Красный Днепр

Наша  50 бригада морских пехотинцев подошла к Днепру еще 21 сентября. Быстро от нас бежали немцы, не могли зацепиться за землю. Почуяли мы силу в себе, умением обросли, да крепко стали колотить фашистов. Вцепились в них как волкодавы, наступали им на пятки, а все же успели они перескочить через реку и закрепиться там.
Остановились наши части за два километра до берега реки. Позади нас и впереди расстилалась гладкая, как стол, равнина, на которой редкими островками росла только трава.  Выпросили мы у командира роты, младшего лейтенанта, совсем еще зеленого пацана, бинокль. Глянул я  на другой берег, и холодом  протянуло по позвоночнику: как же штурмовать его. Правый берег  был обрывистый, с частыми осыпями темно-желтого песка, весь утыканный по верху сколоченными крест-накрест бревнами, на которых змеилась, ощетинясь колючками, проволока. А фрицы, еще напуганные своим трусливым бегством, нервно стреляли: щедро поливали их пулеметы свинцовым дождем все доступное пространство. Наш, левый берег, был совершенно пуст: немцы выгребли все, что было. А главнокомандующий приказал с ходу форсировать водную преграду.
Лейтенантик сбегал на совещание к комбригу, пришел озабоченный, боевую задачу поставили- подготовиться к штурму. Пока мы гнались в запале за немцами, тыловые части отстали: и негде было взять понтоны, лодки, плоты.
Вечером все же подкатила полевая кухня, хорошо у повара был порядочный запас дров, и ужин вышел на славу: хлебали мы горячий густой гороховый суп, прикусывали черным, чуть заветренным хлебом, а глаза сами утыкались на запад. На горизонте ало пламенел закат, на фоне которого какой-то сумасшедший художник черным нацарапал страшные  хаотичные штрихи, украсив их колючками. И вроде вот она вода, рядом, а не достать. Бойцы из инженерного батальона ездили на полуторке  к  колодцу- километрах в трех от нас была деревенька- привозили воду.
После ужина пришел комиссар, мужчина лет сорока, с виду на Троцкого похож. Долго читал газету, рассказывал об успехах на других фронтах. Мы, конечно, слушали внимательно, а у каждого в голове была одна мысль: как эту чертову реку переплыть. А без нее, этой реки, никак- наша эта река и земля за рекой тоже наша. Подошел ротный, присел с нами и говорит:
-Приказ был, форсировать Днепр любой ценой. Нужно нам, ребята, искать плавсредства. Есть кое-что в запасе, несколько плотов и лодок, но на них минометы и снаряды повезут.
Ванька, товарищ мой, и говорит:
-Отпустите нас, товарищ командир, до деревни, может, что и разыщем.
А я добавил лихо:
-А не разыщем, так поплывем, чай моряки мы,- на нас до сих пор были черные бушлаты и тельняшки, почему- то не выдали нам другую форму.
Командир согласился и говорит:
-Завтра с утра и собирайтесь.
Назначили меня в первую смену в дозор. Отошли мы в полной темноте с километр от позиций, спрыгнули в отрытый окоп. Разводящий со смененными бойцами в тыл ушли, а я с еще одним морячком остался. Сижу в неглубоком окопчике, вглядываюсь в правый берег: нет, понятно, не полезут фрицы, дураков нет так рисковать. А над рекой ну чисто день-деньской: фашисты без устали люстры подвешивают. И под ними плещется как масло черная вода-неторопливо катит свои воды великий Днепр.
С утра, немного не выспавшись, вскочил я, умылся остатками воды и толкнул Ваньку, надо было бежать до деревеньки. Поеживаясь от морозца, двинулись мы с товарищем в путь, по дороге рассасывали сухари и запивали водой- такой был завтрак. Солнце уже наполовину выплыло над степью. Земля окрасилась нежно-розовым цветом, трава, слегка покрытая от легкого морозца инеем, казалась сделанной из мутного стекла, и стоит ступить на нее, как она с хрустом осыплется, рассыпаясь в песок. Мы быстро шли по дороге, бухая своими ботинками и   поднимая легкую желтоватую пыль.
В небольшой деревеньке постучались в стоящую с краю хату, старательно вымазанную известкой. Из сколоченных дощатых дверей выглянул старик в накинутом кожушке, из дома потянуло свежим хлебным духом.
-Здорово, хлопцы, что за надобность?
-Здравствуй, отец. Надо нам что- то для плота. Сам понимаешь.
Дед посмурнел:
-Понимаю, да больно жалко вас, таких молодых, не позавидуешь вам. Ну пойдемте. Двери от хаты, сами понимаете, я вам не могу отдать, но есть у меня кое-что другое.
Рядом с домом стояли хозпостройки: там, в длиннючем саманном сарае был и коровник,  и курятник, и сеновал. Дед распахнул в самом конце сарая дощатые створки ворот. Бойцы удивились: до самого потолка помещение было забито сухими стеблями камыша.
