Жилины. Том 2-8

     Глава 8. Филарет Иванович, староста деревни Жилицы. Осень 1748 года

      Утром пришёл Сидор Иванович, на Тихона вначале посмотрел, затем трубку, через которую сердце с лёгкими слушают из своего красного сундучка достал и со всех сторон его обслушал. Подумал, подумал немного и уверенно заключил:

     - Может домой ехать, я его туда обязательно сам сопровожу, да время от времени заглядывать к нему буду, а ежели, что случится, то тут же за мной посылайте, я приеду.

     Он ещё только говорить принялся, как в трактир Пожарская зашла:

     - Мне уж доложили, что ты Сидор Иванович в эту сторону пошёл, ну я и поспешила. Так, что с Тихоном Петровичем?

     - Нормально всё Ольга Васильевна, до дома он спокойно доедет, ну а всё остальное вы слышали.

     - Значит так, мне мою карету пока не вернули, её в приличествующий вид приводят, чтобы как новая стала. Я сейчас распоряжусь, чтобы для Тихона Петровича в телегу сена побольше положили, да тихонько чтобы ехали.

     - Ольга Васильевна, - послышался голос Пафнутия Петровича, - право слово не надо волноваться. Я уж уезжать собрался, вот Тишу до дома и довезу, да там на денёк останусь, пока карета не вернётся. Ведь мы должны будем вначале Сидора Ивановича к нему домой, или куда ему заблагорассудится доставить, а уж потом и я в Санкт-Петербург отправлюсь. Мне не к спеху. Я ведь сюда уже не по делам приехал, а только с Тишей встретиться, да пообщаться вволю. А тут видишь, как всё нескладно вышло.

     В трактире на секунду наступила тишина и Иван успел в неё вклиниться:

     - Я пойду товар грузить, его много очень, да он мелкий, там рогожа, тут рогожа, но пока все лавки объедешь, упаришься. А вам Ольга Васильевна большая от нас всех благодарность и напомнить хочу, что где-нибудь в конце декабря-месяца мы обязательно вас навестим.

     - Конечно, конечно, Ванечка, я вас ждать с Тихоном Петровичем буду, ну а коли он ещё хворать будет, один приезжай. Не бойся, я не кусаюсь, - и она громко и звучно рассмеялась.

     Чувствовалось, что настроение у неё хорошее, видимо, ярмарка для неё в полной мере удалась.

     Когда Иван с Митяем из трактира выскочили, солнце уже чуть ли не до своей верхней точки добралось, вот-вот вниз покатится. Быстро запрягли Воронка и начали лавки, в которых товар заказывали, объезжать. Но, если вчера они практически единственными были, то сегодня все покупатели, которые товар заказали для последующей торговли, старались его побыстрее забрать. Поэтому проехать по ярманке было трудно. Им пришлось, где увидят свободное место, куда лошадь с телегой приткнуть можно, там её и оставлять, а самим бегать по соседним лавкам, в которых их товар лежал. Почти до темноты грузился Иван. Сам весь уже потный был, да и Митяй ненамного суше, но забрали всё. Иван постоянно со своими записями сверялся и как, что получали и на телегу грузили, он тщательно вычёркивал.

     Домой добрались, когда луна вовсю светила, был уже совсем поздний вечер. Иван Воронка с телегой у ворот привязал, да в свой дом заглянул, благо там свет горел. Тихон лежал на широкой лавке около печи. Иван такую лавку раньше не видел. "Наверное, принесли откуда-нибудь", - подумал он. На его же лавке сидели Пафнутий Петрович и дядя Филарет. Авдотья стояла у печи около чугунка с кипящей водой, собралась им чая налить. Увидев Ивана, по-бабьи всплеснула руками:

     - Мы уж беспокоиться стали, не случилось ли чего в дороге. Поздно-то как вы приехали. А Митяй где?

