Женские колени

Владимир Рогожкин
ЖЕНСКИЕ КОЛЕНИ

РАССКАЗ

 «Не смотри в сторону – пропустишь самое главное».
 (Золотое правило боксера - профессионала.)


Щедро воспетые многими поколениями поэтов, безмолвные и до неприличия равнодушные к любым проявлениям чуждого их природе человеческого естества, южные горы, утро. Натужно урчащие осипшими двигателями, тщетно пытающиеся выбраться  из цепких объятий густого тумана многотонные «Уралы», составляющие одну из армейских колонн, упорно преодолевающих тягомотину высотного серпантина. И так нестерпимо хочется жить, любить,  и, конечно же, быть любимым. Но…
Стремительно увеличивая скорость, скрежеща и чадя изношенным двигателем, из нависшей над дорогой  скалы, появляется огромный погрузчик, с опущенным ковшом. Как пушинку сметает дозорный БДРМ. Бьёт в правую сторону головного «Урала». Словно бумажные, вминаются внутрь, облицовка двигателя и часть кабины. Легко прошивая металл ковша, плюётся горячим свинцом крупнокалиберный пулемет, установленный в кузове грузовика. Но кабина погрузчика обварена стальными листами сантиметровой толщины. Такая неожиданность пулемёту не по зубам. Никто, впрочем, ничего другого и не ожидал. Вчера ты кого – то к праотцам отправил, сегодня твои кишки вместе с содержимым, того и гляди по асфальту размажут. Война занятие паскудное. Не до сантиментов, короче…
Двигатели  обеих  громадин, яростно рыча, пытаются пересилить друг – друга. Двигатель погрузчика пересиливает, и многотонная махина Урала медленно приподнимаясь, заваливается на бок. Словно горох сыплются десантники. И не факт, что повезло. Из кустов терновника лупят длинными очередями, патронов не жалеют. К встрече подготовились основательно. Поверженный автомобиль, разваливаясь  на части, словно при замедленной съёмке, исчезает в пропасти. Среди счастливчиков, успевших покинуть машину, и он. Как же грязно он ругается! Видела бы мать, уж ей бы это точно не понравилось. Бьёт из подствольника по колесу погрузчика. Тот оседает, и, разворачиваясь на месте, уходит вслед за машиной, став таким жалким и беззащитным. И все же, не смотря на это, успевает основательно прижать к горному склону, своего могильщика. Неприятно видеть, как размазывают человека громадные колеса  погрузчика, оставляя на каменистой земле лохмотья плоти и одежды, мгновенно пропитавшейся кровью.  А каково в это время самому человеку?  Его, чудом оставшегося в живых, чуть ли не лопатой сгребают с дороги. Нашпиговывают обезболивающими и наркотиками. Не жалея перевязочного материала, бинтуют.  Он, в чреве мчащегося по ярко освещённому тоннелю,  санитарного «Пазика». Этот полукилометровый тоннель проезжали накануне, тогда  он не казался таким бесконечным. Да и никакого освещения в нём не наблюдалось. Видит, установленные прямо на грязном полу, вместо снятых сидений, носилки с ранеными. Видит, перемотанного окровавленными бинтами человека, в камуфляжной форме, с офицерскими знаками отличия. Самого себя получается, видит. Но при этом он ничего не слышит. Не чувствует он и боли. Боль, вместе с иллюзиями о собственной значимости, осталась на горном склоне, среди мертвых тел солдат его подразделения, так глупо угодившего в засаду.  Видит склонившегося над ним военврача, производящего какие – то манипуляции и испуганную рыженькую девчушку, стоящую в неудобной позе на коленях,  в коротеньком халатике и бережно накинутой кем – то, но уже свалившейся с одного плеча, военной куртке. Видит, как она держит в высоко поднятой руке, флакон с физраствором. Даже, как этот физраствор большими, маслянистыми каплями, устремляется по пластиковым трубкам в его вену, видит. Видит расширенные от ужаса, глаза девушки. Видит, как затекла от напряжения её рука. Видит все, до мельчайших подробностей, даже – то, на что в той, оставшейся за утренним перевалом жизни, скорее всего, не обратил бы особого внимания. Рыжие, непослушные кудряшки, веснушки, и ямочки на детских еще, по сути, щеках. Нет, на ямочки он, наверное, все же обратил бы внимание. Его всегда так умиляли ямочки на девичьих щеках. Видит! Видит! Видит! Хотя по всем материальным и даже не материальным законам, никоим образом, не может этого видеть. Потому, что находится в глубочайшей коме. Кома - это пограничное состояние между жизнью и смертью. И одному Богу, наверное, известно, в это время, умер ты, или ещё каким – то таинственным образом, числишься в списке живых. Неправда, что человек, находящийся в этом состоянии, никоим образом не пытается изменить в свою пользу, материальную действительность. А может, и ни в коме совсем он тогда находился? Может, не придумали этому состоянию определения, умные головы светил медицины. Чётко видя всё происходящее внутри автобуса, видит он и притаившуюся в придорожных зарослях группу вооружённых людей. Пытается докричаться до яростно влепившегося в баранку, сутулого прапора. Даже за плечи его трясёт. Бесполезно! Куда ему, бестелесному, достучаться до чьего – то вполне материального сознания! И тут снова появляется звук, словно внезапно включили  его на многокиловатную,  тысяча децибельную  мощность, сравнимую с рёвом двигателя, взлетающего реактивного самолёта. Выстрелы и взрывы гранат. Крики мужчин и перекрывающий все эти естественные для любого боя звуки, высокий голос девушки:
   - Что вы делаете, сволочи, он же в коме. Он же в коме, сволочи!
