра Зажигалка сказала, что придут мужчины. Они пришли за мной? — спросила Нона. Ей было интересно, чем помогут несколько монахинь, если Туран Таксис послал за ней своих воинов.
Мне следовало затеряться в городе, когда у меня был шанс.
— Возможно, да. — Сестра Яблочко оглянулась на огромный Купол Предка и нахмурилась. — Возможно, нет. В любом случае, будет лучше, если ты присоединишься к нашему ордену. И чем раньше, тем лучше. Но нельзя допустить тебя к этому в таком виде. — Она пошла дальше бодрым шагом.
— Скрипторий , Трапезная, пекарня и кухни. — Сестра Яблочко перечисляла названия, пока они проходили мимо различных зданий. Многие были незнакомы Ноне, но пекарню она, конечно, знала, и от аромата свежего хлеба, когда они проходили мимо двери, у неё потекли слюнки. — Нужник. — Монахиня указала на небольшое здание с плоской крышей, которое, казалось, еле цеплялась к краю обрыва в ста ярдах от них.
— Нужник? — переспросила Нона.
— Ты узнаешь, когда тебе приспичит. — Сестра Яблочко покачала головой и улыбнулась. — Запах даст тебе понять, что это правильное место.
Они прошли мимо длинного ряда зданий с множеством маленьких квадратных окон, закрытых с ветреной стороны.
— Склады и дортуары .
Нона обнаружила, что за ней наблюдают десятки пар глаз из разных окон. Некоторые девушки что-то кричали, возможно, окликали друг друга. Она улавливала обрывки, доносимые ветром.
—...избранная... никогда!
—... да ну, она не может быть...
— ....деревня...
—... она не...
— Избранная?
Голоса следовали за ними, слова терялись вдали, но их отголосок всё ещё висел в воздухе. Нона хорошо его знала: резкий и недоброжелательный.
— Купальня. — Сестра Яблочко указала на приземистое здание, построенное из чёрного камня без украшений; из ряда узких окон вырывался пар, который развеивало ветром. Ветер Коридора пронизывал плато, и, пройдя между дортуарами и купальней, Нона оказалась под его напором. Она всю жизнь училась не обращать на него внимания — просто ещё одна суровая грань тяжёлой жизни — но всего лишь одна тёплая ночь заставила её зажмуриться и задрожать.
Они достигли стен купальни, где ветра почти не чувствовалось. Монахиня отперла тяжёлую дверь и ввела Нону внутрь. Горячий влажный воздух окутал её сразу же, пар позволял видеть лишь на несколько ярдов вокруг. В фойе стояли деревянные скамьи, а высокая арка выходила на то, что могло быть прямоугольным бассейном, но его поверхность была видна лишь мельком.
Под скамейками в изобилии проходили металлические прутья.
— Один из этих прутьев был в моей комнате! — указала Нона.
— Трубы, дитя. Они полые — по ним течет минеральное масло. Очень горячее. — Сестра Яблочко кивнула на арку. — Давай избавим тебя от тюремной грязи.
Нона неуверенно направилась к бассейну, гадая, насколько он глубок и насколько горяч. Ручьи вокруг её деревни в глубину едва ли достигали колен. К тому же вода в них моментально лишала чувствительности всего, с чем соприкасалась.
— Туда нельзя в одежде. — В голосе сестры Яблочко прозвучала смесь веселья и недовольства.
Нона повернулась и вызывающе посмотрела на монахиню, её губы сжались в недовольную гримасу. Сестра Яблочко стояла, сложив руки. Одна безмолвная секунда следовала за другой, и, наконец, Нона начала стягивать с себя кальтесское одеяние, заляпанное засохшей кровью Раймеля Таксиса. Делала она это медленно и неловко: в деревне даже самые маленькие из малышей редко бегали голыми — лёд был слишком близко. Только у жатвенных костров или под мимолетным поцелуем луны в фокусе Ноне было так тепло, как там, в монастырской купальне.