     - Митяй у лошади стоять остался, - ответил на последний вопрос Иван и задумался, но вскоре вновь заговорил, - больше не буду так в последний день грузиться. Там такое творилось, что хорошо, хоть всё успели получить, ну, а ехать что? Ночь лунная стоит, дорога известная. Место посидеть для обоих нашлось, так что бежал Воронок как мог, мы его даже не погоняли, он и сам к себе в конюшню спешил. Сейчас мы его выпряжем, в стойло поставим, а сами телегу на руках во двор закатим, да там до света и оставим. Утром, как разгрузим, мы с Митяем в Лапино поедем, постараюсь маму уговорить сюда перебраться.

     - Ну, Ваня, - заговорил Пафнутий Петрович, - завтра встанешь, не узнаешь ничего вокруг. За один день артель, которую Прохор Феофанович прислал, чуть не полсруба установила.

     - Да большущего такого, я таких никогда и не видывала, - Авдотья снова всплеснула своими руками.

     - Дом действительно огроменный, - подтвердил Филарет, - обещали через два-три дня всё закончить. Их целая артель, не менее двадцати человек там ночует. Сказали, как рассветёт, они к работе приступят. А вы ехали, что не видели, там же костёр горел?

     - Костёр я действительно видел, - согласился Иван, - вернее не сам костёр, а только угли красные, от костра оставшиеся. Я решил, что это мальчишки на пустыре баловались, хотел встать да шугануть их, но там никого видно не было. Я посмотрел, да решил, костёр далеко, если даже ветер огонь раздует, до жилья не дойдёт, а травы там давно нет, всю выкосили.
 
     - Значит мужики спать пошли, а уголья водой не залили. Это им завтра так просто не обойдётся – виру наложу. Да сейчас пойду посмотрю, что там делается, - Филарет с лавки вскочил и к двери бросился, на ходу шляпу на голову натягивая.
 
     - Филарет, - окликнул его Пафнутий Петрович, - ты только возвращайся поскорее.

     Но тот уже дверью хлопнул. Так никто и не понял, слышал он, что ему Пафнутий вслед крикнул, или нет.    

      Филарет вернулся действительно быстро, но не один. За ним виднелся высокий, внешне очень крепкий, незнакомый мужик средних лет. За те годы, что Иван жил в деревне, он, хошь не хошь, познакомился со всеми её жителями. Этого мужика среди них не было.

     - Представляете, - начал Филарет, - я на улицу только вышел, смотрю, а костёр во всю полыхает, и около него никого не видно. Ну я туда и бросился. Костёр вроде бы далековато от домов находится, ну, а, если ветер поднимется? Так, ведь всю деревню спалить можно. Я ещё до него и добежать не успел, а этот из кустов на меня ружьё навёл. Оказывается, его сторожить оставили, да завтрак к пробуждению остальных артельщиков приготовить, вот он огонь и поддерживал, время от времени туда поленья подбрасывая. Я как раз после такого его подброса и появился. Вот смеха то было, когда он узнал, что я местный староста.

     - Хороший смех, когда на тебя ружьё направляют, - пробурчал Пафнутий, а затем спохватился и добавил, - ладно сам вернулся, ты нам нужен, а этого зачем с собой привёл?

     - Так надо помочь подводу во двор затащить, - растеряно проговорил Филарет.

     - Вот это ты дело придумал, - оживился Пафнутий, - пойдёмте други, надо действительно подводу с товаром во двор закатить, а с утра всё в амбар перенести.

     Все встали и пошли к дверям, Тихон приподнял голову и с гримасой, которая означала улыбку, наблюдал за ними. Авдотья вновь чугунок на печь поставила.
 
     Вода не успела вскипеть, как оживлённая четвёрка вернулась в избу и уселась вокруг стола, так чтобы Тихон мог их всех видеть.

     - А мужика вы куда дели? - спросил он довольно чётко и внятно, хотя и с явным напрягом и почти по складам.

     - Это ты о стороже плотников что ли? – ответил Пафнутий, - так он к костру своему пошёл, тот опять в красные угли превратился. Он сейчас в него полешек подбросит, а сам в кусты спрячется и будет злоумышленников поджидать.