Несколько дополнительных пуль в его бесчувственное тело, если не считать того, что он снова проваливается в тишину, не меняют общего расклада. Снова и снова отпихивает боевика, пытающегося прямо здесь, на залитом кровью полу автобуса, ударить девушку. В  морду и пах ногой ему бьёт, кусается, царапается ногтями, воет от безысходности. И давно уже простыл след  «героев», а он всё пытается, пытается и пытается хотя бы, что – то изменить. А потом, взяли его четверо солдат за руки и ноги и закинули вместе с трупами, в кузов Камаза. Буднично всё это проделали, посчитав, что ему уже всё равно не до деликатностей.
Но постепенно успокоившись, его душа, или какая там ещё субстанция, возвращается из иного измерения,  и воссоединяется с хоть и искалеченным, но находящимся в стабильном состоянии комы, телом. Жив….
После того, как отключили аппарат искусственного жизнеобеспечения и начали постепенно снижать дозу обезболивающих и антидепрессантов, он начал постепенно превращаться из «овоща» в некое подобие разумного существа. Путь, проделанный матушкой  природой, согласно скандального учения Дарвина,  за многие миллионы лет, был преодолен всего-то за несколько мучительных месяцев. И первое слово, что пришло ему на ум, было – мужское имя, Ринат. Он точно знал, что это не его имя. Его звали как-то иначе.
Потом четко, словно на яву,  в воспаленном мозгу всплыло молодое и красивое лицо азиатского типа, с вполне сформировавшимися усами. Его лица бритва тогда еще не касалась. Темные, курчавые волосы и слегка крупноватый нос. Это его постоянный спарринг – партнер на занятиях карате. Они лежат на соседних койках, заправленных грубыми солдатскими одеялами, и потягивают сгущенное молоко из килограммовых банок. Как же им было вкусно и весело! Когда это было? И было ли на самом деле? И то же самое лицо, но только заросшее многомесячной бородой, изможденное и обветренное. Те же самые волосы, но с многочисленными проталинами седины. Распухшие губы вымученно улыбаются, обнажая сломанный при задержании зуб.
И тут он все вспомнил. Ринат Ханзафаров, его закадычный друг по десантному училищу. Женский угодник и баламут! Так что же он передал ему, при их последней встрече, как раз накануне разгрома колонны?
Они тогда не узнали или сделали вид, что не узнали друг друга. Ринат попросил закурить, хотя никогда до этого, по законам шариата,  не курил. Долго держал пачку в руках. Потом вернул и театрально как-то благодарил. А глазами все на пачку показывал….
Рината увели, а он, убедившись, что за ним ни кто не наблюдает, прочитал и сжег записку. Значит, Ринат знал о его присутствии в этом богом забытом горном ауле. Значит, записку написал заранее. Шел на риск, но пытался предупредить.
В измену трудно было поверить и он, конечно же, не поверил.