— Поторопись. Сомневаюсь, что ты прячешь там что-то необычное, — сказала сестра Яблочко, откидывая головной убор, чтобы хоть как-то избавиться от жары. У неё были длинные рыжие волосы, которые чуть завивались из-за влажного воздуха.
Нона вылезла из робы, сложив руки на груди из-за скромности, и направилась к бассейну.
— Подожди! — Сестра Яблочко подняла руку. — Ты не можешь войти в воду грязной. Ты сделаешь её чёрной. — Она сняла кожаное ведро с одного из многочисленных крючков на стенах над скамейками. — Встань вон там. — Она указала на нишу между скамьями слева.
Нона сделала все, как было приказано, все её тело сжалось. Ниша была достаточно широкой для двух или трёх человек. Пол, выложенный плиткой и испещренный отверстиями шириной в палец, странно ощущался под ногами.
— Что... — Поток горячей воды оборвал вопрос. Нона протёрла глаза и успела увидеть туманные очертания монахини у бассейна, наполнявшей ведро.
— На полу лежит щётка. Воспользуйся ею. — Ещё одна волна горячей воды прошла по телу Ноны.
Я потянулась за щёткой. Я никогда не ощущала ничего столь чудесного, как ведро горячей воды. Даже свежий хлеб с маслом не шёл ни в какое сравнение с этим. Даже яйца или бекон, который, как я думала, готовили в Кальтессе. Если мытье щёткой будет той ценой, которую мне придётся заплатить, чтобы попасть в целый бассейн, то я была к этому готова.
После двух вёдер сестра Яблочко посчитала её достаточно чистой для бассейна. Нона подбежала к краю и опустилась в воду, пальцами ног нащупывая дно.
— Какая глубина? — Поднимающийся пар ослепил её, тепло было восхитительным.
— Этот край неглубокий. Тебе будет... по плечи?
Вода достигла шеи, прежде чем ноги Ноны нащупали гладкий пол, и она отпустила борт, в который ухватилась смертельной хваткой. Девочка стояла, уперев руки в бока, уверенная, что никогда ещё не чувствовала такого тепла.
Время шло. Девочка его совершенно не замечала и наслаждалась жаром бассейна. Резкий хлопок вернул её внимание к бренному миру.
— Выходи. Ты уже чистая... ну, по крайней мере, стала чище. — Сестра Яблочко стояла у кромки бассейна. Чтобы хоть как-то справиться с жарой, она повесила верхнюю накидку на крючок. Она снова хлопнула в ладоши. — Давай! У нас обеих есть дела. — Монахиня указала на угол бассейна. — Там есть ступеньки.
Нона поднялась по ним, слишком слабая, чтобы забраться через бортик. Монахиня протянула ей большой прямоугольник плотной ткани. На нём не было ни рукавов, ни завязок.
— Как мне...
Сестра Яблочко фыркнула.
— Это полотенце. — Она сунула вещь в руки Ноны. — Вытрись им.
Нона завернулась в полотенце, показавшимся ей уютным и роскошным. Если бы у него были рукава, она бы его надела.
— Волосы тоже высуши.
Когда Нона закончила вытирать волосы, она с тревогой увидела, что у сестры Яблочко появилась вторая голова, молодая и озорная, с короткими чёрными волосами, подбородок лежит на плече сестры, щека рядом с её щекой.
— Что это? — поинтересовалась новая голова.
— Это Нона, — ответила сестра Яблочко.
— И?
— Боец из Кальтесса.
Новая голова нахмурилась. Две тонкие руки появились в поле зрения, держась за плечи сестры Яблочко.
— Она выглядит довольно маленькой и тощей для этого. Кто-то должен её откормить. Она больше похожа на девочку с фермы. — Вторая монахиня отстранилась от сестры Яблочко. — Ты с фермы, Нона?