     Все засмеялись, а Пафнутий громче всех.

     - Ну, Иван расскажи, что ты дальше делать собрался? – проговорил Тихон и все внимательно на парня посмотрели.

     - Дядя Тихон, дозволь мы с Митяем завтра, как подводу разгрузим, в Лапино съездим. Я с мамой насчёт переезда сюда поговорю. Попытаюсь её уговорить. Ну, завтра она вряд ли сможет все вещи собрать, а через недельку-другую, я думаю и дом достроят, да отделают, и она всё собрать сможет. Надо ведь главный вопрос решить – что с землёй делать?

     Тихон только головой кивнул, всем показалось, что он не возражает, как Филарет слова попросил:

     - Я тебе Иван один совет насчёт земли дам, - сказал и всех вокруг оглядел, согласны они, чтобы он советы давал или нет.

     Никто его не стал останавливать, а наоборот все с любопытством захотели выслушать деревенского старосту, которому с подобными проблемами часто приходится сталкиваться.

     - Ты всю землю обчеству отдай. На пахотной пусть они и пашут, и сеют, а тебе четверть, а лучше будет ежели третью часть от урожая отдают. За луговину много просить нельзя, но хотя бы десяток курей они тебе должны каждый год давать, а за огород и избу придётся с той семьи, которая там жить будет, оброк получать. Сколько? Ты со старостой местным решишь. Здесь, ежели всё складно получится, деревенский сход в управу обратится, чтобы новой семье, пусть она и без кормильца, но с подрастающими отроками, землю в соответствии с последним царским указом выделили, - и он замолчал, опять оглядывая всех по очереди, всё ли он понятно сказал.

     Пафнутий ему даже руку подал:

     - Молодец Филарет Иванович, мудрые советы дал. Ты вот говорил намедни, что в губернии в присутствии служил. Так это, или я неправильно, что понял?

     - Всё правильно, так и было, Пафнутий Петрович, - Филарет опустил голову и начал рассказывать, - и ведь хорошо у меня получалось, мог далеко пойти, высоко подняться, но горе-злосчастье на моём пути встало. Батюшка сильно захворал. Работать в поле он не мог. А дома мал-мала меньше. Я первым был, старшим значит, а за мной целая вереница выстроилась. Девять человек нас выживших было, но одна только сестра была на год младше меня, но и та уже замужем, а остальные ещё не доросли до сохи, да бороны. У матушки несколько лет никак здоровые дети не получались. То мёртвыми рождались, то слабыми очень и умирали быстро. В общем следующий после Прони, это сестра моя, родился нормальным сын только через восемь лет. Вот и пришлось из города сюда воротиться. Ну, а когда остальные подросли, ехать во Владимир было уже поздно, кто бы меня туда снова взял? - он опечалился совсем и даже всхлипнул, так Ивану показалось, да не одному ему. 

      - А как ты туда сумел попасть? – не выдержал Пафнутий и задал вопрос, который всех интересовал.

     - Как всегда всё решил случай, - начал Филарет, - наша деревня – государственная, поэтому жители деревни люди свободные, то есть они могут в любую минуту взять и уехать, куда-нибудь в другие края. А вон там за лесом, в пяти верстах по прямой отсюда, - он рукой показал где, - находится деревня, где родилась моя маменька. Тятенька-то мой был местным, то есть из Жилиц. Где-то им, моим родителям удалось познакомиться. Барыня не возражала, что её крепостная выйдет замуж и уйдёт в другую деревню. Она вообще была на редкость разумной женщиной и очень хорошо относилась к своим крестьянам. Представьте, она даже школу в деревне открыла и всех детей без исключения в неё принимала. У неё был сын, мой ровесник. Николаем его зовут. Я с ним подружился, когда в гости к бабушке с дедушкой приходил. Наверное, не часто так бывает, чтобы барчук дружил с крестьянским сыном. А вот у нас это получилось. Мы и до сих пор, если не дружим, то по крайней мере в прекрасных с ним отношениях, - Филарет замолчал на несколько секунд, улыбнулся и продолжил:

