Русское посольство красоты в Париже

В середине XIX века весь Париж был заинтригован сборищами в доме на улице Анжу.  Сюда как магнитом притягивало парижскую знать, влиятельных политиков и богему. Бывали здесь : Луи Наполеон Бонапарт, будущий император Франции, его брат герцог де Морни,  генерал Кавеньяк, знаменитые писатели и музыканты: Альфред де Мюссе, Стендаль, Мериме, Александр Дюма-сын, наезжали Генрих Гейне и Фредерик Шопен. Здесь в роскошном салоне представительствовало «русское посольство красоты»: графиня Лидия Нессельроде, Мария Калергис, Надежда Нарышкина. Беглянки из России: красивые, аристократичные,блестящие. В парижском свете этот союз называли «обществом по разврату на паях»,  хотелось бы верить, что в шутку. Кстати, Андре Моруа, известный литератор ХХ века, писал, что русские аристократки, отдалившись от семей и недремлющего царского ока, «в Париже вели себя так, словно сорвались с цепи». Казалось бы, Париж 50-хгодов XIX века с его бурной и разнообразной светской жизнью   непросто эпатировать.  Но, вот например, красавица Варвара Римская-Корсакова, которая получила имя «татарской Венеры», явилась на бал императора Наполеона III в костюме жрицы, состоявшем только из прозрачной газовой накидки. Срочно вызванные жандармы попросили ее удалиться. Но скандал не напугал ее, а лишь вдохновил на новые выходки в таком же духе.

Салон «ослепительного трио славянских красавиц» вызывал самые разнообразные толки в парижском обществе. Одни смаковали слухи о бесстыдных ученицах школы порока, вспоминая всуе то маркиза Де Сада, то распутную Мессалину. Других восхищала свобода нравов и непринужденность, царившие в салоне Калергис и ее подруг. Дюма-сын поэтизировал этих «диких» русских женщин, говоря, что их сотворил Прометей из найденной на Кавказе глыбы льда и солнечного луча. Дюма воспел «эксцентрические существа, которые говорят на всех языках, … охотятся на медведей, питаются одними конфетами, смеются в лицо всякому мужчине, не умеющему подчинить их себе», называя их «самками с низким певучим голосом,  нежными и жестокими». Как видим, российские красавицы несли на себе печать страны варварской и экзотической,так их воспринимали французы.
Но как же они нашли друг друга? Какая судьба привела каждую из них в столицу Франции?

Лидия  Нессельроде – дочь московского генерал-губернатора Закревского. Её крестным отцом был сам Николай I. Император высоко ценил боевые заслуги Закревского, участника битвы при Аустерлице, Бородинского сражения, «битвы народов» под Лейпцигом, бывшего генерал-губернатора Финляндии.
Лидия вышла замуж за Дмитрия Нессельроде, сына министра иностранных дел, впоследствии канцлера, определявшего внешнюю политику России при Николае I. Жить с мужем, который был старше нее на семнадцать лет, и крошкой сыном в русской дипмиссии в Константинополе - такая скука... В Париж, в Париж...
Заговорили гены, ведь Лидия была дочерью «Медной Венеры» - Аграфены Закревской (урожденной Толстой, двоюродной тетки Льва Толстого). Так называли ее между собой А.Пушкин и князь П. Вяземский. «Медная», потому что она была смуглой, а «Венера» - обуреваемая эротическими желаниями. Известные строки А.Пушкина: «Как беззаконная комета в кругу расчисленных светил» - это о ней. Еще о Закревской:
                «Страстей безумных и мятежных
                Как упоителен язык!
                Но прекрати свои рассказы,
                Таи, таи свои мечты:
                Боюсь их пламенной заразы,
                Боюсь узнать, что знала ты!»
«Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хотя я люблю её всем сердцем» - Пушкин в письме 1828 года лишь подтверждает репутацию Аграфены как женщины вамп, охотницы за мужчинами. Так что Лидии было у кого поучиться свободе от светских условностей.

Муж отпустил ее, поскольку Лидия настаивала на лечении в Бадене или Спа. К тому же он рассчитывал, что в Париже за молоденькой женой присмотрит близкая родственница – Мария Калергис.

Вторая  красавица – Мария Калергис, по прозванию «снежная фея», происходила из рода графов Нессельроде (внучатая племянница канцлера Нессельроде), мать ее была полькой. Выданная замуж в 16 лет за греческого сверхбогача, она уже через год разъехалась с супругом, продолжая, впрочем, получать от него содержание на себя и свою дочь. В Петербурге она оставила дом на Невском проспекте – свадебный подарок мужа. В Париж приехала с влюбленным в нее графом Адамом Потоцким, но очень скоро у ее ног оказались знаменитые поэты и музыканты. В парижском свете ей перемывали косточки за связь то с русским магнатом А.Демидовым, то с поэтом Альфредом де Мюссе, автором скандальной эротической повести. Достоверно известно о ее романе с Эженом Сю, невероятно популярным писателем, автором книги «Парижские тайны» (породившим «Петербургские трущобы» Крестовского).

