Нодира. 6 глава
- Ааа... Ахрарова? Пришла в себя, наконец, восточная красавица? Спала почти сутки, потеряла много крови, ладно, сейчас тебе поесть принесут, только сразу много не ешь, живот болеть будет. Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
- Спасибо, я в порядке, можно мне вернуться в часть? - приподнимаясь спросила я.
- Ох, прыткая какая! Пару дней придётся отлежаться, слабая ты ещё, - ответил он.
Мне принесли суп и кусочек хлеба, аппетита не было, несмотря на то, что я не ела почти пять дней, но пересилив себя, я поела. За эти два дня, разведывательная группа нашла мой упавший самолёт, я попросила, чтобы пришёл командир.
- У меня есть важные сведения, - сказала я.
Когда пришёл командир, я привстала.
- Лежи-лежи, Ахрарова, не вставай, что у тебя за сведения? - спросил командир части.
- Я видела на двадцатом шестом километре немцев с бронемашинами, почти двенадцать машин и немцы, много их. Двигались в восточном направлении, - сказала я.
Открыв свой планшет, командир части вытащил карту местности и развернув её, показал мне.
- Покажи, где это было? - спросил он.
Я пальцем провела по линии, обозначающей дорогу и указала направление, куда ушли немцы.
- Эта дорога ведёт в населённый пункт, когда это было? - посмотрев на меня, опять спросил командир.
- Вчера, в первой половине дня, - ответила я.
- Ладно, отдыхай, потом поговорим, - сказав это, он ушёл.
Через день, я была уже на ногах, рана ныла, но заживала. Вернувшись в часть, я попросилась на задание, но мне не разрешили.
- Твои сведения оказались ценными и очень верными, Ахрарова. Наши ребята разбомбили все их бронемашины. Они пытались бежать, но разведывательная группа атаковала их. Правда и у нас были потери, с центра пришло сообщение, там тобой довольны, - сказал командир.
Сорок третий год, прорвана блокада Ленинграда, очень много погибших среди мирных жителей.
- Как там Элза и Мила? Где же Георгий? - от этих мыслей, щемило сердце.
Наконец, в конце сорок четвёртого года пришло письмо от Георгия. Дрожащими руками, я раскрывала треугольный конвертик.
- Милая Нодира, я жив и здоров, никак не мог отыскать тебя. Как ты, родная? Бьём фашистов с неба, не даём им вздохнуть, надеюсь, мы скоро увидимся. Береги себя, любимая, твой Георгий, - было написано в письме.
Сквозь слёзы, я не посмотрела на дату, а когда перестала плакать, то увидела, что письмо написано аж осенью сорок второго года.
- Где же оно так долго пропадало? И где же он сейчас? - прижав к груди письмо, подумала я.
Я решила расспросить у командира, не знаю, как набралась смелости, но другого выхода просто не было. Назвав часть, где служил Георгий и показав письмо, я с надеждой спросила:
- Может можно узнать, где в данное время находится Георгий Папанашвили? - спросила я.
- Я попробую послать запрос в часть Вашего мужа, думаю, через неделю придёт ответ, - сказал командир части, посмотрев на меня.
- Спасибо Вам! - с надеждой в голосе, ответила я.
Мне разрешили летать, только это были больше разведывательные операции.
- У Вас отличная зрительная память и Вы это доказали, - давая разрешение, сказал командир.
На запрос командира о моём муже, через неделю пришёл ответ, там была одна короткая фраза: " Пропал без вести, не вернулся с задания".
У меня всё внутри оборвалось. Увидев меня в состоянии скорби и отчаяния, командир сказал:
- Не падайте духом, Ахрарова, ведь не сказано, что он погиб.
Ком в горле не позволил мне ничего ему ответить. Новый год сорок пятого года, было уже ясно, немцы проиграли войну. В части мы встретили праздник, собрав небольшой стол, была даже водка, которую нам прислали из города. Пили за тех, кто не вернулся, отдав свои молодые жизни в борьбе с фашизмом, приближая своими подвигами день победы. Пили за скорейшую победу, за нашу женскую эскадрилью.