    -  Любопытная у них семья была. Барыня с детьми, их у неё трое было – сын и две дочери, постоянно в деревне жила, а барин – в городе. Он там служил и в деревню в лучшем случае пару раз в месяц наведывался. Их дети учились в школе вместе с крестьянскими. Вот, когда нам по девять лет исполнилось мы тоже вместе с этим Николаем, сыном барыни в школу пошли. Мы там четыре года проучились. Изучали арифметику, грамматику, закон божий, риторику. Но главным было не это: ежедневно в доме барыни для её детей вместе со мной дополнительные уроки проводились. Учили нас два учителя. Один был француз, достаточно хорошо говоривший по-русски, а другой уже очень пожилой – русский. Вот тут мы много чего узнали, и по истории, и по географии, зоологии и ботанике, в общем обо всём на свете. Основной упор делался на изучение французского языка, - неожиданно Филарет покраснел, явно застеснялся и признался, что он по-французски до сих пор сам с собой иногда разговаривает, чтобы совсем не забыть этот язык.

     Не успел он договорить, как Пафнутий Петрович обратился к нему на незнакомом окружающим языке. Филарет тут же ответил. Они немного поговорили и Пафнутий даже крякнул от удивления и пожал Филарету руку:

     - Вот уж чего не ожидал, что в глухой деревне под Владимиром я смогу свободно общаться с простым деревенским старостой на французском языке, причём этот староста на нём весьма прилично разговаривает.

     Все молчали и ждали, что же ещё им доведётся узнать, а Филарет успокоился и продолжил:

     - Жить я продолжал у себя дома, - и он кивнул в ту сторону, - вот ежедневно и ходил в школу и обратно через лес пешком. Из-за дополнительных занятий я возвращался домой очень поздно, даже летом это получалось в сумерках, а уж осенью и зимой, и туда и обратно в темноте шёл. Но я очень любил учиться и делал это с удовольствием. Сейчас даже представить себе трудно, как маленький девятилетний мальчик пробирается в темноте через лес. Зимой даже проще было, нежели осенью, да ещё когда дождь шёл. Зимой от снега всё вокруг светлей кажется. Восемь лет я этим ежедневно занимался. Я мог бы, конечно, жить у бабушки с дедушкой, у матушкиных родителей значит, но они ко мне очень придирались постоянно, всё им казалось я делаю не так, и дед постоянно то за вожжи, то за розги хватался, вот я и ходил пешком. Дома всё по-другому было. Тятя прекрасно понимал, что такой шанс, который у меня появился упускать нельзя. Он даже освободил меня от чисто крестьянского труда, и я только летом помогал ему в поле. Если бы не это, я никогда не научился бы ни пахать, ни сеять, ни косить. Да и вообще ничего о деревенском труде не знал бы, - и он опять ненадолго замолчал.

     - Наконец, когда нам с Николаем исполнилось по шестнадцать лет, - продолжил он, - его тятя приехал в имение и спросил нас о своих планах. Но мы об этом совсем не думали и не знали, что ему отвечать. Тем более, что Николай откровенно побаивался своего батюшку и всегда терял дар речи, когда тот к нему обращался. Я до сих пор не знаю, что у них когда-то случилось, чтобы сын так боялся своего тятеньку. Несколько раз я пытался это выяснить, но Николай тут же замыкался и всё. Надо сказать, что его батюшка ко мне относился очень даже хорошо. Не любил, конечно, но он, по-моему, вообще никого не любил. Такой уж человек был, - и опять замолчал, вспоминал видимо то время и думал о чём ещё можно рассказать, а что лучше при себе оставить.