Бывало, что некоторые подонки, продавали своих же сослуживцев, за валюту или наркоту. Случалось, что не выдерживали пыток на допросах, попав в плен. Но так, что бы предавали отцы- командиры с большими звездами.… В такое, нельзя было поверить, и он не поверил…
Колонну раздолбали, а он неизвестно где. И совсем не понятно, кто он, и даже жив ли он, на самом деле. Или это и есть таинственная загробная жизнь…
Его мозг лихорадочно сопротивлялся, и думать не хотел. Но действительность, а может и не действительность, а  самая, что не есть банальная чертовщина,  брала верх. В непознанных запасниках сознания все крутилось и взрывалось. Вращалось и падало. Улетало и проваливалось в завораживающую своей безысходностью пустоту…. Он покрывался липким потом, ему было холодно! Как же  ему было холодно! Он панически боялся тишины. А  из нависшей над дорогой скалы, вновь и вновь,  появлялся погрузчик, с опущенным ковшом.
Умереть ему не дали. Прошло время, и он вспомнил свое имя и фамилию. Вспомнил воинскую часть, в которой служил, и свое звание. Вспомнил предупреждение, оказавшегося волей провидения по другую сторону баррикад,  Рината. И предательство отцов командиров тоже вспомнил. Все он вспомнил…. И совершил очередную роковую ошибку, написав в главную военную прокуратуру.
Все как у античного философа, Экклезиаста - знание рождает печаль. Его вычислили и «назначили» главным виновником провала неудавшейся операции.
После этого, он не должен был выжить, но вопреки всему выжил. Его должны были убрать прямо в больничной палате.  Но, за несколько часов до этого, нашлись не равнодушные к его судьбе люди, забравшие его из госпиталя. После связался с криминалом, выполнив несколько «деликатных» поручений. Для людей его квалификации это сущий пустяк. Его искали на воле, а он сидел по надуманному сроку,  в одном из Мордовских лагерей. Его нашли и там, но ему снова помогли исчезнуть, снабдив «липовыми» документами и одеждой. Гонка началась…
За последние годы он привык к тому, что видит свой полусон – полуявь вновь и вновь, по нескольку раз за ночь, видит. Привык, но каждый раз, воспринимает это точно так, как было наяву, только в пугающей тишине и ожидании чего – то ещё, более страшного. А, что может быть более страшным, чем тишина?  Тишина- то как раз, больше всего и пугает. 
Покрывается липким потом, ему холодно, он боится тишины. И пока, в очередной раз,  из  нависшей над дорогой скалы,  не появлялся  погрузчик,  с опущенным ковшом, он снова проваливался в завораживающую своей безысходностью пустоту…
  - А как же, померла Люська, померла, на крещение померла - зачастил низкий женский голос. Сынок соседский накануне в район собирался, к ней забёг. Может и тебе чего привести, тёть Люсь? Она ему селёдочки молосольной заказала. А он, только через три дня вернулся.
  - Не дождалась, значит, селёдки – то Люська - вторила вторая старушка дребезжащим голосом - а такая рыбница была, земля ей пухом. И опять же какая земля? Сунулись на кладбище, а там снегу в полтора человеческих роста в тополях намело. Раньше трактором дороги расчищали. Так это раньше! Кому мы теперича старухи - то нужны? Дотащили гроб волоком до кладбища, да и зарыли в сугробе до весны. А сынок ейный так и не приезжал. Сидит, говорят. А может, просто не захотел. Эх, грехи наши тяжкие! Прости нас Боже. Свят, свят, свят…
Звякают стаканы, пахнет водкой и копчёной селёдкой. А Люська выходит селёдки не дождалась…
И какое заблуждение, что в нашей стране  так легко исчезнуть, растворившись среди людей, где ни будь в большом городе, или удалённом посёлке. Сорокалетнему россиянину,  Илье Савину, «делающему ноги» из одного из спецлагерей, это стало ясно, когда подъезжал к знакомым с детства местам. Нет- нет,  да и ловил на себе недоуменные взгляды, узнававших его людей. Легкая пластика лица – прикрытие только от делитантов.
