Обмен

     В 69-м году блистательная повесть Юрия Трифонова с таким названием,  опубликованная в журнале «Новый мир»,  ошеломила страну накалом шекспировских страстей.  Сегодня это слово само по себе не означает ничего - требуется какое-то дополнительное определение: обмен мнениями, впечатлениями, опытом…. А всего лишь лет пятьдесят -  шестьдесят назад никаких дополнений и определений не требовалось.   Смысл был единственный - обмен жилплощадью.
     За пару лет до выхода повести проблема обмена обострилась в роскошной квартире на Кутузовском проспекте. Сначала о самой квартире. «Роскошная квартира на Кутузовском» - как привлекательно это звучит! Потолки – три двадцать, просторная прихожая, семиметровая ванная комната, пятнадцатиметровая кухня с двумя окнами. Большая комната  аж в тридцать шесть кв. метров, две смежные - двенадцать и четырнадцать. И заметьте – все окна во двор, тишина и покой обеспечены.
     Но. За полгода до описываемых событий «роскошная» квартира становится уж слишком коммунальной - рождается одиннадцатый житель по имени Вовка, и существование остальных десяти значительно усложняется.      
     А теперь о самих обитателях. В большой комнате их семь, это Лобанковы - простая русская семья  из четырех поколений. Прабабушка 84-х лет, для всех она бабаЗина, ее сын Егор Сергеевич с женой Анной Степановной - «юные пенсионеры», их дочери 30-ти летняя Зоя и 20-ти летняя Галя, муж Зои Василий и вышеупомянутый Вовка.
     В 30-м году 18-летняя Анна Степановна вышла замуж за Егора, и через две недели в составе раскулаченной семьи загремела из воронежской области на север Урала. Муж бабыЗины Сергей умер у нее на руках от пневмонии  ноябрьской ночью в столыпинском вагоне  где-то под Алапаевском. В 37-м родилась Зоя, в 42-м Егор был отправлен на  фронт, в 44-м  после двух месяцев госпиталя  комиссованный по ранению и контузии вернулся в спецпоселение.
     В 46-м Лобанковы стали москвичами. Москва остро нуждалась в рабочих руках,  и Егору с семьей было разрешено  покинуть спецпоселение, учитывая его фронтовые заслуги. Сначала жили в бараке, а в 47-м родилась Галя, и они переехали в большую комнату на Кутузовском.
     В двух смежных  проживает простая еврейская семья из трех поколений: бабушка Анна Натановна 82-х лет, ее дочь Ольга Яковлевна с мужем Марком Израилевичем  и их  пятнадцатилетний сын Антон. Они в этой квартире всего пять лет в результате обмена двух маленьких комнат в разных районах Москвы.
     В гости к Анне Натановне иногда приходит  подруга ее детства Клара Иосифовна,  разговор  идет преимущественно на идише. Как-то раз  они сидели за столом, пили чай с  яблочным пирогом,в тесто которого по старому еврейскому рецепту добавляется апельсиновый сок. Вдруг неожиданно, как черт из табакерки, в комнату влетел  вытянувшийся за  лето раскрасневшийся Антон с  выгоревшими
вихрами, торчащими в разные стороны.          
     - ЗдрасьтетётяКларакакдела! - выпалил он скороговоркой, схватил кусок пирога и футбольный мяч. - Извините, бегу.   
     - Детка, подойди-ка  ко мне, - сказала тетя Клара.
     - Не могу, бегу, извините!
     - Подойди. Ко мне. Детка, - повторила она твердо. Антон остановился, как вкопанный. Смерив его взглядом с головы до ног и обратно, Клара Иосифовна  произнесла фразу, которая прочно вошла в семейную историю, и много лет будет рассказываться как анекдот:
     - Азохен вей, Аннушка, твой внук совсем не похож на еврея, он похож на спортсмэна.
     Марк и Ольга - инженеры в одном из многочисленных московских НИИ.   
В 39-м году Марк был призван в армию, в 40-м «протягивал братскую руку помощи Бессарабии», затем окончил  офицерские курсы и в звании лейтенанта всю войну командовал  пулеметным взводом. В маленьком матерчатом мешочке он хранит все извлеченные из него осколки. Периодически  ложится в госпиталь ветеранов, а когда встревоженная жена спрашивает о причине,  Марк улыбаясь неизменно отвечает:
     - Ерунда! Эхо войны.
     Егор Сергеевич и Марк Израилевич иногда уединяются в кухонном закутке с четвертинкой (никогда не больше) водки. У обоих по два ордена Красной Звезды «за мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского долга в условиях, сопряжённых с риском для жизни». Разговаривают вполголоса, порой переходят на шепот, наклоняясь друг к другу. Им никто не мешает и  близко не подходит.
     Марк Израилевич - МаркИз, так его зовут сотрудники.  Во время Шестидневной войны на Ближнем Востоке  появляется официальный термин - «израильские агрессоры», поэтому теперь Маркиз для сослуживцев еще и Марк Агрессорович. Он - главный герой нашего рассказа, поскольку единолично занимается обменом. Причин этого  безоговорочного  выбора  домочадцев  две: у него опыт предыдущего обмена и особо ценный в столь сложном деле  талант ведения разговора в спокойном, благожелательном и  вежливом тоне. Соседи ни разу  не видели его рассерженным и  невыдержанным по отношению к любому собеседнику. Таким умением никто в квартире похвастаться не может.
     Соседи живут в «тесноте, да не в обиде». Описанных Зощенко страстей не бывает и в помине. Представители старшего и среднего поколений называют друг друга исключительно по имени - отчеству. «Добрососедские отношения» - вот самое точное определение атмосферы, царящей в квартире.
     Тем не менее возникают напряженные моменты, особенно по утрам - у ванной и туалета выстраиваются очереди. Все торопятся, кто на работу, кто на учебу. Обе бабушки в это время не выходят из комнат.
     Уже год информация об их квартире печатается в «Бюллетене по обмену жилой площади», который издается раз в неделю по четвергам. Марк покупает каждый номер и обводит красным карандашом подходящие варианты для последующего общего обсуждения  на кухне.
     В коридоре на тумбочке стоит массивный черный  телефонный аппарат. Периодически раздаются звонки по обмену. Если Марка нет, просят перезвонить после семи вечера. Когда он дома, любой, взявший трубку, громко и протяжно произносит:
     - Обме-е-е-н! Марк Изра-айлич! - Все бросают свои дела и выходят в коридор. Марку нравится быть в центре внимания.  Небольшого роста, сухощавый, сероглазый, лысый, с длинным еврейским носом и ямочкой на подбородке он чувствует себя Маркизом, говорит по телефону подчеркнуто учтиво. По окончании разговора восхищенная Анна Степановна порой  обращается к молодому поколению со словами: - Учитесь, молодежь!
 