     Но вот он собрался с силами и продолжил:

     - Видя, что мы молчим, он сам начал предлагать нам различные виды работ, но сказал, что сам бы предпочёл быть копиистом в губернском присутствии. Не знаю почему, но эта работа мне очень понравилась. Мне вообще нравилось писать, я знал, что у меня это хорошо получается. Вначале мы никакого чина не получили, считалось, что мы вроде в учениках состояли при его благородии губернском секретаре. Мы оба и Николай и я старались не выделятся, чтобы нас заметили, а выполняли свою работу на совесть и при этом достаточно быстро. Вот нас и заметило начальство, да потихоньку стало продвигать. Возможно нам просто повезло, в присутствии работало очень много чиновников в престарелом возрасте, вот и настала пора смены их на более молодых, а тут и мы с Николаем появились. Года не прошло, как мы оба почти одновременно получили чин коллежского регистратора. Знаете, как я гордился своим мундиром с погонами в один просвет и маленькой звёздочкой посередине. А фуражка форменная с кокардой, красота, - и он засмеялся.

     - Казалось бы низший чин в табеле о рангах, но он дал мне право на личное дворянство, представляете, простой мужик превратился в дворянина. Я поверить этому никак не мог, но это было так на самом деле. Через три года мы с Николаем прицепили ещё по одной звёздочке на погоны и стали именоваться губернскими секретарями. Работу выполняли ту же и объём её не увеличился, а вот денежное довольствие выросло. Прошло ещё три года, и я уже стал губернским регистратором.  Звёздочек стало три, работы прибавилось, у меня уже у самого помощники появились. Эх ещё бы пару лет стал бы я титулярным советником, а там и до надворного советника с потомственным дворянством было рукой подать, но тут горе-злосчастье вмешалось. Батюшка сильно заболел, потом умер и мне пришлось сюда вернуться. Вот с тех времен и служу здесь односельчанам старостой, а Николай сейчас действительный статский советник. Я к нему ездил прошение всеми подписанное об Иване подал, он на нём резолюцию соизволил начертать, "срочно" и подпись свою замысловатую поставил. Я с бумагой этой в соответствующую контору отправился, там мне подтвердили, что без прошения от матушки Ивана, удостоверенной деревенским старостой и чиновником в уезде, рассмотрение вашего прошения задержится, и он вопросительно на всех посмотрел.

     - Так, - сказал Пафнутий Петрович, - Ванюша, ты завтра езжай да срочно прошение от своей маменьки привези, да не забудь, что его удостоверить должен деревенский староста. Больше ничего не делай, сюда привези и мы попросим любезного Филарета Ивановича с этим прошением в соответствующие инстанции обратиться, а то ты сам разобраться может и не сможешь, да и зачем во всём этом разбираться, ежели специально обученный человек, как вы сказали Филарет Иванович – губернский регистратор, тут вот имеется.

     На этом решили разговоры завершить и все начали спать укладываться. Тихон Петрович даже до конца рассказ Филарета Ивановича не дослушал, утомился и заснул раньше всех. Пафнутий Петрович на печку забрался, Иван на своей лавке устроился, а Митяй на полу лёг. Ему Авдотья перину из своего дома принесла.
 
     Рассказ дяди Никиты на этот раз затянулся и неожиданно оказалось, что вот-вот наступит время, когда нам в клинику отправляться придётся.

     - Давайте господа хорошие, - обратился я к своим гостям, - прежде всего надо пообедать, да собираться, на процедуры ехать скоро настанет пора. Вернёмся, продолжим эту увлекательную тему.
 
      Люба быстренько на стол собрала и всем налила по полной тарелке густого борща, а на второе пожарила по паре кругляшей колбасы с рожками. На третье нам всем по стакану клюквенного киселя досталось. Я очень люблю такую пищу, но как оказалось не один, и отец и дядя Никита, оба ели да нахваливали.

     Поели и тут же на улицу почти бегом отправились. Уже спешить пришлось.

     Добрались достаточно быстро, не потеряв по дороге ни единой минутки. Дядя Никита очередь пошёл занимать, а я к розыску автора уникальной методики приступил. Заглянув в приёмную главного врача, узнал, что автор методики временно принята на ставку процедурной медсестры и лично все процедуры по своей методике проводит сама. Оказывается, ей такое условие поставила главный врач этого новомодного лечебного заведения.

