Беседка

Моим друзьям, приятелям и просто знакомым посвящается

Двор
----
Лёху и Саньку объединял двор. Не царский, а обычный ленинградский в пролетарском районе, окруженный разномастными пятиэтажками, ничем не выделявшийся из ряда сотен подобных. Еще общим у них был класс. В детстве для прочных отношений бывает достаточно пространственно-временного совпадения. Из школы возвращались вместе, а потом еще долго ошивались у лёхиного подъезда, ведя бесконечные разговоры обо всем.

Зимой к беседам прибавлялось раскатывание ледяной дорожки до трех-четырехметровой черной колбасы, по которой можно лихо прокатиться «на ногах». Подобную деятельность не одобряли всепогодные бабушки у подъезда, хотя пацанов не сильно журили. То ли вспоминали свое детство, то ли внуков, а может чувствовали сродство своей беседки под открытым небом с двумя разговорчивыми школьниками.

Санька, рыжий крепыш, обильно читал всю подобающую возрасту литературу, поэтому вечно придумывал романтический антураж для любых занятий. Ребята не просто катались на лыжах по двору, а покоряли полярные широты, не лазали по гаражам и сараям, а скрывались в горах от преследовавших их индейцев, а мяч метался в проемы пожарной лестницы, чтобы нажать кнопку, открывающую вход в подземный ход древней пирамиды.

Лёха был серьезным и ответственным тощеньким брюнетом, задумывавшимся над каждой фразой и вяло реагирующим на шутки. Саньке нравился такой слушатель, и он настойчиво развивал в нем умение смеяться над любой забавной глупостью, каковые умел производить в неограниченном количестве. Лёха в свою очередь с удовольствием впитывал рассказы приятеля, которые с лихвой заменяли книги, которые он терпеть не мог. Полуграмотные, но строгие бабка с дедом в деревне, куда его отправляли на лето, зорко следили за выполнением внуком обязательной программы школьного чтения. Суровое воспитание имело результатом сильнейшее отвращение к книгам у школяра.

Больше парочка ни в чем не совпадала. Санька жил в своих книжных мирах, Лёха любил мастерить и часто пропадал в кружках Дома пионеров и школьников. Даже друзья и компании в школе у них были разные. Их приятельство являлось тонкой ниточкой, связывающих два непересекающихся мира детей. Санька, хоть и по книгам, но лучше знающий жизнь, как-то сказал, что друг – очень важное и ответственное слово, и применять его к любому знакомому нельзя. Лёха надолго задумался над такой неожиданной максимой, чего явно ни разу не делали нынешние собиратели френдов в соцсетях.

Приятельство протекало без каких-либо изменений лет шесть, пока пубертат не начал переставлять фигуры на доске жизни. Как любой нормальный пацан Лёха считал ниже своего достоинства общаться с девчонками, свысока поглядывая на их «глупые» игры с куклами и в классики. Время сменило высокомерие на опаску, и он еще больше стал сторониться девушек, наблюдая из своих психологических укрытий за тем, как на глазах сверстницы начали удивительное превращение в существ столь же привлекательных, сколь и опасных.

Санька, напротив, нашел для себя дело жизни. Он быстро перешел от озорных щипков за все более выпуклые формы одноклассниц, к тисканью в подъездах и даже, страшно сказать, целовался с Галей, не по годам взрослой толстушкой из параллельного класса. Поначалу он рассказывал о своих похождениях Лёхе, вызывая у того мечтательную задумчивость, но по мере того, как вылазки в стан амазонок становились все отчаяннее и смелее, доходивший до приятеля поток информации скудел.

Поначалу Лёха сильно переживал свое явное аутсайдерство в новой реальности, но ближе к концу школы его полностью поглотила усиленная учеба и из всего женского рода в удел школяру достались лишь музы науки. Санька учебу не жаловал и постепенно скатывался в троечники, совершенно о том не переживая.

Последний звонок окончательно сжег мосты детского соседства и приятельство тихонько угасло. Лёха поступил в Военмех, Санька пролетел всюду и приземлился в каком-то радиотехникуме. Иногда они случайно пересекались на трамвайной остановке, но Лёха с наплечной сумкой вечно спешил на пару, а Саньку сопровождала какая-нибудь девица, причем каждой раз новая. Поэтому их общение сводилось к взаимному приветствию с вежливой имитацией радости случайной встречи.

Допрос
------
Короткое свидание тет-а-тет произошло лет через семь после школы серым позднеосенним ленинградским утром. Оба как обычно спешили, но в ожидании трамвая все же удалось поговорить. Санька рассказал, что после техникума попал в армию. Служил на севере Карелии на отдаленной маленькой точке: начальство наведывалось редко, дедовщины не было. Летом гнус, зимой обжигающий сырой ветер, зато не плюет свинцом жаркое афганское солнце. От бабушки в наследство досталась комната в коммуналке в центре города, и сейчас он вывозит свои пожитки. Появление собственного жилья принесло свободу, и он женился. Еще летом. Саньку переполняло желание поделиться всеми накопившимися новостями, но он взял себя в руки и поинтересовался у приятеля, что у того нового.

Лёхин рассказ оказался коротким и немудреным. Он уложился всего в несколько фраз: после института распределился в «ящик», там и тянет лямку молодого специалиста. «А подруга?» поинтересовался Санька. Лёха даже сразу не понял, о какой подруге идет речь, и пока решал, что ответить, Санька поспешно бросил: «Приезжай к нам в гости сегодня. Лучше с подругой. Пиши адрес…». Выпалив адрес, он запрыгнул в закрывающиеся двери трамвая и весело помахал рукой из окна, оставшемуся на остановке задумчивому приятелю.

Вечер у Лёхи был как всегда свободен, и он решил нанести визит отчасти в надежде послушать всегда веселые санины байки, отчасти чтобы взглянуть как приятель устроился на новом месте. Ленинградские коммуналки встречались очень колоритные. Столетние дома, пережившие революцию и блокаду, с квартирами в боевых шрамах перепланировок являли собой удивительный коктейль убогости и чистоты, несли ауру прошедших через них сотен жильцов, оставлявших после себя незримые, но уверенно ощущаемые фантомы – маленькие привидения маленьких людей. Жить здесь было тяжело, но приходить в гости всегда интересно.

Квартира располагалась в бельэтаже, поэтому высота потолка уступала только глубине комнаты. Ширина не впечатляла – почти точно в размер огромного окна, выходящего во двор-колодец. Судя по свисавшей с потолка тяжелой, почти театральной люстре, которая тем не менее ничуть не давила, комната была центральной частью некогда просторной залы, поделенной победившим пролетариатом на три или больше частей.

Санину избранницу звали Света. Как это обычно бывает со Светами, девушка была естественной жгучей брюнеткой с заметной в разрезе глаз примесью азиатской крови. Лёха вежливо поздоровался, вручил хозяйке сверток с купленным в попавшейся по дороге булочной кексом, и, усевшись на указанный Санькой диван, стал потихоньку осматриваться. Санька не обманул ожидания. Он сыпал армейскими байками, хотя несколько историй оставил недосказанными, вероятно потому, что при молодой жене их неудобно было передавать в красках.

Все это время Света внимательно разглядывала гостя, о котором, безусловно, была наслышена, изредка вставляя в разговор короткие комментарии. Поймав паузу в мужской беседе, она спросила, почему Лёха не привел свою девушку. Лёха вяло ответил, что она сегодня занята и решил, что закрыл тему, сказать по которой ему было решительно нечего, по правде говоря.

В институтские годы он всего пару раз целовался после возлияний на домашних вечеринках, а девственность потерял случайно на отвальной дискотеке в колхозе на третьем курсе. Его увела в ночь из гремящего зала незнакомая подвыпившая студентка курсом старше. Она была крепка телом и непримечательна лицом, зато настоящая. На танцпол Лёха больше не вернулся, а с задумчивой улыбкой тихо прокрался на свою койку в бараке и уснул. Усталость, портвейн и пережитое приключение надежно свалили «колхозника поневоле» с ног. На следующее утро приехали автобусы со сменой, а протрезвевший Лёха старательно шхерился и, подобно фронтовому разведчику, старался не попасться на глаза своей вчерашний нечаянной подруге и тем более не оказаться с ней в одном автобусе.

Колхозный роман на час пронесся в Лёхином мозгу, и он аккуратно перевел разговор в более нейтральное русло, попытавшись узнать кем работает Санька. Но без хамства или без должной тренировки соскочить с любимой женской темы не так-то просто. У Лёхи опыта не было, и остаток вечера прошел в неравной борьбе: он все время пытался заговорить о работе, а Света ловко возвращалась к амурным вопросам и хотела знать все о несуществующей Лёхиной пассии. Лёха жалко отбивался, Саня не принимал ни чью сторону, его явно забавляла дуэль.

Вопреки расхожему мнению, нормальные мужики не любят обсуждать своих женщин. Разговоры на эту тему сводятся или к абстрактным заключениям обо всем женском племени, или к обсуждению юнисекс черт характера, то есть публичного социального лица своих знакомых. «Серьезные» обсуждения слабого пола можно услышать лишь в коллективах, напрочь лишенных женского внимания – в армии, тюрьме и компаниях закомплексованных подростков. Впрочем, в таких рассказах фантазии всегда превалируют над правдой.