 По официальной версии, он – инвалид, военный пенсионер, по собственной дури, угодивший за колючую проволоку. Теперь в «бегах». Слово-то, какое, смешное – «в бегах». Но те, что играют с ним в прятки, люди серьезные, с ними подобные фортеля не проходят! Куда не глянь везде - бывший. Бывший офицер, прошедший горнило обеих чеченских компаний. Бывший специалист, по решению деликатных вопросов на просторах бывшего Союза. Бывший зек. Бывший хороший человек. Да и просто человек, как порою кажется, тоже бывший.  Вот уже третьи сутки, путая следы,  едет он на перекладных, по бескрайним просторам такой знакомой и одновременно с этим, такой не знакомой  и не предсказуемой современной России. А мог бы спокойно прилететь самолётом бизнес класса, или на худой конец, в спальном вагоне скорого поезда с комфортом доехать. Нельзя, его ждут. Наводка по всем крупным вокзалам и аэропортам. Ну и пусть себе ждут. А он мелким сапом, на пригородном поезде, уткнувшись носом  в стену обшарпанного вагонного купе, едет туда, куда и при его везучести и фантастической наглости, никто и предположить не может. Не самоубийца же он, в самом деле! Но, не смотря на полнейшее безрассудство, едет он на родину, уткнувшись  в  жесткую и пыльную вторую полку, занимать которую  желающих мало. Изобилующие щелями  окна и двери скрипучего вагона,  не  мылись,  наверное, с тех пор, как появились на наших дорогах, в начале шестидесятых. Переполненный в начале пути вагон, постепенно пустеет. И к конечной станции, судя по всему, останется заполненным только его купе. Пьяненькие старушки, озабоченные судьбой Люськи, сошли на одном из заснеженных полустанков. Зато, ввалились два не трезвых мордоворота и сразу же начали приставать к симпатичной девчушке с челкой и ямочками на щеках, пытавшейся спрятаться за раскрытую книгу. Словно за ней спрятаться можно!
Сколько их таких, с чёлками и ямочками, приезжало с возвращающимися в часть десантниками, на грузовиках и БТРах. Под воздействием наркотиков и алкоголя, а зачастую  просто так, из спортивного интереса, с  некоторым принуждением, и безо всякого принуждения. Главное, ничего поделать нельзя. У многих солдат это первая в жизни женщина. У многих она же и последняя.
С какой – то неведомой до того грустью, всматривался он в её лицо, осознавая, что впервые смотрит на девушку, ни как на предмет вожделения, а  как смотрит отец на своего ребёнка, внезапно поняв, что дочь незаметно для него выросла, и давно уже превратилась в женщину. В пору, испугаться этого, не изведанного доселе состояния. Судя по возрасту, своя, такая же курносенькая, вполне могла бы быть. Но где? В Карабахе, Таджикистане или может в Африканских джунглях, среди черномазых, такой вот ангелочек в набедренной повязке бегает? А скорее всего уже не бегает. Там женщины рано замуж выходят. Да и по России наследил. Не зря же про людей его профессии говорят - погладь по головке каждого второго ребёнка, возможно, он твой.
 Чувствуя на себе пристальный взгляд, девушка поднимает глаза. Вот это глаза! Почему такие встречаются, когда впереди у тебя пустота, а сзади, выражаясь пошленьким языком – собачьи следы. Пусть у него следы скорее волчьи, чем собачьи, но и от этого не легче. 
В очередной раз проваливается в давно уже ставший родным полусон, полуявь. Дожидается когда появится погрузчик, спихивающий в пропасть «Урал» с солдатами….   -- Убери руки, урод, убери я сказала! Ну вот, и сон по - человечески не досмотришь! Даже размазать по склону горы не успели! Осторожно, не меняя положения тела, приоткрывает глаза. Так и есть. Один из не трезвых парней, обхватил девушку поперёк туловища.  Отшатывается от пощёчины-
   - Ах ты б..дь! - замахивается для удара. И замирает, словно в бетонную стену, мордой врезался, видя очень внимательно смотрящие  на него, ввалившиеся глаза мрачного, скелетоподобного существа, лежащего на второй полке, одетого в добротную, утеплённую одежду, сшитую явно не в России  и высокие шнурованные ботинки.   
 
- Хороший мальчик. Может до утра и доживёшь, если мозги включишь! А я пока, что с полочки – то спущусь
Забрал из сумки туалетные и бритвенные принадлежности и с  сарказмом процедил:
- Я пойду, зубки почищу. А вы, пожалуйста, за сумочкой моей последите. Не дай Бог, если что пропадёт. Не хочется, что бы пропало. Огорчиться придётся.
А чему огорчаться-то,  полупустая его сумка! Увидев в растрескавшемся зеркале вагонного туалета не чёткое отражение своего лица, лицевые кости – то, как торчат, ещё немного -  и череп, в очередной раз удивился седым уголкам висков.