Нона прижала к себе полотенце. Она так сильно прикусила губу, что не смогла бы ответить, что её мать плетёт корзины. Поэтому просто покачала головой.
— Мне не очень нравятся девочки с ферм, — фыркнула новая монахиня, но её улыбка заставила подавить чувство обиды.
— Это сестра Чайничек, — пояснила сестра Яблочко, отпихивая другую женщину. — И, — она повысила голос, когда сестра Чайничек скрылась в парной, — она любит деревенских девочек! — Она вернулась к скамейке. — Пойдём. Одевайся.
Нона последовала за ней и потянулась за рясой. Сестра Яблочко убрала её руки и объяснила:
— Сначала нижнее бельё. — Она протянула спутанный кусок белого льна. Нона взяла его, нахмурившись. Сестра Яблочко наблюдала за ней мгновение, затем покачала головой. — Ох уж эти фермерские девочки...
Потребовалось несколько минут и значительное количество советов, прежде чем Нона, наконец, вышла из купальни в полном облачении послушницы Монастыря Блаженного Милосердия Предка. Ветер обдувал её лицо холодом, но остальные части тела казались на удивление хорошо защищёнными. Нона стояла в рясе с рукавами, подвязанной шерстяным поясом. Под ней шуршали две нижние юбки. Её ноги в кожаных туфлях, стянутых шнурками, казались очень странными. Единственное отличие её одежды от облачения сестры Яблочко заключалось в отсутствии головного убора: монахиня снова надела ту одежду, которую снимала внутри купальни.
— Послушницы будут завтракать в трапезной. — Сестра Яблочко резко повернула голову и помахала кому-то через широкий двор. — Сулери!
Фигура остановилась, повернулась и поспешила к ним — высокая девушка с длинными тёмными волосами.
— Да, сестра?
— Это Нона: она присоединится к Красному классу для занятий. Отведи её к их столу. — Сестра Яблочко вдруг показалась более строгой: такой, какую обязательно нужно слушаться.
— Да, сестра! — Старшая девочка, возможно, пятнадцати лет, посмотрела на Нону: — Пойдём. — И она быстро пошла прочь, заставляя Нону бежать, чтобы не отстать.
Они пересекли двор и свернули в проход за угол: пекарня оказалась с одной стороны, кухни — с другой. Сулери остановилась и обогнула Нону, преградив ей путь.
— Ты не она! — Сулери казалась одновременно взбешённой и не верящей. — Избранная не может быть тощей маленькой хунска.
;
Глава 5

Когда голод является вашим пожизненным спутником, запах еды — это нечто физическое: он нападает, соблазняет. Это глубоко вонзившийся крючок, который тянет вас. Нона забыла про агрессию Сулери. Чудеса Монастыря вылетели у неё из головы. Поток тепла при проходе через высокие дубовые двери, быстрый гул множества голосов, переходящий почти в рёв... всё это уже не имело значения. Аромат свежего хлеба захватил Нону, пленительный запах шипящего бекона, жареных яиц с маслом и омлета, посыпанного черным перцем.
— Сюда. — В голосе Сулери прозвучала та нотка нетерпения, которая возникает, когда кому-то приходится повторять.
Она провела Нону через толпу старших послушниц, оживлённо беседующих у входа. Многим из них голова Ноны едва достилала пояса.
По всей ширине зала стояли четыре длинных стола, вокруг каждого из которых находились стулья с высокими спинками, а в центре столешниц располагались большие чаши. За каждым столом сидело по дюжине или больше девушек, кроме ближайшего, где только пара послушниц ещё не заняли свои места, и обе казались Ноне взрослыми женщинами.
— Это она? — раздался голос сзади.
Разговор в дверях затих, и, оглянувшись, Нона увидела, что послушницы смотрят на неё сверху вниз.
— Красный класс сзади, Серый класс дальше, Мистический... — Сулери хлопнула по столу прямо перед ними. — Святой! — Она махнула Ноне рукой. — Пошли!