Наверно поэтому Санька решил воспользоваться внезапной оказией и узнать о приятеле побольше. Во хмелю любопытство взяло верх над понятиями чести. Все трое неожиданно узнали, что девушку зовут Ира, что они бывшие сокурсники, но работают в разных местах. Лёха на ходу выдумывал биографию девушки и историю отношений, но вскоре стал путаться и даже произвел сам себе контрольный выстрел в голову, назвав ее Ритой.

Осознав угрозу превращения разговора в перекрестный допрос, Лёха очередной раз сделал отчаянное усилие вернуться к работе и сказал, что Рита – сотрудница из соседнего сектора, и сегодня с ней обсуждали производственные вопросы, потому и оговорился. Но из железной хватки мягких лапок выскочить таким дешевым приемом не получилось. Света не унималась: «Она симпатичная?». Лёха неожиданно для себя сделал ход конем: «Да она вообще замужем». В других обстоятельствах это был бы полный провал, Света уже было открыла рот, чтобы сказать «ну, и что?», но, взглянув на новоиспеченного мужа, осеклась и неожиданно сменила тему, начав взахлеб рассказывать, как они провели медовый месяц, точнее неделю, в Крыму.

Двадцатилетние женщины подчас так увлекаются охотой, что даже оставшись без патронов и заполучив трофей своей мечты не могут остановиться и спокойно полюбоваться дичью в естественных условиях ее обитания, а продолжают «вести» цель, в надежде, что другая Диана пустит стрелу или метнет свой аркан. В самом деле, не пропадать же добру.

После неожиданного отвода светиных войск, Санька все же рассказал, что трудится в мастерских автоэлектриком, но учится на курсах водителей, потому что за рулем платят больше, да и работа почище. Хотя электрики – своего рода элита, цех – он и есть цех.

Прощались далеко за полночь. Хозяева приглашали заходить в гости: Санька с пьяной искренностью, Света с тайной надеждой увидеть Иру… Или Риту. Лёха брел по темным улицам спящего города в направлении к дому. Общественный транспорт уже не ходил, на такси денег не было. Да и где поймаешь такси в два часа ночи. Отраженный эхом домов сзади послышался знакомый скрежет и из-за поворота показался следующий в парк темный вагон. Недолго думая, Лёха бросился ему навстречу, размахивая рукой аки таксисту. Неожиданно трамвай остановился прямо на перекрестке и открыл переднюю дверь. Лёха запрыгнул с громким пионерским «спасибо». Усталая вагоновожатая бросила – «В парк», он кивнул, демонстративно прокоцал талон и, плюхнувшись на теплое сидение над печкой, уткнулся в окно, в который раз вспоминая разговоры сегодняшнего вечера.

В глазах мелькали стройное светино тело, ее улыбающиеся пухлые губы и ямочки на щеках, но жалящие уши вопросы вколачивали Лёху как гвоздь в его собственное вранье, заставляя втягивать голову в плечи. Под аккомпанемент звенящей в мозгах пилы, он дал себе обещание никогда не пытаться обманывать женщин. Не из порядочности, а из чувства самосохранения. А когда к вкрадчивому светиному голосу добавился детский плач, Лёха не на шутку испугался, дернулся и проснулся. Плач обернулся скрежетом колесных пар. Трамвай закладывал поворот. «Никогда не женюсь» – подумал Лёха, встал и подошел к двери, показывая, что собирается выходить. До дома оставалась еще пара остановок, но из опасения снова уснуть он решил, что благоразумнее проделать оставшийся путь пешком.

Дно
---
Встретились они зимой в середине девяностых. Новоиспеченный царственный Санкт-Петербург второй версии по состоянию дорог, фасадов и фонарей больше напоминал послевоенный Ленинград. С настроением людей дело обстояло еще хуже. Хмурые озабоченные горожане, обходя по черным обледенелым тротуарам серые сугробы, спешили поскорее спрятаться в своих жилищах. Веселье излучали только подвыпившие компании, которые прохожие предусмотрительно старались обходить стороной. То обстоятельство, что Невский был чуть почище и светлее за счет расплодившихся в первых этажах магазинов, мало меняло состав публики. Обходя веселую теплую компашку в кожанках, Санька чуть не столкнулся с идущим навстречу Лёхой.

Оба обрадовались встрече, отошли в сторонку, и после дежурных приветствий Санька поинтересовался, куда приятель держит путь.

– Домой. Ходил покупать лекарства матери.

– Спешишь? Может посидим где-нибудь. Сколько лет не виделись?

Лёха привычно задумался над ответом, Санька не торопил, разглядывая его. Вид у приятеля был жалкий: старое пальто, похоже, еще со студенческих времен, не придавало солидности еще сильнее похудевшему низенькому Лёхе. Издали его легко можно было принять за школьника, если бы не глаза. Серьезные и печальные.

– Может в другой раз? Сегодня не захватил с собой денег.

«Не захватил денег, идя в аптеку», – подумал Санька и дружелюбно произнес – Брось. Я угощаю. При чем тут деньги? Отмазка не принимается.

Еще секунд пятнадцать Лёха обдумывал предложение, понимая, что если сейчас откажется, то они опять потеряются в большом городе на годы. А ему очень хотелось прикоснуться к теплой памяти детства, где настоящее было ярко, будущее безоблачно, а прошлое не имело значения. Погода отметала бюджетные форматы проведения нескольких часов вместе, и он согласился.

Санька деловито повел его прочесывать боковые улочки, где чуть ли не за каждой дверью им готовы были налить. В Лёхином представлении, заботливо сформированным перестроечным телевидением, все без исключения подобные заведения являлись бандитскими притонами, и он целиком доверился приятелю, заглядывавшему в окна и двери, за которыми бурлила ельцинская алкогольная река. На Стремянной Санька определился, и они спустились в полуподвальное помещение, состоящее из двух залов. Пока приятель у стойки что-то обсуждал с хозяином кавказской наружности, Лёха осторожно рассматривал посетителей. Под синей пеленой табачного дыма обосновалась публика всех мастей. Основную массу составляли мужчины. Женщины разбавляли только большую компанию, гулявшую во втором зале. Бомжей, молодой шпаны и интеллигентов не наблюдалось. Свирепых бандитов тоже.

– Пойдем, – пригласил рукой Санька, и они уселись за покрашенный бурой масляной краской небольшой тяжелый стол в глубине зала.

Вскоре принесли закрытую бутылку водки, мисочку с маринованным огурцами и тарелку с мясной нарезкой, от вида которой Лёха сглотнул слюну. Он уже лет пять не то что не пробовал, но и не видел копченой колбасы не через стекло.

– Ну, рассказывай! – Сказал Санька, пристрастно осматривая со всех сторон бутылку и наливая по полной стопке. – Не паленая, кажется.

Выпили за встречу, и Лёха поведал, как их ОКБ потеряло заказы, потом начались задержки зарплаты, вплоть до полного прекращения выплат, появились в еще недавно секретном здании арендаторы. Сильнее всего Лёха убивался по распроданным станкам в экспериментальном производстве.

– Ну ладно, мы, бездельники, давно балду пинали. Но станки-то классные были! Когда вывозили, подумал: хоть кому-то для дела послужат… Оказалось – на металлолом. Представляешь! Они даже ворованное не могут нормально продать!

– Ворованное всегда прибыль дает. И незачем париться. Какого … ты там сидишь? Сейчас бабки рубить надо. Бизнес делать.

– Бизнес сейчас чересчур близок к могиле. А я не спешу.

– Брось! Это хозяевам стремно, а с работника какой спрос. Я хоть маленький человек в фирме, но по зарплате выходит раз в пять больше твоего.  И не задерживают. Я на фургончике дела фирменные развез и еще левый груз подхватил. В фирме не возражают – только бензин сам покупай и вози кого хочешь, если поручений нет. У меня месяц был – левак в три зарплаты вышел. Иди к нам! Я слово замолвлю, если человек понадобится…

Уже прилично захмелевший Лёха попытался представить себя бизнесменом. Как живут бизнесмены он не знал, а потому мираж вышел неполноценный – Лёха грузил какие-то коробки в фургончик.

– … Права у тебя есть?

– Нет. –  Мираж лопнул, оставив облачко радужных пузырьков.

– Ерунда! Сейчас быстро автошколы учат. Если умеешь водить, то права купить можно.

– Не хочу. Я скорешился в курилке с одним арендатором – делаю его сыну курсовые. У него компьютерная фирма и класс. Он мне разрешил пользоваться персоналкой, когда нет занятий. Не знаю, чем уж я ему так понравился. Видать просто спокойнее, когда при технике знакомые сидят. Меньше шансов, что чужие сопрут. У нас по коридорам кто только не шатается теперь. Ночью здание под охраной с собаками, а днем мне делать все равно нечего, сижу изучаю. Осилю – в программисты переквалифицируюсь. Говорят, дело очень перспективное в Америке, авось и у нас когда-нибудь будет.

Они еще долго обсуждали расцвет торгового бизнеса и судьбу остатков Лёхиной конторы. Под последнюю рюмку Лёха вспомнил теплый полумрак ночного трамвая.

– А как Света?