  - А ведь  всего –  ничего!
Даже самому странно, как у него остались целыми зубы. И дело видимо не только в том, что выражаясь блатным языком, всегда следил за «базаром». Тому же погрузчику, что основательно помял его кости на утренней, горной дороге, не до его разговоров тогда было. Дело, наверное, в другом,  одному богу известному.
За время его отсутствия дислокация не изменилась, испуганная девчушка напряжённо всматривалась  в раскрытую книгу, всё на той же странице. Не удивился бы, узнав, что и на той же самой строчке. Сумку его ощупали, как же без этого. Девушка молчит, напугали основательно. Наглые мордовороты, сосредоточенно сопя, догоняют баночным пивом.
Девушку на десерт оставили. Мечтать не вредно!
 С их мордами, он, дохляк синюшный. Такого, по их мнению, соплёй  перешибёшь. Так кто же виноват, что там, откуда он едет, со жрачкой плоховато было.
 Она на него даже и не смотрит. Хорошо, если просто боится. Плохо, если он ей безразличен.
  - Дожил, даже за добрые дела, по привычке, жду вознаграждения, согласно существующих расценок и нормативных документов. Желательно в твёрдой валюте и с предоплатой. Как там, у классиков - можно и утром, но деньги вперёд!
Нет, конечно же, он утрирует. Самобичевание всегда было свойственно интеллигентным людям. Бывшим интеллигентным людям, тоже.
Поставить этих уродов на место, большого труда не составит. Это примерно, то же самое, что, простите, перстом об асфальт.   Но делать это прилюдно… Милиция рядышком, в соседнем вагоне едет. Молоденьких проводниц тискает. Уйти от них -тоже никакого труда, даже если придётся покинуть вагон, на ходу поезда. Но, геройствовать со справкой об освобождении в кармане, и стволом в кобуре под мышкой, не серьёзно. При любом раскладе, он лучшая кандидатура на роль злодея. Ему это зачем? Тем более, что девушка на него даже не смотрит. А как здорово это происходит в иностранных детективах! Книгу Чейза она как раз и читает. Чем больше в результате трупов, тем любовь крепче. Вот так в мечтах и размышлениях и доехал до пункта назначения. Как в школьной задачке. Из окончательно обрыдшего пункта «А», во всё чаще вспоминаемый в последнее время пункт «Б». Вот только не решается его задача так просто, да и в ответы заглянуть  невозможно, по причине отсутствия этих самых ответов.
Сгрёб полупустую дорожную сумку, вмещающую в своём совсем не безразмерном чреве, все его не хитрые пожитки.
Думать не нужно. Работает подсознание. Ноги, не задавая лишних вопросов, несут натренированное тело, вслед за пулей выскочившей девушкой и устремившимися за ней, похотливыми ублюдками,  намерения которых, явно не ограничивались событиями в вагоне. Здесь пахло нечто более серьёзным. Извините, но пассивным свидетелем, он сегодня быть не собирается.  На привокзальной площади пути резко расходятся, что бы через некоторое время снова сойтись. Бежать вдогонку обладателю  поясов, не солидно.  Если дыра в заборе была здесь двадцать лет назад, почему бы не быть теперь. Есть дыра, как же без неё! Вот и чудненько! Совсем не кстати, гудит локомотив, отправляющегося поезда.
  - Идиот! Болван! Тупица! Ну, надо же, так лопухнуться! - звучит в мозгу, но это уже самому себе.
Девушка резко поворачивается и застывает на месте. Скорее всего, его она боится намного больше этих уродов. Их она опасается. Его она боится панически. Примерно так же, как пузатый медбрат, дежуривший в ночь, его чудесного «воскрешения»  на обитом оцинкованной жестью столе госпитального морга. Явно вспомнил себя, завёрнутого  в простынь, испачканную  кровью, да и ещё с номерком на ноге. Это тебе не «покойники с косами» из детского фильма.
Что-что,  а лязг зубов медбрата он явственно тогда слышал.
 Сделал жалкую попытку улыбнуться и понял, что даже улыбаться по - человечески не может. Некоторое подобие звериного оскала изобразил, и всё. Нехорошо получилось. Не удивительно будет, если в трусы написала от неожиданности. Хотя в подобных ситуациях и мужики, бывает, так в подштанники напустят, что за них же и стыдно. А тут девчушка глупая. Прости девочка дядю, такой уж я неловкий. Иди своей дорогой. И пусть сегодняшний страх, будет самым страшным страхом в твоей жизни. К тебе у меня вопросов нет. Вопросы есть к преследователям.