Калергис, которая позже, на 41-м году жизни стала Мухановой, выйдя замуж за героя Крымской войны, самая загадочная фигура в этом союзе русских красоток. В отличие от подруг она не просто «куртизанила» в свое удовольствие. Виктор Гюго (автор романа «Собор Парижской богоматери»), например, приписывал ей участие в государственном перевороте 1851 года. В результате которого Луи Бонапарт, племянник Наполеона, объявил себя императором, и во Франции стартовала Вторая империя. Если так, то не зря про нее рассказывали, что она выполняет во Франции поручения российских властей. Дипломатия и внешние интересы России – профессия многих из Нессельроде, но тайным агентом была, пожалуй, только Мария. Про нее говорили, что она «немка по происхождению, гречанка по мужу, русская по воспитанию, полька по матери".
 
Как хозяйка салона и талантливая концертирующая пианистка она была известна, пожалуй, во всех «лучших домах» Европы. Идеальные задатки для выполнения шпионских поручений! Мария привлекла внимание Шопена и Листа, но она брала у них уроки музыки. Была знакома с Рихардом Вагнером. Князь П. Вяземский, который мог быть довольно циничным, отзывался о Марии с большой нежностью и почтением. Тут и «прелесть женственности», и «тихое поэтическое сияние германской Туснельды», и «блеск французской образованности, живая игривость ума…». Сейчас ее назвали бы очаровательной интеллектуалкой.

Но самой безумной авантюристкой, пожалуй,  была Надежда Нарышкина, носившая фамилию древнего боярского рода, из которого вышла мать Петра I. Она бежала из Москвы, спасаясь в Париже от скандального криминального дела.
Надежда Ивановна Нарышкина (урожденная баронесса Кнорринг, её мать  – из старинного рода Беклешовых), супруга А.Г Нарышкина, внука сенатора, была очень интересной особой. Все ее современники, как сговорившись, отмечали ее ум, живость - «резвость», светские таланты. Приведем ее характеристику – ведь лучше не скажешь – из мемуаров московского журналиста: «В это время в московском monde’e засияла новая звезда — Надежда Ивановна Нарышкина,…  которая многих положительно сводила с ума; поклонники этой женщины находили в ней прелесть, на мой же взгляд, она далеко не отличалась красотой: небольшого роста, рыжеватая, с неправильными чертами лица, она приковывала, главным образом, какою-то своеобразною грацией, остроумной болтовней, тою самоуверенностью и даже отвагой, которая свойственна так называемым „львицам“». «И по обычаю львиц» -  продолжает уже другой автор: «она принимала у себя дома, лежа на кушетке и выставляя изящно обутую ножку; на вечера всегда являлась последнею, в 12 часов ночи».

В ноябре 1850 года в первопрестольной матушке Москве случилось неслыханное преступление, которое повлекло за собой целую цепь скандалов в высшем московском обществе. Была зверски убита Луиза Симон – любовница блестящего светского льва Александра Сухово-Кобылина. Эта крайне запутанная криминальная драма послужила основой для знаменитой театральной трилогии, написанной Сухово-Кобылиным («Свадьба Кречинского», «Дело», «Смерть Тарелкина»).

Но без участия, пусть и косвенного, Надежды Нарышкиной вряд ли бы разыгралась кровавая драма. Все-таки для «дела» нужна троица,  в нашем случае – любовный треугольник.
Вот как объяснял роль Нарышкиной генерал-губернатор Москвы Арсений Закревский (кстати,родной отец Лидии Нессельроде) в письме Николаю I, следуя самой распространенной устной версии событий, кочевавшей по Москве. И между прочим, она выглядит наиболее вероятной. Роман Нарышкиной и Сухово-Кобылина вызывал у Луизы Симон бешеную ревность (а у неё, по показаниям слуг, не было привычки сдерживать свои порывы). Её бывший любовник также был известен горячим норовом. Он был, что называется, скор на расправу, о чем хорошо знала его дворня («дворня его трепетала» - пишет мемуарист). Луиза могла устроить скандальную сцену ревности. А Кобылин в гневе мог нанести ей смертельный удар, совсем этого не желая. Возможно, что и Надин при этом присутствовала… Во всяком случае она также оказалась в центре скандала. Но этот вариант недоказуем, он остался в области психологических догадок.
 