– Разошлись мы, – спокойно ответил Санька. – Я по бизнесу часто встречался с дистрибьютером. Шикарная женщина! Свое дело. Кроме торговли нашим товаром, она еще держит маленький бизнес по сопровождению ВИП. Ну там, встретить, трансфер, гостиница, экскурсии. Не путать с эскорт услугами. Не проститутки, а серьезные мужики в костюмах. А какие у нее знакомые! Артисты, политики… Не первого эшелона, конечно. Не те, что в ящике на всех каналах поселились, но все же… А Светка – клуша… Короче, сошелся я разок с Катей, а Светка когда узнала, скандал устроила. Ну я и ушел. После развелся, и с Катей свадьбу справили. Не полезла бы на рожон, может и вернулся когда-нибудь. А так…

– Дети есть?

– Дочь у Светки осталась. Но я им помогаю. Она со мной видеться не хочет, передаю через ее брательника.

– А Катя?

– А что Катя? Ей не жалко. Я ж из своих помогаю, а ей бизнес столько приносит, что мою зарплату она и не замечает. Я со своих только подарки ей дарю. К тому ж она тоже женщина и о детях правильно понимает…

– Я про ее детей спрашивал.

– Нет у нас детей. Не то время сейчас. Хрен знает, что завтра будет. Вот бизнес раскрутится, тогда подумаем.

– А если затянет?

– Что затянет?

– Бизнес. Вдруг не соскочишь. Привычка, брат, штука серьезная. С ней шутки плохи.

Санька только махнул рукой в ответ. – Я не спросил. Ты женился?

– Нет. Сам же сказал – такое сейчас время.

– Понятно. Давай лучше выпьем, чтоб не последняя.

Выпили и засобирались. Разгоряченная публика уже пару раз балансировала на грани потасовки – кто-то кого-то случайно задел, кто-то задержал взгляд дольше приемлемого.

На улице после водки казалось тепло и уютно. Санька поднял руку и остановил бомбилу.

– Тебе куда? – обратился он к Лёхе.

– Домой. В наш дворик.

– А мне теперь на север. Комнату я Светке оставил, у Кати живу. Коттедж у нее.

Они обнялись. Санька достал бумажку и что-то написал.

– Мой домашний. Звони, если надумаешь делом заняться.

Он плюхнулся в помятый, видавший виды Жигуль, и Лёха еще долго смотрел вслед удаляющейся машине. Ему вдруг стало жалко Свету, он подумал, что зря носил эти годы обиду на ее наивное и в общем безобидное любопытство. Видимо, ей действительно тогда важно было знать. Нечто внутри его растаяло и отпустило. Стало очень легко и спокойно. Он посмотрел на зажатую в кулаке бумажку с телефоном. Не прочтя порвал ее и выбросил на мокрый от льда и соли асфальт, загадав желание – еще раз когда-нибудь встретиться с Санькой.

Саммит
------
Все, чего мы действительно хотим, исполняется. Но не сразу. Желание должно настояться и доказать, что время превращает его в вино, а не в уксус. Солнечным весенним днем середины нулевых на Большой Морской Лёха заметил на противоположном тротуаре знакомый силуэт. Санька хоть и располнел, но рыжая его макушка сверкала в лучах весеннего солнца как маяк на мысу. Лёха рванул между стоящими перед светофором машинами и через несколько секунд уже положил руку на плечо приятеля, тот обернулся и расплылся в улыбке. Встреча с прошлым радовала обоих. Они крепко пожали руки и не сговариваясь почти одновременно выпалили «Посидим?!». Пошли по Гороховой к ТЮЗу подальше от толпы гуляющих по случаю ласковой погоды горожан и туристов.

По пути Санька травил шоферские байки. Он перешел на крупную технику и работал на фуре в строительной компании. От смены повозки веселых историй в его жизни не убавилось. Перейдя Канал, обнаружили средней руки кафе, через окно высмотрели единственный свободный столик и зашли. В помещении было светло и чисто. Тому способствовали высокие потолки, огромные витринные окна и апрельское солнце. Столики оккупировали в основном женские стайки, воркующие парочки и даже несколько семей с детьми. Приятели оказались единственной чисто мужской компанией в заведении. Лёха даже усомнился нальют ли им здесь. Подошедшая официантка развеяла их опасения и поставила пепельницу, заметив в санькиных руках зажигалку. Кратко обсудив алкогольные пристрастия, сошлись на виски.

Оба были явно довольны жизнью. Санька рассказал, что задумывается о приобретении собственного тягача, поскольку спрос на перевозки большой и самое время замутить собственный бизнес.

– Как ты попал к строителям? – полюбопытствовал Лёха.

– В 98-м фирма накрылась. У нас ведь все привозное было, а с таким баксом, кому мы нужны. Всех уволили, транспорт продали для покрытия долгов, что стало с хозяином – не знаю. Говорят, рванул за бугор. В офшорах кубышка у него была. Ну а я остался у разбитого корыта. Правда с машиной. Старенький Опель. Поначалу бомбил. Как-то подвозил солидного мужика. Он завел разговор о бухле. А ты ж знаешь, я не особый любитель. Так ему и сказал. Когда приехали говорит, что понравилось ему как я вожу, а если не врал про выпивку, то приходи, коль работа нужна. И визитку сует. Оказался начальником треста.

– Бывает же! Я думал, только в фильмах такое.

– Я тоже. – улыбнулся Санька. –  Через неделю пришел. Взяли. Поначалу водил у них газельку, а потом открыл категории и на фуру пересел. Не будучи алкашом легко найти шоферскую работу оказалось. В 99-м я уже попривык, а в нулевых оно как поперло, когда ипотеку придумали… Сам-то как?

– Да, все нормуль – я все-таки влез в ай-ти. Хоть и не программистом. Тестировщиком, но платят нормально, работа не пыльная. Индексация, страховка – все дела. В дефолт было тяжело, но мы выжили и к 2002 снова были в шоколаде.

– Ну, за тебя! Наконец-то и ты по-человечески жить стал.

– Спасибо.

Оба до глубокого вечера рассказывали о своей работе и чувствовали, что им интересно происходящее в другой сфере, и радостно, что каждый оказался на своем месте. За окнами становилось все темнее, бутылка походила к концу. Лёха, посмотрел сквозь стакан на лампу о чем-то задумался и сказал: – Давай за Катю твою, что ли.

– За нее не будем, – помрачнел Санька. – Бросила она меня в 99-м. Нашла себе ВИПа. Прав ты оказался – не может бизнес-баба остановиться в стяжательстве. О детях и слышать не хотела.

Санька рывком выплеснул в рот остатки из стакана.

– Извини. Не знал… Говорят, что первая жена от Бога, вторая от людей, а третья от Дьявола.

– Не знаю, мне третья нравится – рассмеялся Санька. – В тресте с кадровичкой познакомился. Хорошая тетка оказалась. Ну не куковать же одному в самом деле. Дети у нее уже большие, с нами не живут. У нас уже год медовый месяц.

– Тогда за…

– … Люську!

– За Люську!

– А каково твое женское имя? – спросил Саня.

– Имя мое по-прежнему Алексей. Один живу.

– И что, совсем никого не было?

– Были конечно. Но, понимаешь, не могу я. Упустил время. Кто сейчас остался: молодые мне не интересны. Телом хороши, но тело нужно на полчаса, а остальные часы что с ней делать? К тому же жадные, а я не олигарх. Сверстницы – все разведенки. И всем они хороши: через одну красивы и через две умны. Но рано или поздно поворачивается она к тебе своей раной. И всё!

– Раной, – ехидно подмигнул Санька.

– Я о душевной ране. Развод же всегда шрам оставляет. И почти всегда важная часть человека при разрыве остается не с ним.

Оба задумались и молча не чокаясь выпили, как за покойника.

– Может быть вдовы лучше, но мне не встречались.

– Вдову нельзя – с серьезным видом заявил Санька. – Это в оперетте вдова веселая. А в жизни – одного схоронила и тебя схоронит. У нас в учёте работает одна. У нее пятый муж, и четырех она на лафете уже свезла.

– Ну значит один доживать буду.

– А не боишься? Стакан воды в старости – не красивый образ, а печальная необходимость. Пенсии никакие, медицина платной становится, всем на всех насрать и с каждым поколением все гуще. Пионеры, помогающие старикам, остались у Гайдара-деда. А Гайдар-внук, волчьи законы воспел. Плохиш, …, одним словом.

Лёха задумался. Санька опомнился и продолжил.

– Не о том я. Забей!.. Чем ты себя занимаешь без женщин? Я в смысле свободного времени. У тебя его должно быть навалом.

– Так и есть. Читать начал. Догоняю пропущенное.

– Что читаешь?

– Все подряд. И классику, и всякие популярные книжки про человека и историю. Даже некоторых философов на зуб попробовал.

– Не сломал зубы? – Санька улыбнулся.

– Пока целые. Я ведь в дебри не лезу. Кашку в основном да протертые супчики. Мне экзамен не сдавать – сложные моменты можно и пролистать.

– Молодец! Завидую. А у меня времени на чтение не хватает. То «туда пойди», то «это принеси», то «тут сделай». Хотя любовь к книгам осталась крепкая, но только на кино часок выкроить получается.

– Кино – производное искусство. Выше книг в иерархии искусств только музыка. По книге можно снять множество фильмов, а по фильму даже книгу не напишешь. Только рецензию. Ненавижу рецензии. Мне до сих пор со школы Белинский в кошмарах является. Критики – шакалья профессия.