Морозец, лёгкий снежок, привокзальные фонари загадочно так светят. В пору, назначить здесь свидание, с шикарной женщиной, а потом…. Но  потом, сегодня видимо не будет, потому, что оторвёт он головы этим уродам. Непременно оторвёт! Ускорил шаги, чувствуя, как волнами накатывает ярость. Идти за ними не нужно, они сами прут на встречу. Не удивительно если у них выкидухи под рукой. Встречать противника, видя его перед собой, не страшно. Кое - чему в училище обучили, кое- какие уроки сама жизнь преподала, да и практика обширная была.
Страшно, когда самый близкий человек - в спину… Цинично и зло, и в спину.
Даже и не надейтесь, огнестрела он применять не будет. Огнестрел на самый крайний случай. Он его лучше в привокзальном сортире утопит.
Закуривает. Ждёт. Вопросов, никому уже задавать видимо не придётся. Всю опрометчивость своего поведения они, скорее всего, почувствовали. Так и есть, останавливаются, яростно жестикулируя, совещаются. Молодцы! Принятое решение устраивает все заинтересованные стороны. Дожидается, пока осядет снег, поднятый ногами ретирующихся «героев». В один из его ночных кошмаров поместить бы их, для профилактики. Хотя как знать, может как раз там, из них люди бы и получились.
Однако жизнь на этом не заканчивается. Хорошая штука жизнь! Как она тебя ни швыряет, как ни бьёт, а лучше неё нет ничего на свете. А если она ещё и полнокровная…
Как там, кореш, на зоне – то шутковал
  - Холостяцкая жизнь не для одинокого человека.
Была - не была! Гасит окурок, и решительной походкой направляется к дому, по всей видимости,  уже бывшей гражданской жены.

Не смотря на горящий во всех комнатах свет и истерично орущий телевизор, дверь открывать никто не разбежался. В глазок, его хмурную физиономию, судя по всему,  давно уже «сфотографировали». Кому это нужно открывать ему дверь? Да и нашла его «благоверная» достойную замену, скорее всего, поуютнее и поласковее. Сколько ждать можно. Не декабристка же она, в самом деле!
Из квартиры соседей робко показалось голое, волосатое пузо, свесившееся на засаленные спортивные штаны. Что  ни алкаш, то спортсмен. Конечно же, не узнал. Как узнать, когда назанимал в своё время до получки. Только какая получка, ни единого дня не работал, на шее престарелой матери сидел. За спиной соседа,  появляется взлохмаченный кавказец. Вот это новость! Такой зверюги раньше не было. Собака замирает от неожиданности, оскаливает зубы и начинает пятиться. Будто волка встретила. А какое отличие, чем он теперь от волка  отличается? Даже такие серьёзные псины боятся выяснять с ним отношения. Не зря столько времени в собачьем питомнике провёл. Не однажды потом, во время командировок на Кавказ, пригодилось. Те собаки, ни  чета изнеженной соседской игрушке,  но и они, не слишком - то торопились пробовать его горло на вкус. Но, физиологическую потребность никто не отменял. Мочевой пузырь опорожнять нужно вовремя, и поэтому, жалобно повизгивая, пряча глаза, призванная заставить любого обмочиться от страха зверюга, униженно распластавшись по ступеням, пулей вылетает на улицу, едва не снеся с петель входную дверь подъезда. Ещё раньше громыхает дверь соседской квартиры. Отворилась она как – то повкрадчивее. Ничего нового он для себя не открыл. До седых, простите, дожил. А всё еще в сказочки верит. Чудеса нам наивным подавай!