     Этого звонка ждали.
     - Обмен! Марк Израйлич, 3-я Парковая!!
     Все население квартиры собирается в коридоре, еще бы - это самый желанный вариант для обеих семей. Появляются даже бабаЗина и Анна Натановна с Кларой Иосифовной, зашедшей проведать подругу. Марк степенно выходит из комнаты, берет трубку, протянутую Василием - мужем Зои.
     - Добрый вечер, Николай Тимофеевич... Понимаю, понимаю... А что конкретно вас беспокоит? Совсем рядом, три минуты ходьбы …. Нет, нет, «Студенческая», следующая за «Киевской»… Из окна  метро не видно, все окна выходят во двор.
     В некотором смысле это моноспектакль. Марк стоит выпрямившись, расправив плечи, чуть выпятив грудь вперед, слегка кивая головой. В левой руке телефонная трубка с вытянутым вдоль нее указательным пальцем. Зрители напряженно смотрят на  Марка, вот-вот решится главное.
     - Николай Тимофеевич, милейший, не беспокойтесь об этом ради бога. Даю вам честное слово - до метро не больше трех минут. Мало того, я укладываюсь в две с половиной, когда спешу…. Нет, дорогой мой, к сожалению,  из окна метро не видно, ведь окна  выходят во двор. Но это же плюс, а не минус!...Извините, но я никак не могу понять… Зачем вам видеть метро из окна?
     Ольга Яковлевна внимательно наблюдает за мужем. Он  слегка сужает глаза, на лице появляются желваки. Ольга начинает волноваться.
     Слушая собеседника, Марк перекладывает трубку из левой руки в подрагивающую правую,  кисть которой изуродована мелкими осколками от разорвавшейся в ней немецкой гранаты. Рука постепенно сжимается так, что кисть бледнеет, вены на внешней стороне вылезают жесткими жгутами, костяшки пальцев заострились. Такое происходит с Марком в моменты особого напряжения.
     (Советские гранаты Ф-1 после удаления чеки можно было держать в руке сколько угодно. Марк предположил, что и немецкие действуют так же. Но после выдергивания  шнура их надо было бросать обязательно, поскольку через 4,5 секунды следовал взрыв. Немецкая граната Stielhandgranate 24, прозванная нашими солдатами «колотушкой» за длинную ручку,  в июле 43-го взорвалась у Марка в поднятой для броска руке. Именно благодаря длинной ручке кисть и ее основные функции удалось сохранить, но вид был устрашающий.)
     Волнение Ольги Яковлевны сменяется тревогой. Марк, продолжая слушать, напрягается и вытягивается, как струна. Его левая рука медленно сжимается в кулак, никто кроме Ольги этого не замечает. 
     Внезапно он орет в трубку, все вздрагивают, а бабаЗина крестится. Вероятно, таким голосом Марк  отдавал команду «Огонь!!!» своему взводу на Волховском фронте: 
     - Зато!!!  Из окна!!! Видно Останкинскую башню, WW вашу мать!!!!!!   
     И с размаху швыряет трубку на телефонный аппарат.
     Общее оцепенение длится секунд пять. Тишину нарушает Клара Иосифовна, окончившая гимназию задолго до революции:
     - Моветон, Маркуша, ну, нельзя же так!
     Эта фраза, как  выстрел стартового пистолета.  Взрыв хохота сотрясает квартиру. Василий сползает по стене, держась за живот. БабаЗина смеется, прикрывая ладонью беззубый рот. Анна Натановна вытирает слезы платком, покачивая головой и улыбаясь. Анна Степановна, Зоя и Галя заливисто хохочут и аплодируют.
Ольга Яковлевна в шоке, Антон шепчет ей что-то на ухо, успокаивает.
     Марк Израилевич явно смущен, он растерянно смотрит то на одного, то на другого, извиняется. Его никто не слышит. Егор Сергеевич подходит к Марку, обнимает его:
     - Горжусь тобой, лейтенант!

     Семейство Лобанковых продолжало расти - у Вовки появилась сестренка Зиночка. Галя вышла замуж за Виталия и переехала к нему.
    
     Обмен совершился только через три года.
     Ни бабыЗины, ни Анны Натановны, ни Клары Иосифовны уже не было.
     Вовка буквально прилип к Антону, считал его старшим братом. Узнав, что Антон не будет жить с ними, горько заплакал. 
 
     В день расставания мужчины обнялись, женщины не могли сдержать слез.
 
     - Дорогие мои! Не будем грустить! Мы ведь давно уже не соседи. Мы близкие родственники, - с улыбкой сказал Марк Израильевич.