– Зато, если фильм оказался дрянь, всего два часа потеряешь. С книгой так не получится.

– Чтение тоже можно бросить на середине. Впрочем, ты прав. Сейчас столько макулатуры развелось море. Раньше думали, что советская цензура от нас шедевры скрывает, оказалось, что они золото намывали и нам его выдавали… Аудиокниги не пробовал? За рулем многие слушают.

– Пробовал, но привыкнуть не смог. Слова понимаю, а книга не ложится. Рассыпается.

– Соглашусь.

Они еще немного поговорили о литературе, расплатились, оставив щедрые чаевые приветливой официантке, и пошли проветрится. Весенний вечер приятно ласкал прохладными ладошками разгоряченные лица, они обсуждали пелевинские «Числа» и наслаждались моментом почти по-детски, как когда-то возле подъезда с бабушками. На прощание обменялись мобильными, хотя оба хорошо понимали, что это не для продолжения, а на крайний случай.

Рокировка
---------
К счастью, крайний случай не наступил, и их пути пересеклись прохладным ясным летним вечером полутора десятками годами позже. Пандемия то ли сходила на нет, то ли на время отступила для подготовки к очередной зимней кампании. Так или иначе, уставшее от масок и черного пиара население массово высыпало на улицы города. На фоне праздно шатающейся публики выделялся спешащий вдоль набережной Фонтанки грузный Санька. Обогнав очередную парочку, он вышел на свободный участок, прибавил шаг и метрах в двадцати по курсу заметил приятеля. Судя по неспешности и повернутой в сторону голове, тот явно прогуливался. Санька на мгновение засомневался, стоит ли обнаруживать себя, уж больно невесело было на душе. Но память победила, и он решительно пошел вперед. Метрах в трех они встретились взглядами.

Мужчины молча пожали руки, внимательно разглядывая друг друга. Лёха сохранил почти полный комплект волос, но был совершенно седой. От Санькиной рыжей шевелюры не осталось и следа – заканчивающаяся на затылке сияющая залысина явно служила непреодолимой первопричиной сбривания немногочисленных остатков. Первым нарушил молчание Лёха.

– Торопишься куда-то? Может пообщаемся?

– Сегодня уже никуда не тороплюсь. Бумаги оформлял. У меня выходные. А у тебя, я гляжу, променад?

– Ага. Зашел после работы в Летний сад. Я в нем после реконструкции еще не бывал. Все как-то не до того было.

Они не спеша двинулись по набережной, выглядывая место для уютного приземления.

– Не до того, – повторил Санька – С родителями проблемы или женился?

– Родителей уже давно проводил… Женился.

– Удивил, так удивил!

– Я сам удивился. Когда мы с тобой в прошлый раз расстались, я всю ночь не спал, все думал над твоим вопросом «не страшно ли одному». К утру понял – страшно. Еще неделю ходил, только над этим и размышлял… У меня на прошлой работе коллега была. Исключительно деловые отношения, приятная неглупая женщина, хоть и неброская с виду. Работать и общаться с ней было комфортно. Не в гендерном смысле, просто человек порядочный и работник ответственный. Не люблю сплетников, но и они иногда полезны. Узнал, что от нее муж ушел. Очень хотел детей, а у них ничего не получалось. Она всё поняла и его отпустила.

– А почему именно она?

– Сам до сих пор не знаю. Я себя за неделю раздумий довел до состояния, когда уже не соображал, что творю. Просто подошел к ней в обед и предложил жить вместе. Без подготовки, без вступлений. Она на меня внимательно посмотрела, ничего не сказала и ушла. А я другого и не ожидал.

– С ее судьбой и твоими подходами могла бы и врезать, – прокомментировал Санька.

Тем временем подошли к большому пабу, в котором оказалось не слишком шумно.

– Зайдем?

Санька пожал плечами. – Я на мели, а здесь, похоже, дороговато.

– Вот и славно, – обрадовался Лёха. – А то за эти годы мой должок за вечер в 90х процентами оброс как бомж щетиной.

Приятели рассмеялись и решительно двинулись в темную глубину бара. Пройдя в поисках места поуютнее мимо нескольких разношерстных офисных компаний среднего возраста, угнездились в дальней комнате. Лёха заказал пиво и стейки и, поймав санькин вопросительный взгляд, продолжил повествование.

– А через пару дней подходит ко мне Наташа – ее Наташей зовут – и так же без подготовки говорит: «Я согласна. Давай попробуем.»

– Женщина! – восхитился Санька. – Это у тебя сюжеты из сказок, а не у меня из кино.

– Ты погоди. Это не сказка – присказка. Короче, приехала она ко мне. Поначалу жили в разных комнатах. Только на работу вместе и на кухне. Ну а потом…

– Можешь не продолжать. Все понятно.

– Через полгода я понял – правильный выбор был. Она, похоже, тоже. Вот такая аномалия случилась – из дружбы любовь получилась.

– Почти стихами. У тебя всё не как у людей. За то тебя и ценю, – резюмировал Санька, отхлебнув чуть ли не пол бокала. – Хорошее пиво!

– Еще не всё! Через год стал замечать, что-то скрывает от меня. Озабоченная ходит. А как-то вечером подходит ко мне, садится напротив, и говорит: «У меня ребенок будет». И в слезы. Я ей: «Ты чего?». Она: «Ты же сошелся со мной за стерильность». Я только покрутил у виска…

– Фига се, – присвистнул Санька. – Это правда? Ты ей такое говорил?

– Да ни разу! Я похож на идиота? Даже не думал так. Когда решился подойти с предложением, ко всему уже был готов. У нее такая рана осталась от первого брака. Я как мог успокаивал ее. А когда дочка родилась, то у Натахи времени на дурь не осталось. Я теперь думаю, может и хорошо, что она меня потерять боялась. Меньше думала об опасности поздних родов, ей уже под сорок было. Но медицина сработала справно.

– За Наташку! – подвел итог Санька.

Выпили и занялись стейками. Лёха, попытался поскорее скинуть с себя непривычную роль ньюсмейкера и поинтересовался, купил ли Санька фуру.

– Не купил… И очень удачно. До кризиса не успел, все выбирал получше да подешевле. А пока выбирал не выгодно стало. Крупные транспортные компании теснили, чинуши научились доить за каждый чих, да и мотаться неделями в рейсах вне дома уже тяжеловато. Труд и бизнес в нашей Раше не совместимы оказались.

– И как ты сейчас? Строительство, вроде, бурное. Целые города растут как грибы после дождя!

– Ушел я оттуда. Таджики выжили. Они готовы за ползарплаты по 12 часов вкалывать. Как бы меня бригадир не ценил, офисные только деньги считают. Для них людей нет, только цифры. Порыпался немного, но понял, что сваливать все равно придется. Либо здоровье убью окончательно, либо уволят, подкопавшись к мелочи. Еще и трудовую изгадят. Суки кабинетные…

– Да-а-а. Сливают бледнолицые по всем фронтам. Давно не воевали… Но и не хочется.

– Давай не будем об политике. Нет лишних сил переживать за вещи, которые от нас не зависят. А слушать шлюх от журналистики, у которых в словах отродясь ни капли правды и совести, одни истерические визги – себя не уважать. Публичные политологи подобны музыкантам, только с противоположным знаком. И те, и другие отделяют алмазы от грязи, но артисты брюлики публике бросают, а журналистская сволочь себе оставляет, выливая на публику помои.

– Ок. Куда в результате устроился?

– На уборочной машине катаюсь. Город чищу зимой и поливаю летом. Работа в основном ночная, зато стабильно – городское финансирование, КЗоТ. В деньгах потерял, но мне хватает. Даже лишние появились, как Люську выгнал… Освоилась и начала жилы тянуть. Царица, …, сплошные указания, все ей не так. Опять ты прав оказался – от Дьявола третья. Хорошо, помог мне Витька, а то бы без штанов при разводе остался. Помнишь Сергеева из «а» класса? Он юристом заделался.

– Смутно. Фамилию помню, но как выглядел – уже нет.

– Нас всех сейчас не узнать. Давай вздрогнем за наших ребят.

Выпили и помолчали. Каждый пытался вспомнить одноклассников. Однако, в памяти всплывали только собственные переживания школьных лет, яркие, но бесформенные как телевизионные шоу.

– Так ты сейчас один? Поменялись мы с тобой статусом.

– Я не один. У меня внук есть, – категорически отрезал Санька. – Да и с дочкой отношения хорошие. Зять у меня – отличный парень. Моряк. Пока он в плавании, я за папу у внука. Я ж без свободных денег почему – помогаю детям с ипотекой. Мне бабки сейчас без надобности, а ребятам легче. Светка-то молодчиной оказалась: со мной не общалась, но дочку против меня не настроила. Я, когда это понял, зауважал ее и себя всего изругал за жизнь порхающую. Подумывал даже вернуться к ней, хотя надежды что примет было мало… Но не успел. В прошлом году она ковид не пережила…

Санька отвернулся, долго смотрел в стену, потом незаметно махнул огромной шоферской рукой по глазам, встал, достал из сумки сигареты и, не поднимая головы, вышел на улицу. Лёха все понял и корил себя, за то, что первым рассказал свою историю, не узнав, как дела у приятеля.