Проходили дни, приближалась весна, немцев отогнали далеко за пределы Советского Союза. Наконец, в мае сорок пятого года объявили о полной капитуляции и победе над фашизмом. Надо было видеть ликование людей! Обнимались и целовались совершенно незнакомые друг другу люди. Завершалась и наша служба, многие возвращались домой.
От Георгия вестей так и не было. Только летом я узнала, что его самолёт был подбит, а сам он попал в плен. Наши войска, освобождая Польшу, дойдя до Берлина, освободили и военнопленных, среди которых был и Георгий.
Я вернулась в Ленинград, одной оставаться в квартире, не хотелось, поэтому я перебралась к подругам. За ужином, Элза рассказывала, как трудно им приходилось в блокаду, как работали в три смены за станками, чтобы в срок поставлять боевую технику фронту. Как многие падали от голода и усталости прямо на рабочем месте, как в зиму лежали прямо на улицах города замёрзшие трупы людей, среди которых были и дети. Как в холод жгли мебель и книги, чтобы хоть немного согреться, как делились краюхой хлеба, чтобы не умереть от голода. Совсем опьянев, никогда не плакавшая Элза, вдруг разрыдалась, её настроение передалось и мне.
В середине лета, поздней ночью, когда мы с девочками спали, в дверь тихо постучали, а спала я очень чутко, может война так закалила, а может ожидание заострило мои чувства. Только несмотря на тихий стук, я вскочила с постели и подбежала к двери.
- Кто там? - тихо спросила я.
- Нодира, любимая, открой, это я, - услышала я голос с грузинским акцентом.
Сердце так и замерло, трясущимися руками, я кое-как открыла замок в двери, на пороге стоял Георгий, я просто упала в его объятия. Крепко обняв меня, он прошёл в коридор, так, обнявшись, мы с ним стояли несколько минут, не в силах ничего сказать. Наконец Георгий разжал объятия и мы с ним прошли на кухню. Только Элза и Мила проснулись от шороха ли, от шёпота ли, но они буквально вбежали за нами следом и стали обнимать Георгия.
- Господи! Живой! Где ж тебя так долго носило? - восклицала Элза.
- Давайте его сначала накормим, - предложила Мила.
Я совсем растерялась от радости, даже руки и ноги онемели. Элза быстро собрала на стол вечерний ужин. Немного поев, Георгий стал рассказывать:
- В конце сорок второго года я вылетел на задание, кружил долго, меня преследовал немецкий бомбардировщик. И вот, когда я уже думал, что ушёл от него, ему удалось обстрелять мою машину. Хотел сесть, только был пробит бензобак, пришлось прыгать с парашютом. Самолёт противника ушёл, а я приземлился на вражеской территории, был ранен, уйти не удалось, меня взяли в плен. Проходила колонна пленных, прикладом автомата меня заставили присоединиться к этой колонне. Привели нас в старую заброшенную школу и заперли там. Среди пленных был врач, он и перевязал мою рану, оторвав подол рубашки. Тогда он многим помог, но на утро немцы отобрали среди пленных офицеров и тяжело раненых, затем тут же, у стены школы, расстреляли всех, среди них был и тот самый врач. А нас погнали, уж и не знаю куда. Только привели нас на вокзал и как скот погрузили в вагоны, где даже нельзя было сесть, ни еды, ни воды нам не давали. Стыдно сказать, но опорожняться приходилось тут же, на ходу. Ехали больше трёх суток, а когда вышли из вагонов, оказались около построек, это был лагерь для военнопленных. Бараки, лежаки в два ряда без матрасов, десятками людей на один настил, холод и голод, выжили немногие. С раннего утра нас гоняли на работу, не поверите, просто перекладывали тяжелейшие камни с одного конца в другой. Не знаю, как я выдержал, но в начале сорок четвёртого года, освобождая город, советские войска и нас освободили. Без документов, нам пришлось предстать перед подполковником Свиридовым, он нас допрашивал дотошно. Не знаю, пока меня отпустили, а что будет дальше, неизвестно, - закончил рассказывать Георгий.