На календаре март месяц, а морозы похлеще зимних. Красота! На деревьях иней, от дыхания пар. А снег под ногами: хрусть, хрусть, хрусть! Вот так и шёл бы бесконечно долго. Шёл бы и шёл… Но только куда? Прямо на него, уверенно урча трёхсот сильным турбированным двигателем, разбрасывая в разные стороны снег, словно ледокол куски льдин, пер трактор К – 700. Первое желание - отпрыгнуть в сторону, сделать кувырок с перекатом и еще не достигнув земли лупануть из «калаша», вдавив гашетку до упора. А лучше из подствольника, что бы уже наверняка. Вот так и будет, наверное, до конца дней своих даже от рёва мирного, тракторного мотора вздрагивать. Заигрался в войну основательно. Тракторист, худенький парнишка, на вид лет шестнадцать – не больше, тонюсенько пропищал тракторным сигналом. Не солидно как – то, дура его чёрта с рогами утащит, а пибикалка не серьёзная. Группировка, прыжок! И он бесплатный пассажир. Что – то вроде зайца на общественном транспорте. Ехать на ходу, прицепившись к заднему борту тракторной тележки, доверху загруженной мешками с минеральным удобрением, лучше, чем тащиться по разбитой санной дороге. А ещё говорят, сельское хозяйство развалилось. Оказывается, и сеют, и жнут, кому хочется. Ночь – полночь, а удобрение тракторными тележками на склады везут.
Не доезжая до села, спрыгнул в снег. К собственному удивлению обнаружил, что снеговая корка  довольно таки прочная. Осевший во время недавних оттепелей, пропитанный многодневным дождём, а потом застывший на морозе твёрдым панцирем наста снег, хорошо держит вес человека. Направился к кладбищу, не заходя в село. Родных у него там, после смерти матери, нет. Да и какие родные в его ситуации.   Прямиком, через гладкое, словно футбольное поле, овражек и развалины бывшей фермы. Столько раз ходил этой дорогой в детстве. А, чтобы специально на кладбище здесь идти, да и еще зимой, впервые. В полукилометре от кладбищенской ограды, пересёк цепочку окровавленных следов. Сразу и не разберёшь, волк это или крупная собака. Обычно, волчьи следы, ровной цепочкой тянутся. А эти, более собачьи напоминают. Но кто знает, может раненый зверь, сильно припадая на одну ногу, и изменил своим привычкам. Хотя говорят, сейчас и собаки в волчьих стаях встречаются. Может им среди волков то лучше, чем рядом с людьми  бедолажить? Поди -  это, разбери.
Вспомнился разговор пьяненьких старушек, поминающих водкой и копченой селедкой, какую-то Люську, услышанный накануне, в обшарпанном купе поезда. Ёкнуло сердце
  - А вдруг и здесь людей в снег хоронят, чего это волку возле кладбища отираться? Нестерпимо засосало под ложечкой. Сколько дней он ничего не ел? День, два, а может целую неделю? Но еда, это такой пустяк, по сравнению с тем, что он сделал. Вопреки всему долетел, доплыл, доехал, дошел, черт возьми!

Притом, что постоянно думал о матери, особенно после того, как через десятые  руки получил известие о ее смерти, она ему не снилась. А так хотелось, хотя бы во сне,  прибежать с улицы, сбросить на крыльце лыжи или коньки. Освободиться от задубевшей на морозе одежды и примоститься на старом, колченогом стуле у приоткрытой дверки раскаленной печи. Забросить на уголья, заранее приготовленные клубни картофеля. Желательно не крупные, что бы пропеклись получше,  и, помешивая изогнутой кочергой сгоревшие головешки,  дожидаться, пока придет с работы мать. Но мать не придет. Она никогда уже больше не придет!
На краю погоста свежая могила. Совсем недавно кого-то хоронили. Прислоненные к добротному, дубовому кресту венки, замерзшие на морозе, живые цветы. Дорога хоть и заметена, но ее чистят регулярно и это уже отрадно. Почти не замело. Не везде выходит, в снег хоронят. Замотанная в полиэтиленовую  плёнку карточка, аккуратно прибита к дубовому кресту.
   - Мастеровой мужик был. Не удивлюсь, что сам себе крест заранее сладил - подумал Илья, и обратился, словно к живому - здорово дядь Вась! Не знаешь, где моя матушка покоится? Конечно, знаешь, но разве с такой глубины до меня докричишься. Помнишь, ты, нас с пацанами, самосадом угощал, а она застала. От души крапивой отходила и тебе перепало. Серьёзная женщина.
Мать без него схоронили. Вон  сколько снега, разве могилу отыщешь. Руками, разве что, снег разгребать. Но будь, хотя бы капля уверенности, что живой увидит, до самой земли, наверное,  снег голыми руками бы разгрёб. Мраморные надгробья даже на деревенском кладбище.
  - А мы с Люськиным сынком, похоронить своих матерей по - человечески не смогли! Чужие люди постарались.