Память
------
Санька вернулся мрачный, взялся за кружку и минуты три молча потягивал пиво. Потом внезапно спросил.

– Почему смерть так страшна? Ты философов читал. Что пишут?

– Смотря чья. Своя или чужая.

– Любая. Без разницы.

– Не скажи. Разница есть, и огромная. Чужая может и в радость оказаться, хоть показывать на людях такое не принято. А причина – внезапность. Смерть всегда внезапна. Даже если ее ждут, точное время никто не скажет. Бывало смертную казнь отменяли в последний момент. А сколько раз врачи ошибались в сроках! Рождение – не менее сильное потрясение, но оно ожидаемо, потому не производит такого эффекта. Инерция эмоций очень велика, а ломаться есть чему: человек – сложнейшая система со множеством связей. Обрыв одной вызывает полную перестройку всех оставшихся. И чем крепче и шире была эта связь, тем мощнее ударная волна от ее обрыва. Эмоции подобны воде – не сжимаемые. А ударная волна в жидкости самая разрушительная, особенно в замкнутом объеме…

– При расставании тоже связи рвутся, но со смертью не сравнить.

– При расставании всегда дается обезболивающее – надежда. Смерть приходит без анестезии.

– А своя? С чужой понятно.

– Своя – лишь страх разума. Память всему причиной. Человеческий разум связывает свое существование с памятью событий. Жизнь в его понимании – наращивание памяти о прошлом. Как любая сущность в природе разум стремится сохранить и расширить свое существование. Гомо сапиенс разрастил думалку, и в нагрузку получил рациональный страх смерти. Животные за жизнь борются, но смерти не боятся… Ты когда-нибудь пытался себе представить, что будет после того, как уснул и не проснулся?

– Нет.

– А попробуй. Если не проснулся, значит не вспомнил вчерашний день потому, что вспоминать некому. И «вчера» как бы не было, и «завтра» не наступило. Разум этот парадокс просекает, но не до конца, потому и боится. С его точки зрения: нет памяти – и жизни, и его нет. Что еще со смертью для человека меняется. Ни-че-го. Тело? Так оно умирает непрерывно. Говорят, за семь лет в человеке меняется всё, до последней молекулы. Я не понимаю, как кости обновляются, но оставим это биологам. Не говоря уже о том, что часть клеток кишечника вообще одноразовые и отходят… Ну, сам догадываешься. Ты же не устраиваешь каждый раз в туалете траур по этому поводу.

Санька улыбнулся. Лёха чувствовал свою долю вины в санькином состоянии и ему стало легче, что немного отвлек приятеля от мрачных раздумий. Поэтому, покопавшись в закромах своей головы, припомнил самые экзотические вычитанные когда-то теории, приправил собственными фантазиями и продолжил.

– А многие еще при жизни умирают. Если «сегодня» не отличается от «вчера», то и «завтра» никогда не наступит. Чем не смерть? Конец и начало всегда ходят парой. Они – лишь две условные реперные точки, и упорядочены только в нашем сознании. Разум помнит свое начало, а потому конца боится.

– Можно подумать, есть что-то без начала и конца.

– Круг, – засмеялся Лёха. – А если серьезно – всё, кроме придуманного нами. Не понимая всей сути процессов, мы воображаем, что произошло рождение вещи, которая вдруг стала доступна нашему восприятию. А назначив предмету начало, мы тем самым приговариваем его к концу. Но только для себя. Для самой вещи, выдуманный нами финал – всего лишь выход за пределы нашего понимания. Вертящаяся на ребре монета из круга схлопывается в невыразительный столбик, а после снова превращается в круг, с изображением, мало похожим на предыдущее. Но это все та же монета…

– Откуда такая уверенность? – нетерпеливо перебил Санька.

– В мире ни что из ниоткуда появиться не может и исчезнуть в никуда не в состоянии. Потому что мир один и другого нет. Срезов и изученных мирков – бесконечное множество, но они только в наших головах. А большой мир единый, единственный и бесконечный, ибо если у него есть конец, то бишь границы, значит есть еще другой мир, от которого границы его отделяют. И оба вместе составляют один еще больший… Спиноза это формально-логически доказал. Раз ничего не появилось, то оно и исчезнуть не может, но всё на свете находится в вечном изменении. В традиции символ такого изменения – круг. Образнее – змея, кусающая свой хвост. Хотя мне кажется, что мир больше похож на кипящий чайник, только бесконечный.

Санька впервые сидел, открыв рот, и слушал своего приятеля, которого за столько лет привык развлекать байками. Он не понимал, что его больше удивляет – неожиданное преображение Лёхи или излагаемое им.

– Любое движение циклично, ибо другого просто быть не может в единственном мире. И все циклы вечны. Всегда были и всегда будут. Появляются и исчезают только конкретные сочетания, принимаемые нами за формы, но и они повторяются, меняясь по кругу. Впрочем, это тоже модель, причем вторичная, так как «всегда» – относится ко времени. У разума модель времени линейная, на этой линии он и ставит две точки: рождения и смерти, а до и после отрезка – ничто. Персональное «ничто» разума. «Есть только миг между прошлым и будущим». Помнишь, ходили в школе на «Землю Санникова»?

– Конечно… По-другому и быть не может.

– Может. Линейное время – лишь одна из моделей, придуманных людьми. Она проста для обыденного ума, понятна всем, а главное – удобна для практического использования. Но это не делает ее лучшей и тем более единственной. Как показывает история, в обществе приживается не лучшее, а лучшее из доступного пониманию широких масс. Циклическая модель интереснее, но труднее для восприятия. В ней жизнь – уже не отрезок, а бесконечная последовательность отрезков. Про реинкарнацию наслышан, наверно?

– Ага. «Хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем.» – включился в игру цитатами Санька. – Позитивный взгляд.

– Сомнительно. Индусы всеми силами стремятся из цикла вырваться. И я их понимаю. Не знаю, как ты, я все чаще ловлю себя на мысли, что не хотел бы бесконечного продолжения некоторых вещей. И таких с каждым годом становится все больше.

– Но остается масса всего, потерять что жалко. Их вера хотя бы не столь болезненна для психики.

– Все одно: обе – примитивные модели для толпы. Но восточной. Как ты думаешь, почему европейцы правят миром, а азиаты сидят в своих лачугах из пальмовых листьев?

– Миром правит Америка.

– Ну хорошо, трансатлантический Запад.

– У них техника, организация, наука.

– Правильно. Но все достижения есть следствия базовых принципов мифа иудаизма: жизнь одна, она коротка и все надо успеть. Вот Запад и мобилизовался. А на Востоке число жизней не ограничено, как в компьютерной игрушке. Потому и расслабляются. Но оба подхода, мне кажется, крайности и полная хрень. А потому и те, и другие несчастны в равной степени.

– Никогда не задумывался. Я вообще в религиозные дела не лезу. Атеист.

– Атеизм – тоже религия, причем самая коварная. Крепко помогает первую половину жизни, и совершенно выматывает во второй. С процентами востребует. Многие серьезные ученые, если не оказались, как Ньютон, верующими с детства, с годами приходили к Богу. Только особо не афишировали, поскольку их представление о Боге оказывалось сильно сложнее и тоньше, чем у бабули со свечкой в деревенской церкви.

– Не в курсе. Может так оно и есть.

– Есть еще более сложные модели многомерного времени, объясняющие загадочные на первый взгляд явления. Но подобное знание – развлечение для теоретических физиков и нам с тобой без надобности. Каждый все равно живет в своем персональном мире и все наши страсти только по нему. Своя рубашка ближе к телу. Чужих миров мы просто не замечаем. Совсем. Теоретически представить можем, а почувствовать – нет.

– Ты же говорил, что мир единственный.

– Верно. Один. Персональные миры – лишь разные сечения единого, причем с меньшим числом измерений.

– Заумно как-то… И какая теория самая правильная сейчас?

– Правильной нет. И таковая не возможна, поскольку теории – не больше чем искусственные модели мира, пригодные для передачи понимания отдельных аспектов реальности от человека к человеку. Сами по себе они – мертвые слова. Оживление их – задача слушающего. Ни одна и близко не отражает суть вещей. Самая изощренная модель соотносится с реальностью не более чем указующий на проезжающий автомобиль пальчик двухлетнего ребенка с реальным устройством этого автомобиля.

– Зачем тогда их выдумывать?

– Без них тоже никуда. Передача знаний без слов – скорее красивая легенда, нежели работающий метод. Случаи, когда оно якобы отмечалось – редкий удачный подбор пары ученик-учитель.

– Тебе самому какая модель жизни и смерти правильной кажется? Если неприятно, можешь не отвечать.

– Неприятно. Но в нашем возрасте не думать об этом уже не получается. У меня своя теория. Немного безумная, то есть не сертифицированная, – Лёха хмыкнул. – Подозреваю, у каждого таких не одна. Если обещаешь не принимать слишком всерьез, могу поделиться.

– Делись, – кивнул Санька. Он уже забыл об изматывающей его печали, что добавляло сказочнику энергии и убедительности.