Дед хмыкнул в густые седые усы:
-Ну что притихли, этот камыш и есть первостатейное плавсредство. Я его еще по весне нарезал. Видите, у нас все хаты покрыты им. А я мастер по крышам…был,- немного подумав, обронил мужчина. И с горечью продолжил.- Стар стал по крышам бегать, а вы вот, молодые, войной заняты. Вам бы хлеб сеять, детей растить, а вы со старухой с косой повенчались.
Спохватился, улыбнулся молодо:
-Ну ништо, прорвемся, Авось, поможет вам Господь оборонить нашу Землю, да и я вспомогну. Сейчас хватайте вон те жердины в углу. Мы из них волокуши сладим. Коня, извиняйте, нет, забрали конягу германцы, но вы здоровые, вдвоем-то много утащите, а коли надобно будет, то еще прибегете.
Ванька тут же засмеялся:
-А будешь ты теперь, Санька, скакуном, и звать тебя будут Гнедко.
Мы споро привязали к жердинам, положенным рядом, огромную копну камыша, надежно примотав ее веревками, выданными хозяйственным дедом. А тот, прищурив глаз, оглядел количество камыша и сказал:
-Этой копешки на два плота хватит, каждый человек по пять выдержит, ежели аккуратно в обхват бревна вязанки делать будете. Ну с Богом.
Мы с Ванькой, заржав как кони, подхватили жердины и споро попылили по степи, но услышав зов деда затормозили. Дед, сильно припадая на левую ногу, спешил к ним, держа в руках узелок:
- Чем богаты, возьмите, хлеб здесь, сало и пара картошек.
-Спасибо, отец. Не подведем,- и ,подхватившись ,опять попылили по сухой дороге. Весело и вольготно нам было бежать по просторной степи, любоваться опрокинутым над ней ярко-синим небом, вдыхать чуть пряный запах увядающей травы, дышать бодрящим холодным воздухом. Трудно было поверить, что завтра этот мир для нас может погаснуть навсегда.
Командир оглядел добычу, похмыкал, но тут подошел пожилой боец Петров и развеял все сомнения:
-Я из-под Астрахани, так все детство провел на таких плотах. А камыш хороший, на совесть просушен. На таком плоту до моря можно доплыть.
Сбегали бойцы, договорились с водителем полуторки. Привезли от деда столько камыша, что только  кабина еле проглядывала из-под груза.
Весь день ладили плоты, упаковывали вещи. 23 сентября 1943 года поступил приказ выдвигаться. Очередь бригады подошла идти на штурм ближе к вечеру. Комбриг обошел всех, лично наставляя бойцов. Говорил просто:
- Выполнить задачу надо обязательно. Будем дальше бить эту нечисть. Не посрамите свои бушлаты, ребята. Потонуть может пехота, а вы, моряки, не имеете права. И еще от себя выдам вам всем перед форсированием по бутылке водки. Коли сообразите растереться, то переплывете.
К Днепру подошли уже ближе к вечеру, подтаскивая за собой плоты. К своему плоту я надежно примотал пулемет, сняв только щиток, несколько цинков с патронами и сидор с вещами, замотанный в плащ -палатку. Автомат я нес за плечами. Возле берега начинался ад: немцы лупили из всех стволов, частили пулеметы, бухали невидимые минометы, везде лежали убитые наши бойцы, валялась разбитая техника, ярко пылала, подсвечивая красным, перевернутая машина. Укрывшись за перевернутой телегой, я скинул бушлат, клеши и ботинки, сложил вещи в сидор, надежно завернул его плащ-палаткой. Крепко привязал все вещи к плоту. Зубами стащил алюминиевую пробку с бутылки, в ноздри шибанул острый водочный дух. Рядом , под огнем, раздевались другие бойцы, ротный подгонял. Выдохнул я, и сделал пару долгих глотков, щедро плеснул в ладонь водки, растер все, что было открыто, заткнул горлышко припасенной газетой, приколол иголку на горловину тельника и шагнул в воду. Страшно обожгла сентябрьская вода голые ступни, а нужно было еще плыть, подумал, что температура воды 5-6 градусов. Глянул вниз и обомлел, вода была красной. А впереди река будто взбесилась: кипела, закручивалась бурунами, вставала причудливыми смертельно опасными цветками, окатывая расплавленной кровью и жалящими осколками. Смерть пела свою песню, творя великую жатву. В ночной тьме река сверкала как при свете яркого дня, освещенная разрывами и ракетами.