     Девушка, её Маргаритой Семёновной Антоновой звали, закончила то ли Ростовский, то ли Краснодарский медицинский институт, это и неважно, главное, что она потомственная казачка, а уж донская или кубанская, для нас всё равно. Студенткой, судя по всему она была хорошей, коли её оставили в аспирантуре, на кафедре урологии, диссертацию защитила в срок, а дальше увлеклась весьма спорной и неоднозначной темой. В родном институте поддержки не нашла, начала тыркаться куда только могла, никого её опыты на заинтересовали. Но тут нашёлся человек, страдающий мочекаменной болезнью и при этом являющийся основателем чуть ли не первой в стране частной урологической клиники. Он Антонову в Москву пригласил вместе с её оборудованием, которое, надо отметить, ей в частном порядке на её собственные деньги один умелец изготовил.

     Владелец клиники её методику лично на себе попробовал, ему помогло, вот он и предложил, ей на постоянной основе в его больнице работать. Ещё четыре комплекта оборудования изготовил всё тот же умелец. Правда, деньги ему теперь уже этот господин платил. Ну, а главный врач, которая по совместительству супругой хозяина являлась, решила по-своему. Да на мой взгляд и правильно решила, определив Маргариту в процедурные медсёстры, потом только себя можно будет обвинять, если что не так пойдёт. Зарплату ей правда платили с учетом имеющейся учёной степени. Как они всё это оформили я не знаю, спрашивать не стал. Понял, что частная клиника имеет свои положительные отличия от государственных.

     Антонова согласилась и вот уже несколько месяцев с этой ролью прекрасно справляется. Слава о методе идёт семимильными шагами, желающих на себе его испытать много больше, чем она может через это физиотерапевтическое отделение пропустить, тем более, что у неё там всего пять кушеток. Правда, владелец клиникой пообещал, что вот-вот и он под её методику целый этаж отведет и она сразу из медсестёр в заведующие отделением превратится.

     Спасибо Лине, смогла она использовать свой административный ресурс, все же как ни как директор обувного магазина. В стране, где всё в дефиците, а обувь впереди всех мчится, эта должность без проблем открывает любые двери. Так и получилось. Пока дядя Никита лежал под "дулом" непонятной трубы, я с этой Маргаритой немного по-свойски поболтал. Признаться, первый раз я видел кандидата наук в роли процедурной медсестры. Понял, что она умница-разумница и в её методику уверовал, о чём на обратном пути своим пассажирам и рассказал.

     Домой вернулись, а там Люба вовсю кашеварит. Затеяла что-то весьма питательное и при этом ещё и вкусное готовить. Ну, мы её отвлекать не стали, а засели в детской. Вернее, получилось так, что засел я один, а папа с дядей завалились на отведенные им во временное пользование кровати и, так лежа то на боку, а то и на спине, принялись за дальнейшие рассказы. Насчет того, что всё я описал во множественном числе, никакой ошибки не произошло. Следующий отрезок из жизни Ивана по какой-то причине лучше знал отец, а дядя Никита его лишь изредка поправлял.

     Утром Иван опять раньше всех проснулся. За окном серело небо, до рассвета оставалось ещё какое-то время. Он осторожно, чтобы никого не разбудить, выбрался из избы на улицу, вышел за калитку и пошёл в сторону строящегося дома. На фоне светлеющего, но всё ещё тёмного небосклона, возвышалось казавшееся чёрным здание. Ох и большое оно было. Мало того, что два рубленных этажа уже на кирпичном подклете стояли, так у него с каждой стороны ещё по флигелю строилось.  Дом показался Ивану совсем непохожим на тот макет, на который он рукой показал, когда в балагане выбирал, то, что ему Феофан с Прохором построить обещались. Этот или не этот, он теперь даже понять не мог, ну в общем какой-то макет понравился ему больше всего. Иван стоял в сторонке смотрел и никак не мог согласиться с тем, что именно такой домище он выбрал. Тот ведь, что на полке в ряду других стоял, совсем маленьким был, а этот…

      Рядом с домом появились мужские фигуры, строители видимо уже к работе готовились, и Иван решил ближе не подходить, лучше позднее при солнечном свете всё подробней рассмотрит. Тем более, что минута, когда краешек солнца должен проклюнуться над землёй, приближалась, а ему совсем не хотелось пропустить это вошедшее в привычку мгновение. Он и отправился на тот бугорок, где солнце, по его многолетним наблюдениям, раньше всего увидеть можно.
 