– Как ты, наверно, догадался, я любитель геометрических аналогий и поклонник цикличности. Долго думал, как же так: мы умираем, потом снова рождаемся. Как-то коробил меня такой взгляд. Цикл – значит круг, а тут пунктир какой-то получается. И, что особо неприятно, каждый автор свою пургу несет. Причем бездоказательно. Точно, как я сейчас, – Лёха хитро прищурился. – Один говорит, что человек тут же после смерти рождается, другие – что 500 лет отдыхает. В христианстве вообще алес капут – всё помираем и помираем, уже чистилище трещит, ждут пока мессия всех разом выпустит. Напоминает накопитель в старых аэропортах, только очень большой. Судя по числу расплодившихся на шарике человеков, давление в чистилище пришлось стравливать, но через свисток отнюдь не праведные души выскочили… Ну, не могу я поверить в такие объяснения.

– Ты читал библию?

– Читал. Хорошая книга. Только на три четверти зашифрованная. Может намеренно, а может за прошедшие века смыслы поменялись, поэтому ничего толком не понять. Любое учение живет в культурном контексте современного ему общества, а после начинаются домыслы и спекуляции. Этим и пользуется уже два тысячелетия клир.

– Не любишь религию?

– Церковь не люблю.

– По-твоему есть разница?

– Еще какая! В цепочке «Бог – основатель учения – религия – церковь» последнее звено самое… – Лёха задумался, подбирая слово. – Скажем мягко, самое профанированное.

– Ладно, отвлеклись. Давай к теме вернемся, – Саньку заметно увлекал разговор.

– Потом я подумал, что рождение и умирание сродни смене сна и бодрствования. Не зря же говорят «усопший», а народный язык содержит гораздо больше подсказок, чем мы привыкли думать. Значит и искать нужно там. И интервалы должны быть взаимно соизмеримы и механизмы. Мир вообще фрактален, слишком мало базовых принципов, чтобы для каждого масштаба свои законы выдумывать. Ты же радиотехнике учился?

Санька неуверенно кивнул. Лёха продолжил.

– Поведение волн разной длины в земных условиях разнообразны, но в соизмеримой с их длиной обстановке все себя ведут одинаково – как в СВЧ технике. Разница смерти со сном лишь в том, что во сне память разума не стирается. Хотя и об этом поспорить можно.

– Логично, но что с нами происходит за чертой?

– Зависит от того, что есть «мы». Если говорить о памяти, то это как перезагрузка компьютера: все, что не было записано на диск, пропадает. Потом некоторое время надо программы восстанавливать и загружать их в оперативную память. Идет чтение и подготовка к работе. Так и новый человек учится шнурки завязывать, читать, считать, задачки решает. Похожий ритуал и по утрам приходится выполнять, чтобы себя к делу подготовить.

– Диск – тоже память. Про это я знаю.

– Память, но другого уровня. Говоря человечьими понятиями, память души. А оперативная память – память разума: факты, события, слова. Все что не записал в память души потеряешь вместе с разумом.

– А как в душу записать?

– Само пишется всегда, но особым образом. Без имен и названий. Пригодно для записи только то, что действительно понял, что называется «пропустил через себя». Не запомнил, чтобы оттарабанить на экзамене, а именно сделал своей частью. Сердцем принял. Когда, даже полностью забыв, сумеешь восстановить всю конструкцию по одному лишь винтику… Я ж говорю: теории и слова ничего толком передать не могут. Да и рассказчик из меня…

– Не наговаривай на себя. Я прекрасно понял, о чем ты.

– Поэтому совсем не важно, что делаешь, а важно, что с тобой останется. Бабки, шмотки, фотки, сплетни, путешествия – не более, чем учебные пособия, карандаши и тетрадки в школе. Фломастером можно стены в сортире разрисовывать, а можно важные мысли в книгах отмечать. То, что ты поменял в себе, чему научился – единственное пригодное для памяти души. Чем более связным стало представление о мире, тем с большей пользой провел день или жизнь… Со сном и суточным ритмом как – если сегодня хорошо поработал, то завтра останется сделать меньше, или больше заплатят. Так же и в целой жизни, только уроки и рабочие смены длиннее.

– Школа жизни… К чему она, если всё выученное в конце коту под хвост. Все ищут бессмертия, пусть даже придуманного. Вот скажи, зачем? Самоутешение и только.

– Во-первых, не все. Лишь те, кому неплохо живется здесь и сейчас. Во-вторых, знания бесполезными не бывают. Ночью и в дождь машиной сложнее управлять не потому, что она хуже слушается, а поскольку ни хрена не видно, что вокруг происходит. Разум при своей кажущейся одноразовости не больше чем слуга человека и как бы не выпендривался временами, место и задачу свою помнит. Чем точнее понимание мироустройства, тем лучшую долгосрочную стратегию поведения можно построить, а заодно от пустых переживаний настоящего отделаться. Попутно появляется что в душу записать.

– По-твоему выходит, что ничего кроме как учиться в жизни и делать не стоит?

– Невозможно все время вдыхать, нужно и выдыхать. Так и со знанием: получил – поделись. Научи других или сделай мир совершеннее, опираясь на полученное. И вообще, если учишься для знаний, а не для оценки, незаметно для себя перестраиваешь свое поведение. Уроки жизни вовсе не книжные, а все книги мира не более чем шпаргалки. В жизни главное – лабораторные работы. Вовремя и по делу расквашенный нос добавляет к пониманию мира больше, чем вся классическая русская литература.

– Хорошо сказал! Но все же, почему ты считаешь, что память души существует?

– Задумывался, почему у учителя в классе одни дети на лету схватывают, а другим простейших понятий не впихнешь?

– Гены, наследственность…

– Ерунда полная! Гены – следствие, а не причина… Все от того, что не бывает в мире простейших вещей. Каждое маленькое понимание дается кровью и потом. Но однажды усвоенное вспоминается легко. Если в детстве научился гонять на велике, то через тридцать лет сядешь и через минуту уже уверенно себя чувствуешь. Так и с учебой. Что из памяти души поднимается, дается почти без усилий. Учитель указкой ткнул – ученик тут же вспомнил, остается только слово выучить, которым сейчас обзывают давно известное душе понятие. А неосвоенное по крупицам приходится собирать. Долго, мучительно, разбивая коленки, ломая ногти, проводя годы в окопах, лабораториях, монастырях и на лесоповалах…

Санька глубоко задумался, Лёха немного помолчал.

– Продолжать или ну его?

– Подожди. Я это перекурить должен. – Санька встал и пошагал в сторону выхода, нервно крутя сигарету между пальцами.

Дед
---
В этот раз курил Санька долго. Лёха даже заподозрил, что он встретил знакомых и зацепился с ними языком, но приятель вернулся с лицом, не оставлявшим сомнения, что из его рта исходил лишь дым, но не слова.

– Продолжай. Не все сразу улавливаю. Потом обмозгую.

– Соберем сказанное в кучу, – Лёха как будто и не прерывал рассказа. Видно было, что тема им когда-то глубоко выстрадана. – Перехожу к безумной части. Я частенько представлял себе круг и границу, где мы ныряем и выскакиваем обратно из небытия. Слово дурацкое! Правильнее – из «инобытия». Знаешь, что такое циклоида?

– Нет.

– Знаешь. Каждый день видишь, только слова не слышал. Если на ободе колеса поставить точку и потом его катить, то это точка и нарисует циклоиду. Замечательная во многих смыслах линия получается. Но сейчас не о математике речь… Есть еще трохоида от греческого слова «колесо». Это если ставить точку не на ободе, а на диске или на выступающей части, например, на гребне вагонного колеса. В последнем случае очень забавная кривая получается. С кучеряшками.

Лёха вытащил из кармана ручку, взял салфетку, провел прямую и обвил ее линией, похожей на то, как подражают рукописному тексту дети, не знающие букв и не умеющие еще писать.

– Так и мы или наше сознание катится по линии большого мира, описывая вытянутую трохоиду. Здесь поднырнули под линию – сон или смерть. Вынырнули – родились или проснулись. Но самое примечательное, что мы рождаемся еще до того, как умерли.

– Как это?

– Не знаю. Это лишь дурацкая модель. Картинка показывает именно так, но и наблюдение не отрицает. Вот когда ты что-то делаешь и прервался на сон, то начинать приходится немного не с того места где закончил, а чуть раньше. Пока вспомнишь, пока разложишь инструменты, пока восстановишь ловкость рук и ума… В общем, одну фазу готовности дела проходишь дважды. Но с каждым днем продвигаешься вперед.

– Подожди. Пока я сплю время идет вперед! Как я могу оказаться в прошлом?

– Уверен, что оно идет вперед? Откуда такое заключение?

– Очевидно же! Бдящие рассказывают, часы идут, напарник всю ночь вел машину и уехали на сотни километров.

– Совсем не оче-видно. Очи твои во сне сомкнуты и видят сны. Все твои аргументы с чужих слов взяты. Люди врут или путаются, поскольку и сами спят регулярно. Часы не идут, а крутятся, а что дата сменилась – так это твой сон посчитали… – Лёха сделал паузу и серьезно посмотрел на приятеля. Потом растянулся в улыбке. – Шучу! Существенно тут другое. В каждом персональном мире свое время. И время – это не одна на всех вращающаяся стрелка или точка, равномерно ползущая по прямой, а сложное переплетение множественных циклов. Нам и не представить. Ум такую модель не потянет, он от рождения линеен. Даже циклическое время у него сплошные вопросы вызывает, что уж говорить о многомерном. Важно одно: в твоем мире ты вернулся чуть назад и это почувствовал. С примером с работой согласен?

