часть Книги, Которой Нет или Слушая Ветра Синь

Сарай никогда ни с кем не ссорился, тем более теперь. Поэтому свалка души в нём не чаяла, в свою очередь, поддерживая изо всех сил, уперевшись кучей разных ненадобностей в ослабший бок сарая.
В отличие от последнего, она не имела определённого возраста,
убеждений и наклонностей. И, несмотря на растрёпанную причёску, свалку нельзя было назвать ветреной, разве что – чуточку романтичной. Со стороны могло показаться, будто всё, из чего она была сделана, являет собой типичный беспорядок побочного продукта цивилизации. На самом же деле каждая вещь была здесь настолько логична и закономерна, насколько имела своё строго определённое место и предназначение. Например: дырявая рукавица, придавленная керосиновым фонарём, так удачно прикрывала норку полёвки, что той была не страшна непогода. И когда в дни больших белых мух мышке бывало скучно, она без труда выбиралась из своего убежища, чтобы заглянуть на огонёк к соседям, поболтать или просто попить чайку. Или вот этот черенок, должно быть, лопаты, который по весне, когда по овражку бежал ручей, превращался в мост. Да-да, самый настоящий мост для муравьёв, норушек и прочего пешего населения. И, вообще, здесь было полно всякой всячины: под сараем в гуще крапивы покоилась добротная железная цепь, пара колёс от дрезины и настоящая велосипедная педаль; на заросшей тропинке лежал кусок толстой проволоки, замотанный в галифе образца первой мировой; осколки битой посуды в солнечных лучах искрились россыпью драгоценных камней; две поллитровки, стакан, пачка махорки и пять охотничьих гильз затаились в зарослях дикой малины, окаймляющей свалку со стороны леса; тут же на бугорке лежал серо-жёлтый клочок газеты с мутной фотографией человека и подписью: «Владимир Ильич на Путиловском...», а рядом покоилось несколько листов какой-то книги, придавленных самоварной трубой, на одном из которых не то начиналось, не то заканчивалось такое повествование:
«Ван Вэй, молча, сидел возле тростниковой хижины, глядя на капли, падающие с крыши в яшмовую чашу. Дождь шёл второй день, скрывая долины за серой пеленой неутомимой влаги. Он любил это время, когда с неба спускалась лёгкая грусть о чём-то далёком и тёплом: то ли о первой ласке весеннего солнца, то ли о детстве, затерявшемся в юных лесах и бамбуковых рощах между журчаньем неугомонных ручьёв и переливами ранних птиц. Капли отмеряли мгновенья, растворяя время в прохладном молчании синеватых сосен, вдыхающих звуки дождя, размытые запахом свежести его монотонного аккомпанемента.
Ван Вэй никого не ждал, погружённый в задумчивое созерцание. Внутри было светло и беспечно, будто солнце прячется от дождя не под одеялом облаков серого лебединого пуха, а где-то там, осушая тревожную сырость, воцаряя покой и уют в растрёпанном доме безутешной души.
Он вспомнил стихи, сложенные Се Ту на позднем берегу Ханьшуй, когда они гостили у Мен Хаожаня. Голубовато-серебристая ночь охладила пыл игривого лета. Птицы умолкли. Печальные крики обезьян дремали в паутине лиан, словно в гамаке. Звёзды отражались в мокром зеркале, будто днём их кто-то разбросал над рекой, и они, так и не коснувшись дна, белыми угольками повисли в неторопливых водах. Из кубков доносился аромат на хвое сосновой настоянного вина. В чашах ожидали рыба и рис. Беседа то замирала задумчивым очарованием лотоса, то устремлялась горной рекой меж белых вершин мудрости через долины юного озорства и веселья к подножию Ваньсуй Лоу - Башне Вечных Лет. Запахи поздних трав вплетались в стихи, навеянные отдыхающей природой, рождающиеся не от ума, но от чувства единения:
небесную реку луна переходит вброд
смотрю на её отражение в тёмной воде
не видно следов должно быть смыло дождём
который вчера на ночлег стучался в окно
Отчего же он вспомнил именно это? Ведь оно, вспорхнув ночной бабочкой, так легко и беззвучно исчезло во тьме, не оставив ничего, кроме светлого следа, гаснущего дальними отголосками эха. Но он будто бы вновь сидел на позднем берегу Ханьшуй, радуясь друзьям, слушая Се Ту и Мен Хаожаня...».
- Радуясь друзьям... – повторил он, отложив последний лист на траву, мысленно всё ещё пребывая в какой-то неведомой стране. Но поднимаясь всё выше и выше над синими узорами рек, холмов и долин, всё это растворялось в пугающей дымке надвигающейся реальности. Которая, впрочем, не заставила себя долго ждать, пролетев над лесом чем-то сердитым, подтверждая своё состояние брюзгливым тарахтением. Проводив взглядом диковинную материальность, по-
хожую на продолговатого медведя, он понял, что мир, только что его окружавший, исполненный горестью встреч и радостью расставаний, покоем и созерцанием, окончательно растворился, не оставив ничего, кроме светлого следа, гаснущего дальними отголосками эха...
Утро, должно быть, закончилось. Он встал, аккуратно свернул прочитанное, и, положив в карман, не спеша направился в сторону дома.