Поплыли, раздвигая воду, пахнущую острым железистым запахом смерти, я и пятеро наших бойцов, держась за плот из камыша. Мимо плыли трупы, вокруг вставали султаны разрывов, кто- то страшно кричал, получив смертельное ранение. Вдруг на середине реки Ванька, что плыл чуть впереди, захрипел и стал отваливаться от спасительного плота. Подплыл я поближе, некогда было разбираться, подхватил товарища и закинул его на плот, от чего тот сильно осел. И так погребли мы дальше. От близкого разрыва слева волной нас чуть не опрокинуло, но устоял плот, а один из бойцов исчез, убило, видать.
Ближе к правому берегу у меня страшно свело ногу, почуял я, что сейчас камнем пойду ко дну. Успел выхватить иголку из тельника, воткнул в мышцу, вроде отпустило. А рядом с правым берегом пули стояли сплошной стеной. Даже и не вспомнил потом, как выполз на мокрый берег, оскальзываясь и задыхаясь, как подтаскивал плот с Ванькой и пулеметом под обрыв. Привалился к холодной песчаной стенке, почувствовал страшный озноб. Трясущимися руками зашарил по плоту, в поисках свертка, выдохнул- все на месте. Торопливо достал бутылку с остатками водки, отхлебнул пару глотков, растер руки и ноги. Потом подполз к Ваньке, тот был ранен в руку. Приподняв ему голову, влил в него пару глотков, достал индпакет, перевязал товарища. Понемногу тот стал приходить в себя.
-Полежи тут,-сказал ему,- а мне наверх надо, наши там бьются, помощи ждут. Скоро санитары подойдут, заберут тебя в санбат. – И сунул ему в руки бутылку, в которой еще плескалось граммов 50 водки.
Скинул я мокрые вещи, из плащ-палатки вытряхнул почти сухую одежду, натянул прямо на голое тело. Ваньку накрыл плащ -палаткой, подхватил пулемет и пару цинков и пополз по осыпающемуся песку вверх по склону.
На крошечном пятачке шла яростная битва, казалось, закипела даже земля. Пули разозленными осами гудели так густо, что было видно, как дрожит раскаленный воздух.
-О, морячок, да не один, давай к нам, – проорал появившийся справа сержант, блеснув белками на закопченном лице. -Да ты не один. Патроны нам нужны как воздух. Ставь пулемет в ячейку, успели отрыть, и давай, строчи.
-Там внизу, плот камышовый, мой раненый товарищ и цинки еще с патронами остались.
-Не переживай, друг, сейчас бойцов пошлю, принесут все, ты сейчас как воздух тут нужен, а не то скинут нас фрицы в воду. Сам понимаешь- тысячи жизней спасем, отстояв пятачок.
Поставил я свой пулемет, споро приладил щиток, вставил патронную ленту, поудобнее облокотился  и нажал на гашетку. Ох, как весело и зло запел мой друг-пулемет, выкашивая врага. И прижались немцы, почувствовали, что не в гости пришли на чужую землю, у этой земли издревле есть свои хозяева, которые любят эти неоглядные просторы  и готовы за них жизнь отдать. А пулемет пел свою песню, вплетая свой голос в какофонию страшного боя.
Всю ночь стрелял я с короткими перерывами, уже перестал чувствовать руки, глаза почти перестали видеть, различал я только вспышки напротив, туда и стрелял. А из-за моей спины подползали мокрые, тяжело дышащие бойцы. И давешний сержант укрывал их в наспех отрытых окопах. И к утру весь наш пятачок был основательно изрыт, а немцы оказались под плотным огнем. Потек тонкий ручеек бойцов, становясь все шире-шире и, прорвавшись, выплеснулся могучей волной, сбивая ненавистного врага, щедро поливая горячей алой кровью родную землю.
Уже когда взошло солнце, у меня кончились патроны. Замолчал пулемет. Подполз ко мне давешний сержант, на голове у него была окровавленная повязка, разжал мои закоченевшие негнущиеся руки, оторвав от пулемета.
-Ну хорош-хорош, браток. Все, наши закрепились. Теперь не скинут. Отдохни.- И сунул в рот горло фляжки.
Я жадно глотнул и закашлялся. Во фляжке был спирт, а сержант сунул мне в рот кусок сухаря.
-Как же ты, браток, доплыл?
-Так водку не всю выпил и не спрятал в сидор, -прошамкал я, рассасывая сухарь. - Пара глотков внутрь-и растерся. То же сделал на этом берегу. -Я выдохнул. - А другие всю бутылку выпили- везде смерть была, страшно очень. Вот какая она водка: кого убивает, а кому жизнь спасает.- И уснул, привалившись к стенке окопа.
И уже не слышал я, как песню моего пулемета подхватили его браться, зло и весело выводя «Та-та-та». А бой катился вперед- мы освобождали Родину.
От автора:
Этот рассказ про моего деда- сибиряка, защитника блокадного Ленинграда. В нашей семье из поколения в поколение передается его рассказ о форсировании Днепра. В этом произведении много художественного вымысла, но про водку я слышала от самого деда.