Нона вошла в зал под пристальными взглядами девушек у дверей. Руки выпрямлены по бокам, ладони сжаты в кулаки. Несмотря на толпу вокруг, она никогда не чувствовала себя более одинокой, нежели сейчас. Она сильно прикусила нижнюю губу, почувствовав вкус крови. Расслабив челюсти, она сжала губы в тонкую, чуть дерзкую улыбку.
По мере того, как она проходила мимо каждого столика, разговоры замолкали. Когда Нона дошла до четвёртого, девушки уже поворачивались на стульях, чтобы посмотреть на неё.
Нона остановилась у последнего стола. Возраст девушек был разным, но ни одна из них не выглядела такой маленькой или юной, как она. Голод, вцепившийся в её желудок стальной хваткой, пропал под взглядами полусотни послушниц. Она поискала стул, но все они были заняты.
— Это не она. — Голос Сулери прорезал зал. — Это та грязная крестьянка, которую мы видели раньше. Да вы только взгляните на неё! — Игнорируя собственные слова, послушница в это время обратила внимание на тарелку перед собой, наполненную беконом и хлебом.
Коварный желудок Ноны выбрал именно этот момент, чтобы заурчать оглушительно громко. Последовавший за этим смех заставил щёки девочки пылать. Нона стояла, в ярости уставившись на пол, желая, чтобы он треснул и загорелся. Смех затих.
Высокие мужчины в шкурах красного медведя и бронзовой чешуе под ними вошли в двери, и послушницы разбежались в разные стороны. Воины держались властно, словно могли просто смести любого, кто задержится и не уйдет с их пути. Каждый из них носил шлем, защищённый забралом и бармицей. На лицевых щитках были изображены суровые лица без единого намёка на малейшее милосердие.
Люди Таксиса! Пришли, захватив свою верёвку, чтобы исправить нелепую ошибку в Харритоне, а может быть, чтобы свершить более жестокое правосудие. Нона подхватила нож с тарелки ближайшей девушки и, держа его перед собой на уровне глаз, стала пятиться к служебной двери в задней стене.
Мужчины проигнорировали её. Они отошли в сторону, освобождая главный вход, и подняли свои забрала, открывая лица, на которых было написано не больше сострадания, чем выгравировано на металле. Настоятельница вошла в открытые двери позади них, одной рукой держа посох с золотым навершием, возвышающимся над головой, а другой — опираясь на плечо светловолосой девочки, возможно, на год старше Ноны.
— Послушницы, это Арабелла Джотсис. Она присоединится к нашему ордену. — Сестра Колёсико вышла из-за спины настоятельницы, сестра Грудинка — с другой стороны. — Как и было предсказано! — Она быстро оглянулась вокруг, её водянистый взгляд бросал вызов всем, кто не соглашался.
Настоятельница Стёклышко нахмурилась.
— Мы можем быть уверены в том, что она Арабелла и что она Джотсис. Все остальное можно интерпретировать в ином ключе. — Она ударила пяткой посоха по полу, резкий звук прервал бормотание послушниц. — Мы также можем быть уверены, что Арабелла будет усердно учиться, и к ней будут относиться не иначе, чем к любой другой послушнице.
Сестра Колёсико, казалось, собиралась что-то сказать, но под взглядом настоятельницы закрыла рот.
— Кроме того, мы можем быть уверены, что послушница Нона понимает, что невежливо направлять нож на гостей, — добавила настоятельница, наклонив голову в сторону Ноны.
Нона виновато вернулась к столу и положила нож обратно, вокруг неё поднялся смех.
— Джентльмены. — Настоятельница Стёклышко посмотрела налево, затем направо. — Ваши обязанности выполнены. Арабелла теперь на попечении монастыря, я позабочусь о ней.