Прижав платочек к губам, я тихо плакала. Так, разговаривая, мы просидели до самого утра. Был воскресный день, светило солнце, утром, позавтракав, мы с Георгием поехали к себе на квартиру. Оглядываясь по сторонам, мы с ужасом смотрели на разрушенные здания, хотя, выходя на субботники, жители города очищали улицы от осколков стёкол, разбитых кирпичей и другого мусора. По дороге мы купили продукты и придя домой, я приготовила обед. Немного убравшись в комнате, я села рядом с мужем и просто смотрела на него. Он очень похудел и осунулся, постарел на несколько лет лицом, телом и душой, хотя ему не было и сорока лет.
Пару недель Георгий ходил по инстанциям, надо было восстанавливать документы. Поднимали архивы, давали запросы, где он учился и работал до войны. Но эти две недели прошли для нас в тяжелом ожидании, Георгий знал, его в покое не оставят. Он не ошибся, дней через семнадцать, как он вернулся, поздно ночью в дверь постучали. У меня защемило сердце, Георгий открыл дверь, за порогом стояли люди из НКВД, их было четверо, они бесцеремонно прошли в комнату, оттолкнув Георгия в сторону.
- Папанашвили Георгий Исаакович? - задали вопрос.
- Да, это я, - ответил Георгий.
- А Вы кто? - вопрос адресован был мне.
- Ахрарова Нодира Нуралиевна, его жена, - упавшим голосом ответила я.
Казалось, этим людям нравилось то, что в наших глазах был страх, а он был, несмотря на то, что мы прошли такую жестокую войну, наверное самую жестокую и кровавую в истории человечества.
- У нас постановление на обыск в Вашей квартире и арест Георгия Папанашвили, - сказал один из мужчин, видимо он был за старшего.
Георгий стоял, белее стены, он ждал, что этим закончится, но всё же надеялся, может обойдётся, но реальность была жестокой. Начался обыск квартиры, меня всю трясло, Георгий, видя моё состояние, тихонько подошёл ко мне и обнял за плечи.
- Ты успокойся, родная, всё образуется, ведь я ни в чём не виноват, так сложилось... - тихо сказал он мне.
Выбросив все вещи из шкафа и перелистав все книги с этажерки, незваные гости перешли на постель. Я похолодела, ведь в матрас я зашила золотую монету, ту злосчастную, оставшуюся, одну...
- О, Господи, - прошептала я.
- Что? Что случилось дорогая? - спросил Георгий.
Один из сотрудников НКВД подозрительно посмотрел на нас, видимо я своим видом выдала себя, тем более, эти люди были очень подозрительны. Постель всю перевернули и стали ощупывать матрас и одеяло, я застыла.
- Все, мы пропали... - подумала я.
Один из них, нащупав монету, разорвал обивку матраса и вытащив монету, отдал главному, который всё время над ними командовал.
- И что это? - грозно подойдя к нам, спросил он.
Георгий был в недоумении и посмотрел на меня, потом на начальника.
- Не знаю, впервые вижу, - ответил Георгий.
Начальник перевёл взгляд на меня, я вся съёжилась.
- Я тоже не знаю, я купила этот матрас на рынке, ещё до войны, - нашлась я, что ответить.
- Конечно, так и было и кто же это так щедро разбрасывается таким добром на рынке? Думаете я поверю в эту чушь? - громко спросил он.
- Ладно, поехали... оба! - скомандовал начальник.
- Это моя монета, я зашил её ещё до войны, она тут ни при чём. Так, на чёрный день оставил, нашёл, когда работал на стройке, - вдруг сказал Георгий.
- Нет! Это я зашила монету, он ничего о ней не знал, - видимо инстинктивно испугавшись за мужа, выпалила я.
Ведь ещё неизвестно, в чём его обвинят.
- Встали! Оба! - вдруг заорал начальник и мы с Георгием поднялись со стульев, на которых застыли, будто пригвождённые.
- Давайте, выводите их! - скомандовал он своим людям.
