Очкарики

Мало что в жизни так огорчает, как утрата очков. Да, этих – два стёклышка. Это ведь не просто – линзы разбились, дужка сломалась или вовсе очки потерял. Это часть тебя вышла из строя. Ты физически ощущаешь эту потерю, на себе, всё одно что лишившись руки или ноги. Зрения ты лишился, вот что.

Пространство становится мутным и пугающим, и ты в нём как слепой котёнок. Щуришься, тычешься беспомощно; надо дорогу перейти, надо вещь найти, элементарно – поесть надо, а ты шаришь руками, что нащупал, тащишь к самому носу: не то, опять не то….

Хорошо помню это ощущение потерянности. Минус девять – это вам не шутка. Это… ну, как объяснить. Вот, когда к врачу-офтальмологу приходишь, он табличку с буквами показывает, да? Там вверху две самые большие буквы – Б и Ш. Помните?

А я их в детстве видел, потом перестал. Только в очках. Сними – не то что Б и Ш, я самого окулиста не разгляжу. Белое пятно с указкой.

Да что объясняю, сейчас многие очкарики, уже со школьной скамьи. Школу винят – мол, на глаза нагрузка большая, но, думаю, подводит больше не она, а гаджеты и телевизоры. Мы же тоже в школу ходили, но в классе у нас мало очкариков было. Среди пацанов двое – я да Саша Орлов. Остальные все, вроде, зоркие.

А вот плохо очкарикам было и тогда, и теперь. Но по-разному.

Раньше очки достать – это целая история. В нашем райцентре, в Собинке, оптики не было, приходилось за тридцать километров во Владимир ездить. Но не факт, что и там нужную оправу или линзы раздобудешь. Дефицит же!

И вот отец звонил от тётушки (своего телефона не было) во владимирскую оптику, узнавал, есть ли оправа с нужным РЦ – межзрачковым расстоянием – или линзы заданных диоптрий.

Допустим, есть. Случилось такое чудо. Сошлось. Значит, рысцой на вокзал, трясёмся в набитом «сарае», вспоминаем, взяли ли рецепт на очки.

Дальше – в заветную дверь, в очередь, полчаса томления, и ты протягиваешь довольно потрёпанную уже бумажку: имя-фамилия, 12 лет, РЦ 64, левый глаз минус два, правый — аналогично.

А тебе в ответ – нету. Кончились. Были с утра, а теперь всё. Через неделю, может, привезут.

В конце концов, рано или поздно купил. Пусть оправа страшная, пусть дужку каждый раз подворачивать надо – очки есть, самое главное. Но пока ты за ними гонялся – месяц, два, три – зрение ещё «село». Уже не минус два, а минус четыре. И всё по новой.

Или – хорошо, нормально. И РЦ нужное нашлось, и диоптрии те, и оправа не такая, чтоб ночью в подворотне пугать, но – школа же. Пришёл ты в школу в очках, и тебе каждый напомнит: «У кого четыре глаза, тот похож на водолаза» или просто: «Очкарик в попе шарик!»

Поэтому ты на уроке окуляры ещё наводишь, а на перемене снимаешь — и в портфель. А портфель дело известное. То сам забудешься, шмякнешь о парту или с горки съедешь, то добрые люди ногой поддадут. А очки не всегда в футляре: молодость, беспечность, легкомыслие, мамкины-папкины деньги не бережём.

Сунешься после перемены или по возвращению домой, а очки уже коцнутые. Хорошо, если стеклышко держится, с доски можно и в треснутом списать. А нет – снова родителям хлопоты, тебе нагоняй, да и просто неудобно: сидишь на уроке, щуришься, пальцем веко оттягиваешь – резкость наводишь. Беда.

А сейчас другая беда – дорого! На меня недавно лесенка-трёхколенка упала. Ну, как упала – начала крениться, а я её головой задержал. Самый бесполезный орган, видимо. Только для подпорки лестниц и годится. Кстати, удачно так подпёр. Разве что частично очками. Дужка возьми, да и сломайся.

Двенадцать тысяч новые очки! Это я ещё недорогую оправу выбрал. И линзы не немецкие, а корейские, они дешевле. А всё равно – двенадцать тысяч целковых, для кого-то целая пенсия.

А как без очков? Без очков нельзя.

Я вот подумал: когда у меня дети были маленькие, я их иногда ругал. Ну, мало ли – не так себя вели, не то делали. А надо было в тот момент – когда начинал ругать – просто снять с себя очки. И понять весь ужас беспомощного существования. Когда ты зависим от других, сам ничего не можешь, и каждый твой шаг может обернуться против тебя. Это ведь, наверное, почти детские ощущения: огромный пугающий мир, а ты бессильный и подчиняешься взрослым, которые могут поступить с тобой, как хотят, — наорать, наказать, ударить, и ты ничего не сделаешь…

Захотел наорать, наказать, ударить – сними очки. Снял очки, походил минутку – и вот ты уже не грозный отец, тянущийся к ремню, а мудрый родитель, вспомнивший о том, что сам когда-то был маленьким и слабым.

…Мы однажды с Валеркой Цветковым – товарищ, умер уже, хотя был лет на пять меня младше – ехали из Владимира в Ундол на электричке. Зима, вечер, темно. И выпили чуток. Ехать-то недолго, минут двадцать. Но закемарили. И вдруг он кричит: «Ундол, выбегаем!»

Рванули. Выскочили. Просочились сквозь захлопнувшие двери.

И тут я только понял, что что-то не то. Я забыл очки. Они уехали дальше на вагонном столике – куда-нибудь в Петушки или даже в саму Москву.

И я заплакал. Стоял на перроне и плакал. Плакал, что случалось нечасто.

Слёзы можно было стирать рукавом: очки не мешали.

Мне было тридцать лет. Я весил 94 килограмма – больше, чем теперь. Я служил заместителем редактора областной газеты, и это было время, когда газеты ещё читали и журналистов знали не только коллеги. Я был наглым и уверенным в себе человеком.

Пока не оставил очки.

…Сейчас у меня двое очков – купил ещё запасные. И штук восемь контактных линз – на всякий случай. Я уже не езжу в Ундол на поздних электричках. Слегка похудел. Кажется, стал менее наглым и более сомневающимся. С работой возникла некоторая неопределённость, но даже год или два назад, когда всё было стабильно, я не чувствовал себя «большим начальником».

Я приблизился к образу классического очкарика. Классические очкарики на своём опыте и просто подсознательно знают о том, что жизнь может выкинуть какой-нибудь фортель. Может умчать от тебя что-то важное — то, что уже не догонишь, не обретёшь, не вернёшь.

Впрочем, с возрастом это понимают все люди. Но очкарики – особенно.