Четверо мужчин склонили головы и повернулись, выходя из здания, не сказав ни единого слова ни настоятельнице, ни девушке, которую они сопровождали.
Сама Арабелла будто бы не заметила их ухода. Она казалась Ноне существом иного рода, отличным от унылых и грязных людей, слоняющихся по миру. Её волосы словно светились золотом в свете, проникавшем через всё ещё открытые двери. Дорожная одежда Арабеллы была сшита из матовой замши и кожи с меховой отделкой, а на плечах висел великолепный тёмно-красный плащ, закреплённый золотой цепью. Там, где других можно описать целым списком недостатков, единственная отличительная черта Арабеллы Джотсис — отсутствие изъянов. Возможно, Предок выглядел именно так. Но обычные люди точно такими не были.
— Твой стол в конце, Арабелла. Я уверена, что Красный класс примет тебя в свои ряды. Нону тоже. — Настоятельница кивнула в сторону конца зала и убрала руку с плеча девушки.
— Ведите себя прилежно! — добавила сестра Грудинка, окинув комнату тяжёлым взглядом. И с этими словами настоятельница Стёклышко вывела монахинь из трапезной.
Арабелла Джотсис оглядела своих новых соучениц с какой-то спокойной уверенностью и шагнула вперёд, словно не только жила здесь всю жизнь, но и владела этим местом, платив зарплату всем вокруг. Когда она приблизилась к столу, старшая девочка с третьего стола поспешила за ней со свободным стулом.
Девушка, у которой Нона выхватила нож, встала в тот момент, когда двери закрылись за вышедшими монахинями. Высокая, стройная и бледная, её волосы были чёрными и спадали кудрями. Казалось, что новенькая аристократка не так впечатлила её своим появлением, как всех остальных послушниц.
— Арабелла, ты поймёшь, что Предок не приказывает оказывать особые почести королевским особам. Здесь это не имеет значения. Титул твоего отца может позволить ему унижать честных людей в Верити, но здесь бои идут один на один, и важно мастерство, а не звание.
Арабелла едва удостоила девушку взглядом.
— Твой отец сам продал себя в тюрьму, Клера Гомал. Из него получился плохой торговец. — Она села, как принцесса, на предложенный стул. — А вор и того хуже. — Её претенциозный акцент богатого человека: с отрывистыми словами и ударением на нечетных слогах, казался Ноне незнакомым.
Клера сжала руки в кулаки.
— Будь осторожна в своих словах...
— Да ладно. Ты из семьи жадных до богатств людей, которые потеряли свои деньги... что делает их просто... жадными. Оставь это. Насколько я понимаю, у нас у всех будет много возможностей ударить друг друга позже. Так что помолчи и дай мне поесть. — Арабелла взяла булочку с хрустящей корочкой и положила её на свою тарелку.
— Спасибо, что так ясно выразилась. — Клера усмехнулась. — Как ужасно, что тебе приходится терпеть общество людей, у которых нет драгоценностей, равных их весу. Как ты можешь общаться с нами? — Она протянула ладонь и взяла Нону за руку. — Полагаю, больше всего ты ненавидишь Нону. Представь себе, крестьянская девушка обедает за одним столом с дочерью Джотсиса!
Арабелла намазала масло на половинки булочки.
— Меня ничуть не интересуешь ни ты, ни твоя тощая хунска-крестьянка, Гомал. А теперь садитесь, вы обе выглядите нелепо.
Клера отпустила руку Ноны и сделала шаг к Арабелле.
— Я...
— Клера! — голос Сулери донёсся из дальнего конца комнаты. — Сядь. И заткнись. Прибереги силы для урока сестры Грудинки, иначе будешь месяц работать в прачечной.
Клера села, рот сжался в злобную линию. Через мгновение она усмехнулась, откинулась назад и придвинула стул, который только что освободила послушница, выйдя из-за соседнего стола.
— Нона. Присаживайся. Ты выглядишь голодной.