     Но вот наступил тот миг, когда солнце появилось над горизонтом, и сразу же всё вокруг стало резко менять свою окраску. Серые тона, превалирующие до того со всех сторон, стали размываться, а на их месте возникла зелень островерхих, резких, как будто прорисованных в воздухе елей и полукруглых с мягкими очертаниями сосен, желтизна берёз и багрец осин с клёнами. Было это так красиво, что Иван насмотреться никак не мог. Солнце уже успело оторваться от земли, когда он решил вернуться домой. Навстречу ему, за забором шла Авдотья с полным подойником в руках, и они приветливо раскланялись.

     Митяй уже у подводы суетился, тюки и рогожи по одному в амбар таскал. Иван туда и отправился, надо же парню показать, как и куда новый товар укладывать. Пока до амбара добирался, из его души радость на волю рвалась, видимо не ошиблись они с Тихоном, хорошего приказчика нашли. Митяй новый товар продолжал перетаскивать, а Иван его в амбаре сортировал и в сторонку часть откладывал, чтобы опять на подводу уложить. Ведь, что пустыми такую даль ехать, только время дорогое без толку тратить. Вот он по пути и надумал хоть немного, но поторговать. Да Митяю при этом на живых примерах показать, как всё это происходит.

    Пока они подводу освобождали, а затем вновь загружали, солнце уже высоко поднялось. Авдотья успела не только коров подоить, но в поле их выгнать, да и всей остальной скотине корму раздать. А затем в Тихонову избу переместилась, чтобы и хозяевам, и гостю дорогому завтрак приготовить. Кашу из дроблёной пшеницы сварила, да масла с сахаром в неё положила достаточно. После чего Ивана с Митяем позвала. Они в избу, а там тоже сборы в дальнюю дорогу идут - Пафнутий Петрович к отъезду готовится. Карета его ещё к вечеру вернулась. Филарет заглянул, принёс прошение от матери Ивана, которое сам написал. Тихон на своей лавке лежал, нарадоваться не мог, как всё ладно да споро получалось. Но вопрос всё же задал, скорее для порядка, чем по делу. Самому-то ему всё и так было ясно.

     - Ванюша, ты же только до Лапино хотел доехать, Марью Кузьминичну убедить перебраться сюда, а, говорят, пол телеги уже коробами заставил. Торговать надумал что ли?

     - Дядя Тихон, мы же на лошади, значит ехать быстро будем, мимо прикормленных деревень проезжать придётся, я там Митяю кое-что показать по торговле желаю, очень даже удобно должно получиться. Мы по всем избам не пойдём, а только к хорошим покупателям заглянем – к дяде Тихону старшему, да к дяде Луке в Горшково, ну а по пути я Петра Васильевича навестить хочу, мало ли что он захочет своей дочке передать, а уж от него прямо в Лапино, нигде больше задерживаться не будем.

     - За один день успеешь ли? - в голосе Тихона сомнение прозвучало.

     - Ну, если не будем успевать, останемся у матушки, на сеновале переночуем, сейчас же ещё тепло, - улыбнулся Иван.

     - Я смотрю, ты за словом в карман не лезешь, - не в качестве упрека или похвалы, произнёс Тихон, а просто для того, чтобы отметить эту Иванову способность, появившуюся всего пару дней назад.

     "Раскрепостился парень, - думал Тихон, - почувствовал, что он не просто Ваня на побегушках, а один из полноправных хозяев, могущий решения сам принимать. Что ж, молодец, не зря он мне там ещё в их избе глянулся".

     Продолжение следует…