– Так оно и есть… Постой! Но тогда население Земли не должно меняться. В зверей и обратно что ли переселяться?

– Не нужно в зверей. Подушевое население мира и не меняется. Во-первых, кто сказал, что земля единственная населенная планета, а белковая жизнь – единственная возможная форма существования. А, во-вторых, у физиков есть теории, что наблюдаемая человечеством вселенная – лишь один из бесконечного числа возможных разрезов многомерного мира. Сдвинулся на микрон по скрытой координате – и оказался в параллельной вселенной. Душе, не важно, где и как. Ее названия и формы мало волнуют, главное – сущность свою проявить да себя лучше узнать. Воплощающаяся душа – как девушка перед зеркалом и зеркало это – весь мир.

– Ну ты загнул! – Санька на секунду задумался. – У нас в техникуме плакат в гардеробе висел: ждали четырехмиллиардного жителя Земли. А сейчас семь. Получается, рост населения на земле означает, что у нас не так и плохо живется? Души к нам как провинциалы в Москву сейчас ломанулись?

– Или наоборот, из рафинированной развивающейся вселенной мы свалились сюда в толпу полудиких потребителей.

– Давай, будем думать, что у нас хорошо!

– Давай. Тем более, что у нас действительно очень хорошо, если просто жить, а не участвовать в заочных состязаниях с олигархами, футболистами и актерами.

– Лихие у тебя рассказы, – восторженно сказал Санька. – Прямо, научная фантастика!

– Я предупреждал: странная теория, – довольно улыбнулся в ответ Лёха. – Зато сколько интересных следствий! Вот смотри. Сознание – не просто точка мелом на колесе. Оно смотрит из этой точки «вперед» по касательной. Первую часть жизни мы глядим вверх: мечтаем, стремимся, фантазируем. В середине жизни смотрим почти горизонтально вперед: для нас важны поставленные цели и планы. Сейчас мы с тобой все больше начинаем смотреть под ноги и пуще всего боимся встречи с землей. В прямом и переносном смысле.

– А умерев, смотрим назад, – добавил Санька, взглянув на рисунок на салфетке.

– И это не шутка! Мы помним, то есть знаем наверняка, что у нас за спиной. В прошлом. Верно? Вот и получается, что пока летим сверху линии качения колеса жизни мы ясно и определенно знаем прошлое и всматриваемся в неизвестное будущее, а когда мы в инобытии – наоборот, «помним» будущее, но только смутно можем догадываться о прошлом. Происхождение вещих снов не такое и мистическое…

– Ух, ты! – Санька хлопнул себя по ноге. – У меня вещие сны были. Один как сейчас помню: месяцев за семь до рождения внука мне приснился именно внук, а не внучка. Когда доча мне сказала, что стану дедом, в ту же ночь и приснилось. Я ни дня не сомневался и не удивился, когда результаты УЗИ узнал.

– Настоящий дед, – одобрил Санька и продолжил. – Но такая картинка видна только наблюдателю, который остается с нами на протяжении полного оборота колеса. А единственный такой наблюдатель, с которым есть контакт – душа. Слово затертое, но названия никак не влияют на обозначаемые ими предметы и явления. Разум видит только верхнюю половину пути. Антиразум, или придумай свое название – нижнюю. И он также боится точки рождения, как наш нынешний разум точки смерти. Потому что, во-первых, он в ней заканчивается, во-вторых, дальше для него неизвестность. Точки для разумов раз за разом меняются ролями. У Пелевина есть рассказ «Отель хороших воплощений», как раз про антиразум.

– Не припомню. Стоит прочесть?

– Сам решай. Как все у Вити: бриллианты мысли в местами дурно пахнущей упаковке… Второе следствие – закон сохранения.

– Энергии?!

– Всего. Ибо все есть энергия. Но сейчас не о ней речь. Так вот, мы слабеем к старости не в пользу мира или сырой земли, а просто перелезаем из тела в тело. Перегруз на ходу, а может быть во время остановок во сне.

– Почему во сне?

– Стоит немного задуматься, и вдруг обнаруживаешь, что привычные и обыденные явления столь загадочны и сложны, что самые хитровыдуманные фантазии ученых по сравнению с ними кажутся элементарной арифметикой. Так и сон. Я не о физиологии, а о том, что каждое утро просыпаешься другим человеком, а от вчерашнего остаются лишь обрывочные воспоминания, достаточные для поддержания веры в то, что «вчера» существует. А каким оно было на самом деле с уверенностью сказать бывает сложно. Эдакий конспект четырехчасовой лекции на пол странички.

– Но если дров наломал вчера, то сегодня последствия налицо. Или на лице.

– Именно! Так вот, о перегрузе: человеку в инобытие не приходится ничего тащить. А, вероятно, и невозможно. Из существ с тентуры кактусы на Альфе делают. «Кин-Дза-Дзу» смотрел? 

– А то! Ку!

– Пожитки приходится оставлять. Но сознание должно посещать и инобытие, для сохранения баланса и снятия внутренних напряжений в мире. Как бы высоко не выпрыгивала летучая рыба, ей обязательно нужно нырнуть для разгона. В этом мире нам крыльев не выдают, проносимся по жизни по инерции. Во сне мы даем организму слегка восстановиться. Техобслуживание, по автомобильному говоря. А умерев, мы в новый авто пересаживаемся. Не мне тебе рассказывать, что иногда тачку проще поменять, чем отремонтировать.

– Ясен пень, – обрадовался знакомой теме Санька.

– Меняем тело, а заодно и перезагружаемся, стирая память, чтобы жить не мешала. Когда человек меняет дом, новый обычно построен до сноса старого. Остается только перевезти вещи, а заодно и прибраться. Вот и мы передаем силу, чувства, ум. Ум – как думалку, а не воспоминания о произошедших событиях. А уж круговорот органического материала нетрудно воочию наблюдать в любом деревенском натуральном хозяйстве. Переносим все, включая склонности и не реализованные мечты. Замечал ли иногда странности детей, когда они невесть почему вдруг упираются рогом и добиваются вещей, о которых в семье никто даже не задумывался?

– Было такое. Дочка на флейте выучилась играть. Даже без музыкальной школы. Так никто и не понял зачем. Она тоже… Или не призналась. А работает переводчиком. Научилась и успокоилась.

– Вот! В момент, когда человек окончательно понимает, что с мечтой не успевает, он переносит ее в следующее тело.

– Как на второй год оставляют в классе.

– Точно! Мечты следует исполнять в срок, ибо в будущем они оказываются не к месту и зря отнимают силы. Забирать приходится все, даже самое ненужное – не отданные долги оставить негде. Мусорить мировые законы не позволяют. Выкинул ненужное – догонят, вернут еще и штраф выпишут. Можно только взятое вернуть нуждающимся или починить что сломал.

– Выходит, что богатый так богатым и останется? Не справедливо.

– Отчего же? Деньги передать он себе не сможет. Это новое воплощение Далай-Ламы монахи вычисляют… Якобы. А попробуй пойми, кто ты теперь из семи миллиардов двуногих. Успешные люди богаты прежде всего талантами, пусть и воровскими, а не цифрами в банковском счете. Если преуспел самостоятельно, то деньги снова придут. Справедливости ради, успешных людей о-очень мало, примазавшихся много.

– Положим, с заработанным или накраденным ты меня убедил, а халява? Столько мажоров развелось на папиных крутых тачках. В прошлом месяце один ночью в мою поливалку чуть не впилился на сотне.

– Испытание незаслуженным. Не завидуй. Тяжелейший урок – принять доставшееся и правильно им распорядиться. Редко кто справляется, да и не все богатые наследники становятся мажорами. Говно всегда на поверхности, его и замечаем. Понтуются не от хорошей жизни. Счастливый человек щедрый, а ребятишки наивно пытаются себе доказать, что достойны выпавшей им удачи.

– Не доказать, а показать, что у них исполнилась всеобщая мечта.

– С какого перепугу всеобщая? Если выключить телевизор и интернет на полгода, ты удивишься, насколько разные мечты у людей окажутся. Богатство – такая же мечта, как десятки других. Исполнившись обращается разочарованием, и человек сознает сколько упустил, упорно двигаясь мимо жизни к одной цели. Весь мир одновременно охватить не получается, даже маленький персональный, поэтому бегаем от морковки к морковке. Достигаем одну, выбираем следующую. Мечта – забавная зверушка: чем ближе к ней, тем она кажется меньше, только отдались – она опять вырастает… Женщины в гонке за мечтами сметливее нас оказываются. Они хотят сразу все. Что продается за деньги покупают, а мы с тобой эти деньги зарабатываем, что в целом не плохо пока не в ущерб другим нашим мечтам…

– Не сыпь соль на рану, – прервал Санька.

– Зато с грузом своих тряпочек, чашечек, рюшечек им никогда не забраться в такие дали, куда порой заносит мужиков. Так было всегда и везде, и никого кроме радужных не напрягало. Нынче же народ убедили, что всему есть цена. В сущности, кроме необоснованной веры во всесильность бабла ничего не поменялось: можно купить лайки, но не дружбу; секс, но не любовь; диплом, но не знания; известность, но не признание. Однако, иллюзия, что совокупностью товаров мир исчерпывается, делает жизнь убогой.