Лев Толстой, еще не успевший стать знаменитым писателем, сообщает своим родственникам, что при обыске у Сухово-Кобылина нашли письма Нарышкиной с угрозами в адрес Луизы Симон. Нарышкина также стала подследственной и, вызванная следователями на допрос, бежала из Москвы. В своём дневнике Сухово-Кобылин записал 1 января 1851 года: «Отъезд NN. … Дело-злодеяние, повальный обыск. Я один! NN уехала…». И уехала навсегда.
Понятно, что своим мужем, отцом ее первой дочери, Надин давно пренебрегала. Но каким коварством надо было обладать, чтобы бросить в беде человека, за которого она еще вчера так боролась…отца ее будущего ребенка. Впрочем, во Франции двадцатипятилетняя беглянка словно бы начала все с чистого листа и пустилась, как прежде говорили, во все тяжкие, развернув свои таланты во всей красе.
Да уж, заметный след она оставила, если даже спустя сто лет французы её не забыли. Андре Моруа, которого так охотно переводили в Советском Союзе, в частности, его биографическую книгу «Три Дюма», посвятил ей немало строк, обильно цитируя восхищенного Дюма-сына. Как же Дюма-сын, завоевавший Париж своим романом «Дама с камелиями», попал в сети Надин?

В Париже госпожа Нарышкина была известна как  «сирена с зелеными глазами», имевшая оригинальные привычки, «превращавшая ночь в день, вечно оживленная, проводившая время за книгой, курением или беседой в полном согласии со своим веселым характером и шаловливым умом».
Надин Нарышкина пленила  герцога Марни, брата Луи Бонапарта, которого Виктор Гюго назвал «веселым душегубом».  Заглядывалась она и на молодого, и уже знаменитого Дюма-сына, который был без ума от Лидии Нессельроде. Насмотревшись на мерцание  бесчисленных жемчугов Лидии (А.Моруа уверяет, что ее жемчужные нити были не короче семи метров), Дюма написал роман «Дама с жемчугами», роман неудачный. Да и любовный роман потерпел в конце концов крах, под давлением непреодолимой силы. Слухи о подвигах Лидии достигли Петербурга, и в конце 1851 года ее муж вывез неверную супругу на родину.

Сердце Дюма было разбито: он последовал за своей любовницей, надеясь ее вернуть, через всю Европу к русской границе. (Путешествовали тогда в дилижансах, останавливаясь для отдыха в попутных городах, и путь через Бельгию и Германию мог занять полгода). Но через русскую границу путь ему был заказан специальным распоряжением графа Нессельроде. А Лидия жила по принципу: с глаз долой, из сердца вон. О Дюма-сыне она никогда не вспоминала.

Вот так, можно сказать, из рук в руки, литературная знаменитость Франции, стала добычей Надин Нарышкиной. Дюма влюбился с не меньшим пылом: «Больше всего я люблю в ней то, что она целиком и полностью женщина, от кончиков ногтей до глубины души… Это существо физически очень обольстительное — она пленяет меня изяществом линий и совершенством форм. Всё нравится мне в ней: её душистая кожа, тигриные когти, длинные рыжеватые волосы и глаза цвета морской волны…» - из письма, между прочим, к Жорж Санд. Вероятно, нравилась ему и вилла «Санта-Мария» в курортном местечке Люшон, которая была куплена Аграфеной Закревской для своей дочери. За виллой и до сегодняшнего дня закрепилось называние «вилла Нарышкиной».

Дюма очень привязался к Надин и ее старшей дочери Ольге (от Нарышкина), называя их соответственно «Великороссия» и «Малороссия». (Дочь от Сухово-Кобылина, названная Луизой, считалась воспитанницей Нарышкиной. Факт ее рождения долго скрывался от ее реального отца).  Довольно скоро Дюма понял, что его новая возлюбленная не так уж совершенна. Но разлучаться с нею он не намеревался, считая возможным «перевоспитать это прекрасное создание», испорченное «своей страной, своим воспитанием, своим окружением, своим кокетством и даже праздностью…»
Нарышкин отказывался дать развод своей жене, и Александра Дюма огорчала невозможность узаконить отношения с Надин. Поэтому, как только Нарышкин скончался, Надежда вступила в новый брак в 1865 году, официально став Надин Дюма. Ей исполнилось сорок лет.

Но к этому времени отношения между некогда страстными любовниками стали окончательно нестерпимыми. Что могло произойти за пятнадцать лет, что привело Дюма в конце жизни к горькому итогу: ««Вот уже двадцать восемь лет, как я имел глупость исполнить свой долг: это едва не стоило мне жизни и, что ещё страшнее, разума, но меня спасло сознание, что я чему-то посвятил себя…»

Надин поставила себе целью родить сына для Александра Дюма, получились в конце концов две дочери –Колетта и Жанин. Неудачные беременности, вынуждавшие её месяцами не вставать с постели подорвали здоровье, испортили характер. Неистовые вспышки ревности, склонность к истерикам переросли в психическое заболевание, в черную меланхолию. В конце 70-х годов Дюма разъехались, Надин скончалась в доме своей старшей дочери Колетты спустя 15 лет.
Однако в судьбе одного из ее потомков удивительным образом заговорило наследие Дюма. Внук от Колетты, Александр Липпманн стал как бы живым воплощением героев «Трех мушкетеров», самого известного романа своего знаменитого прадеда. Липпманн добился успеха как фехтовальщик-шпажист и трижды становился золотым призером Олимпийских игр в 1920-х годах.