Дверь в квартиру оставалась открытой, нас вывели из дома и втолкнули в чёрную машину, которая с давних времён наводила ужас на местных жителей. Ночь окутывала город, мы ехали довольно долго. Когда машина остановилась, нас вывели из неё и провели через железные ворота, затем через удручающий сознание двор. Георгия провели по узкому, тёмному коридору и он скрылся из вида, меня завели в кабинет, за столом которого сидел полноватый мужчина с лысой головой и что-то писал, уткнувшись в бумаги. При виде меня, он поднял голову.
- Садитесь, - коротко сказал он, указывая мне на противоположный стул.
Я тяжело опустилась на него.
- Фамилия, имя, отчество? Откуда родом, чем занимаетесь? - спросил он, опять уткнувшись в стол.
Я назвала, сказав, что из Узбекистана, из детского дома, приехала учиться, войну прошла лётчицей. И всё! Меня буквально выволокли из кабинета и бросили в подвал.
- Что теперь с Георгием будет, Господи, помоги ему, - пробормотала я.
О себе в этот момент я не думала, что будет, то и будет.
- Может, как к женщине, ко мне отнесутся более мягко, - подумала я.
- Проклятая монета и почему мы с Элзой и её не продали, не было бы сейчас хлопот, - мои мысли путались.
Но меня не трогали два дня, раз в день давая лишь воду и хлеб, но и это я проглатывала с трудом, лишь для того, чтобы не ушли силы. Через два дня, ночью, когда я только уснула, за мной пришли. Но меня провели не в тот кабинет, в котором я была в первый раз, а в какой-то тёмный подвал, где мерцала маленькая лампочка, едва освещая помещение. Когда я вошла, в середине подвала стоял здоровый детина. Не успела я подойти к нему, как получила сильный удар в лицо. Я упала на пол, кровь пошла изо рта, в глазах потемнело. Не успела я опомниться, как другой, стоявший рядом в форме мужчина, поднял меня с пола и я получила ещё один удар по голове. Вскрикнув, я опять упала, бровь была рассечена, всё лицо было в крови. Потом, посадив меня на табуретку, мне стали задавать вопросы.
- Давай ещё раз, кто ты и откуда? - словно в тумане, услышала я.
Говорить было тяжело, но я промямлила своё имя и откуда приехала. Ещё один удар свалил меня с табуретки.
- Неправильный ответ! На тебя радиограмма пришла. Ты дочь врага народа, стерва! Маскировалась столько лет и жила себе преспокойненько. Твой отец был предводителем басмачей и боролся против советской власти! Что ты на это скажешь, а? - грозно кричал детина.
- Я не знаю, маленькая была, в детском доме была, - отплёвывая кровь изо рта, бормотала я.
- Может знаешь, где сокровища твоего знаменитого папаши? - не унимался мой истязатель.
Я мотнула головой.
- Нет, я была маленькая, - тихо ответила я.
- Да? А царская монета у тебя откуда? - спросил он, ударив меня в плечо, как раз по ране, которую я получила, выполняя задание.
- Нашла под дувалом нашего дома, когда ездила на могилу матери, - ответила я.
Мой ответ его не удовлетворил.
- Врёшь, басмаческое отродье! Говори по-хорошему, пока я добрый! - орал он.
Меня били ещё и ещё, а когда от ударов я падала, пинали сапогами по ногам, спине и животу. Я теряла сознание, меня обливали холодной водой, я приходила в себя и опять получала удары. Очнулась я в подвале, где лежала на холодном полу и сразу подумала про Георгия.
- Если меня так бьют, что же делают с ним? - мелькнула мысль в моей голове.
Сердце защемило, от таких мыслей. Таких допросов было несколько, потом обо мне как бы забыли, но прошло пару недель и я поняла, что беременна. Погладив свой живот, через порванное от побоев платье, я подумала, вот бы Георгий узнал.
- Жив ли он? - подумала я.
Меня осудили, только без суда, тот толстый, лысый начальник сказал, что мне дали десять лет лагерей. Я восприняла это известие совершенно спокойно.
- Значит так тому и быть, - подумала я.
Синяки и кровоподтёки понемногу проходили. Меня и ещё несколько женщин посадили в крытые машины и повезли на вокзал. Там тоже был отдельный вагон, прицепленный к основному составу, туда мы и зашли. Долгий путь на север ждал меня.
Свидетельство о публикации №222022600796