Черная книга 4 глава

Глава 4

Княгиня Прасковья Юрьевна боялась, что Катя умрет от родильной горячки - скорбь о потере ребенка осложняла выздоровление, но молодой организм дочери вынес удар. Пожалуй, если обустроить повозку, она выдержит и дальний переезд. Княгиня вошла в покои Кати в окружении дочерей Елены и Анны. В сумерках комнаты, освещенной лишь лампадкой под образами, виднелся край постели с дремлющей Катей, рядом в кресле сидела воспитанница Лиза, принятая в семью еще ребенком.
              Сейчас Лиза выглядела такой же изможденной как Екатерина, внезапные перемены в жизни семьи ударили и по ее судьбе. Девушки росли вместе и были очень привязаны друг к другу, Катя, не опасаясь доноса со стороны подруги, доверяла ей сердечные тайны, показывала письма от графа Миллезимо, не скрывала бешеной злобы к отцу. Лиза искренне любила всех в семье Долгоруковых, была благодарна князю и княгине за ласку, пыталась смягчить гнев Кати на отца, сопереживала, призывала к благоразумию, гордилась и радовалась за будущее величие подруги. И теперь она совсем растерялась, узнав, что придется расстаться – императорский указ ограничивал даже число сопровождающих слуг, а как жить теперь одной, она не представляла.
                Княгиня бесшумно подошла к постели, положила ладонь на лоб дочери, та сразу открыла глаза.
 – Слава богу, жар ушел. Лиза тебе рассказала последние новости?
Екатерина зло усмехнулась:
 – Судьба Меншиковой мне прекрасно известна.
 – Что мы можем поделать, милая? – вздохнула княгиня, – Придется повиноваться. Тебе на поправку еще три дня, потом будем выезжать. Лиза поможет собрать необходимое, в доме сейчас все вверх дном, я за всем не поспеваю уследить. – Мать перебирала лекарства на прикроватном столике дочери, смотрела на просвет свечи остатки снадобий в склянках.  – Не знаю, как мы поедем в такую распутицу, боюсь застудить тебя, но даст Бог милостивый, доберемся. Лето в Селище переждем, приведем имение в порядок, отсидимся в тиши, а дальше видно будет. Одному Богу известно, как жизнь повернется. На Руси ведь всегда так – то опала, то царские милости.
 – Известно уж и про бога вашего милостивого и про царские милости! – сверкнула глазами Екатерина.
 – Бога-то не хули, долго ли разгневать его, – мягко сказала мать, перекрестившись на образа в углу комнаты.
Катя до боли сжала зубы, не выпуская резкие, уже готовые вырваться оскорбления в адрес отца, да и какой теперь смысл в этих обвинениях?
 – Что Шереметьева? – спросила Катя. Едкое чувство зависти к жене брата, счастливой в замужестве, душило ее.
– Едет с нами. Представь, умолила князя остаться с мужем, в ногах валялась. Характер! Но сейчас растерялась, ходит за Иваном хвостиком, боится глаз от него отвести, словно, если отвернется, он растает. Не знаю, сможет ли толком собраться, молоденькая еще, надо будет помочь. Одной любовью здесь не обойдешься, опыт нужен.
 – Ничего, понаберется в нашей семье опыта! Горе-то легко учит! - Катя не сдержалась, закрыла подушкой лицо, разрыдалась. Если бы она, Катя, не уступила отцу! Смогла выдержать давление, дать отпор, не побоялась криков про монастырский постриг! Была бы сейчас не порушенная невеста умершего до свадьбы царя, вынужденная теперь, с позором на весь белый свет, отправляться в ссылку, а счастливая мать семейства. Жила бы с Миллезимо в роскошном палаццо в цветущей Италии, среди магнолий, лавра, оливковых рощ, или танцевала на балах в Вене, Париже, Лондоне, а может, наслаждалась бы ароматом апельсиновых деревьев и запахом моря в Испании. Разве выбирала она себе судьбу, разве хотела этой муки?! А теперь еще ехать куда-то в деревенскую глушь! Вот Шереметьева, сама за себя решила – пусть в ссылку, но с любимым. С любимым!
 – Катюша, ну перестань ты так рыдать, ей-богу, сердце мне разорвешь, – княгиня присела на постель, взяла бескровную руку дочери, – разве слезами-то поможешь? Ну что теперь делать, если злой рок увязался за нами, по пятам гонит? 
 – Знаю я, что это за рок! – Катя вырвала ладонь из материнских рук, – Алена Арзамасская!
            Сестры испуганно переглянулись. Мать резко встала с постели, выпрямилась. Сухо сказала:
– Довольно глупостей! Горе переживем, не впервой, а вот позаботиться обо всем, ничего не упустить – нужно обязательно. Лиза, – обратилась она к воспитаннице, – я отправлю сюда горничных, распорядись, чтобы уложили в сундуки самую удобную для деревни одежду, посчитайте и хорошенько спрячьте среди вещей драгоценности, пришейте потайные карманы в каждое платье в нескольких местах. Я поутру загляну к вам, пересмотрю все. Лягте сегодня пораньше, завтра ранний подъем. Тебе тоже собраться нужно. Я напомню князю, чтобы для тебя сопроводительное письмо в Глинки написал, да денег выделил, – и, увидев, как из глаз безмолвной Лизы градом катятся слезы, не выдержала собственного делового тона, – бедная ты моя девочка, прости нас!  – Княгиня обняла девушку, та разрыдалась:
 – Матушка, Прасковья Юрьевна, как мне-то теперь быть? Как жить без всех вас? Разрешите в семье остаться!
 – Нет-нет, голубушка моя, даже не проси! Сама подумай, ну каково мне будет идти к князю с просьбой о твоей погибели? За что тебе муки принимать? Одна у меня радость, что хоть тебе повезло избежать горя нашего, мало нам грех на душу с невесткой неразумной брать! Ну-ну, не плачь, лучше помоги Катюше собраться, побудь с нами еще день-другой и уезжай с Богом. Спасайся. Видишь, какие перемены страшные настали!
              Княгиня перекрестила девушек и вышла из комнаты. Расстроенные сестры бесшумной тенью ушли вслед за матерью. Катя вытерла глаза краем одеяла. Села в подложенные Лизой подушки, выпила с серебряной ложки лекарство, поданное подругой, поморщилась, порозовела лицом, усмехнулась. 
– Матушка права. Страшно, когда неизвестность, а когда все плохо, но ясно, нужно действовать! Лиза, там, в левом ящичке, ключ от шкатулки с украшениями, найди и неси сюда, будем укладываться. Посмотрим еще – чья возьмет!
            В комнату сначала тихонько постучали, а потом вошли зареванные горничные. Катя весело прикрикнула на них, велела зажечь свечи, принести сундуки, лари и вскоре в спальне засияли огни, отражаясь в стеклах окон, в золоченых рамах картин, вспыхивая радугой в резных флаконах на столике, искрясь в перебираемых драгоценностях, рассыпанных по кровати. Понемногу все в комнате подхватили решительное настроение княжны, слезы высохли, и вдруг стало казаться, что, несмотря на горе, жизнь продолжается. И будет еще и радость, и счастье, и даже любовь. Что невзгоды – это лишь этап, который просто нужно перетерпеть, и когда-нибудь, может даже очень скоро, все наладится. Оптимизм – лучшее лекарство юности от всех бед.