– Ты имеешь в виду внутренний мир? Так мысли тоже по большей части о товарах, – скептически заметил Санька.

– Заметь: наведенные мысли. А наведены они теми, кто уже денег нахапал и теперь мечтает за них купить абсолютную власть над людьми. А внутренний мир – сбивающий с толку термин. Во-первых, вывод, что мысли обитают внутри нас, опрометчиво делать только на основания того, что органы восприятия вмонтированы в тело. Во-вторых, даже для персонального мира понятия «внутри» и «вовне» – всего лишь координаты, а вовсе не различные в своем существе миры… Если уж говорить про действительно разные пространства, то их минимум два: идей и форм.

– А проще?

– Если по автомобильному, идея – это марка авто, а форма – конкретная машина.

– Так яснее.

– И каждое пространство в персональном мире можно условно разделить на внешнюю и внутреннюю области. Тогда область товаров составит не более четверти доступного мира, а в действительности еще меньше.

– И в каждом углу есть свой источник счастья?

– Не совсем. Мир и любая вещь или тварь в нем нейтральны и не содержат ни счастья, ни горя. Как говорил Абдулла: «Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого его не окажется в нужное время».

Санька улыбнулся, вспомнив их поход классом на премьеру советского насквозь мальчишеского боевика «Белое солнце пустыни».

– Человек в плане восприятия недалеко ушел от ящериц, не видящих неподвижные предметы, – продолжил Лёха. –  Счастье мимолетно, поскольку оно вызывается потоками энергии между внутренними и внешними четвертинками мира. В зависимости от направления и пространства, получаются разные его виды. В пространстве вещей извне идет поток потребления, наружу физическая активность: будь то спорт, путешествия, секс или работа. В пространстве идей текущий в человека поток – это познание, а в обратную сторону – творчество. Причем потоки в мире идей дают значительно более утонченные, разнообразные и сильные ощущения.

– По-твоему выходит, что артисты и ученые – самые счастливые. Но у многих из них такая же несладкая жизнь, как и у простого люда.

– Я забыл упомянуть важный момент: ощущение счастья возникает только при условии, что сила потока соизмерима с возможностями и подготовкой человека. Сопротивление потоку сознательное или инстинктивное вызывают боль. А исследователи и творцы тоже люди и норовят откусить больше, чем в состоянии прожевать. Отсюда и страдания. А то, что земные блага их меньше волнуют, так оно и понятно – человек всегда выбирает лучшее из доступного. Не сильно богатый и полуголодный студент скорее купит билет на концерт любимой группы, чем потратит последние в продмаге.

– Тогда почему люди не рвутся учиться? В те миры специальный пропуск нужен?

– Мир всегда целиком открыт каждому, но одни просто не замечают возможностей, другие ленятся. Вид с гор восхитителен, но большинство предпочитает рассматривать их снизу. Секрет прост: для восприятия потока в мире идей требуется изрядное упорство и трудолюбие, чтобы забраться туда. Познавать и творить, творить и познавать, и так карабкаться не одну жизнь. А в пространстве вещей эволюция все сделала за нас. Достаточно что-нибудь выпить, съесть или почесать – и результат в кармане. Тело-то всегда при нас. А коли думать и делать лень, то ничего не остается как регулярно менять айфоны, в тщетной надежде повторить кайф от первого. Счастье, как любое воздействие, вызывает привыкание и для поддержания ощущений только два пути: или усиливать поток, или менять его вид. Природа экономна, поэтому в мире вещей выбор воздействий весьма ограничен, и второй путь быстро исчерпывается. Остается первый, дорогой во всех смыслах: от финансовых затрат до тяжелых последствий для здоровья и психики.

– Есть такое, – вздохнул Санька. – Но, согласись, приятно иногда джекпот сорвать.

– С годами все больше склоняюсь к мысли, что когда нечто незаработанное приходит, то не для наслаждения радостью обладания, а для выполнения какой-либо задачи. И чем больше дают, тем крепче спрашивают. Честно говоря, в последнее время стал побаиваться неожиданных подарков судьбы. Вдруг не должок из прошлых жизней вернули, а приказ о мобилизации пришел.

– Сам же говорил: от себя прошлого и приходит. Перегруз на ходу.

– В начале жизни – да. Так дети и не задумываются, а как разумеющееся принимают. Позже подозрительность развивается. Взрослые, если не тупые совсем, узрев бесплатный сыр, для начала ищут поблизости мышеловку. А мы все свое уже получили и успели попользоваться, пора передавать дальше. Долги копить – себе дороже. Процент не только с денег набегает. Время любой перекос усугубляет, поскольку оно – такая же координата и свою лепту в величину дисбаланса вносит.

– Что-то не заметно, чтобы все долги отдавали. У многих рожи уже в телевизор не влезают.

– Некоторые циклы так велики, что процесс кажется линейным и бесконечным. Но это лишь вопрос соотношения размеров или длительностей. Нужно иметь терпение, иногда на несколько жизней. Скажем, дал ты тысячу напарнику в обед, и он тебе не вернул до вечера. Ты переживаешь?

– Нисколько! Отдаст с зарплаты.

– Правильно. А если бы память терялась во сне, ты бы засыпая искренне считал, что долг не вернули и жизнь страшно несправедлива. Наивно полагать, что можно изловчиться и не отдать. Мир единый и в одну сторону бесконечно качать нельзя. В христианстве и атеизме (как крайней степени протестантизма) где человеку одна жизнь отмеряна, идеальная стратегия: набрать в долг, погулять и сбежать. Однако, поступая так, вместо желанной свободы получаешь кредит на больший срок. В итоге заплатишь больше. Закон интеграла долга всеобщий и касается не только денег…

– Про интеграл ты зря, не математик я. Но в общих чертах догадываюсь. Когда кредит берешь, царем ходишь. Один день. А потом… И про не денежные долги верно. Мой начальник любил повторять: «Сначала работаешь на авторитет, потом авторитет работает на тебя».

– Хороший пример и умный у тебя начальник!

– Да. Жаль только, по болезни уволился… А, скажем, болезни? Если все переходит, то и они тоже должны. Но дети, к счастью, в большинстве здоровые, чего о стариках не скажешь.

– Болезни не переходят, поскольку не существуют.

– В смысле, – изумился Санька. – У тебя ничего никогда не болит?

– Болит. Но болезнь – удобное понятие для докторов. Как дырки в полупроводнике – не самостоятельная сущность, а факт отсутствия электрона на своей орбите. Болезнь тела – накопившиеся отражения дисгармонии в сознании. Грязь в душе искривляет мозги, те в свою очередь корежат тело. Не я придумал, прочел в одной книге. Но полностью согласен.

– Я тоже. Все болезни от нервов. Кроме, наверно, травм и ранений.

– Они тем более: нарушение техники безопасности – всегда от дурной головы.

– Пожалуй… Так почему дети здоровее стариков?

– Затем и перерождаемся, чтобы тело сменить и память очистить. Пока снова гадость из души спустится, смотришь – хороший воспитатель мозги вправит и душу подлатает, если успеет. Поэтому профессия учителя (в широком смысле) – самая важная на Земле. Они как доктора, но только над профилактикой работают в первую половину жизни, а врачи во второй с последствиями невыученных уроков разбираются. Кстати, самоубийство, как бегство от нерешенных проблем, не одобряется религиями неспроста. Таким актом человек все свои взрослые долги разом вываливает на дитя невинное. От хорошей жизни на такое не решаются, и наследство получается так себе, если не сказать гнилое.

– Ну вот. Так хорошо начали, зачем я про болячки вспомнил.

– От реальности не спрячешься. Не огорчайся, сейчас я тебя порадую. Третье следствие нашей картинки неожиданно забавное. – Лёха ткнул пальцем в рисунок на салфетке. – Петельки времени расположены по краям жизни. Люди самозабвенно любят внуков, и внуки часто платят тем же. Не потому ли, что видят в них себя или друзей себя грядущего. Может статься, что некоторым везет (или не везет) и они перерождаются в собственного внука. Подобное вряд ли массово: внуков может быть много или мало, а инцест, даже в такой форме, ведет к стремительному вырождению. А родители и дети – лишь промежуточные переносчики хромосом и они всегда немного «не такие». Не чужие, но и не «я». Чередующиеся поколения – как левая и правая нога – шагают вместе, но всегда разные. Почему Тургенев написал «Отцы и дети», а не «Деды и внуки»? Да потому что, между вторыми конфликта нет. Не о чем писать.

– Про внуков в точку! – Со знанием дела воскликнул Санька и, закрыв глаза, погрузился в себя.

Лёха замолчал, наблюдая за приятелем. По санькиному лицу пробежала еле заметная улыбка. «О внуке», догадался Лёха. Подошла официантка и предупредила, что скоро закрываются. Приятели начали потихоньку собираться. Вышли на улицу. Белая ночь вступила в свои права, раскрасив небо раскинувшейся от горизонта до горизонта пастельной палитрой.

– Все-таки хорошо, что мы родились в Ленинграде, – мечтательно взглянув вверх, изрек Санька.

– Да, это был лучший город мира.

– Почему был?

– Потому, что мы уже начали перетекать в маленьких жителей другого города, страны, а, может, и другой планеты. Даже если в новый виртуальный дворик в spb.ru, это уже совсем другая история.

EuMo. Весна 2021