Тишина – то, какая! И вдруг! Может, показалось? Явно слышится за корабельными соснами, посаженными лет сто назад вокруг церковного сада, гул колоколов. Тихонечко так, словно из детского сна, порывом ветра случайно занесло. Как звонят колокола самой церкви, он никогда не слышал. Разорили церковь ещё до его рождения. Но, что интересно, несут покойника, обязательно у врат церкви постоят. Приодетые старушки, что на Пасху, что на другие престольные праздники, обязательно наведаются. А, казалось бы, что святого от церкви осталось? Полуразвалившееся здание, обезглавленные купола, заполненные всяким хозяйственным хламом и семенным зерном, помещения. С боку, словно другого места не нашлось, огромную бочку с бензином прилепили.  Начальная школа, расположенная в помещении бывшего церковного пристроя, через дорогу находилась. Во время грозы, он в четвёртом классе тогда учился, ударила молния в купол церкви. Такой разряд был, что половина класса и не только девчонки, под парты забрались. Как заворожённые, смотрели дети, вместе с побелевшей от страха учительницей, как горит купол. Как кренился крест, сверкая отраженными в его зеркалах, языками пламени. Чем не гиена огненная! А эта проклятущая бочка с бензином, как раз под горящим куполом... Не дал тогда, наверное,  бог, безвинным детям от пламени горящего бензина погибнуть. По какой – то немыслимой траектории ушёл раскалённый Крест, в сторону. Отнесли его потом пионеры в металлолом. Вот только взять его, престарелый водитель  машины, с металлоломом, ни смотря на угрозы начальства, напрочь отказался.
 Со стороны церкви показалась фигура мужчины, яростно орудующего лопатой. Явно, не для проформы пришёл сюда, этот человек. Давненько Илья не видел, чтобы с таким остервенением, боролись со снежными заносами. И так несколько часов к ряду - зацепил – бросил,  зацепил – бросил…. Не сбиваясь с ритма и не останавливаясь. Разделённая пополам, как раз посередине дорога, стала вполне пешеходной. По наивности думал, что трактором чистят. А тут такие чудеса!
   - Из приезжих, или из вернувшихся? – задал сам себе вопрос  Илья.
И сам же ответил
– Какая теперь разница, из каких! Припугнут, и сдаст с потрохами, чего ему скрывать какого-то там, беглого зэка!
 Наконец, мужичок приблизился на расстояние вытянутой лопаты, обтёр залитое потом, раскрасневшееся от легкого морозца, одутловатое лицо, скомканным носовым платком. Покосился на марочный коньяк, стоящий в снегу, засыпавшим столик, установленный у одной из могил. Коньяк,   явно не вязался с изможденным обликом Ильи. Отметил полное отсутствие закуски и стоимость напитка.
  - Ни дешевым, стало быть, коньячком почуетесь.
 И на немое предложение, глазами -  пригубить, отчаянно замотал головой:
   - Ни, ни, я своё на этом свете давно выпил. Известная болезнь всех российских интеллигентов и творческих людей. А от этой заразы все проблемы. И в семье, и в творчестве, и в другом, о чём даже и говорить не хочется. Наложил я на себя епитимью такую. После каждого снегопада дорогу от церкви до кладбища чищу. Иной раз, сутками не переставая, лопатой махать приходится. Первый год один чистил. Сейчас мужики помогают. Особенно перед похоронами. Стариков чуть ли не каждый день провожают. Вот Василия Никитича, знал, наверное, такого, три дня как отнесли.
   - А учительница, Вера Васильевна, часом не знаете, где схоронена? Приехал на могилку к матушке, да разве в такую непогодь найдёшь?.
 Мужичок молча, кивает головой:
   - На её столике, вы как раз и расположились. Всем селом на памятник собирали. А столик со скамеечкой ей дядя Вася и смастерил, земля им обоим пухом. Вон и фотография, только снегом её засыпало. Снега – то, нынче какие. А умерла, когда сирень распустилась. Как никогда она в тот год цвела у вашего дома. Словно прощалась.
 Илья застыл от неожиданности -  просидел столько времени, у могилы матери, сам того не подозревая! Выхватил лопату из рук мужичка. И принялся яростно разгребать снег. Так и есть! С эмалевого овала, внимательно посмотрели на него, грустные материнские глаза –
  - Исхудал-то как, сынок! Не нужно было приезжать, не нужно. Здесь тебя в покое не оставят. Мне теперь ничем уже не поможешь.
   - Здравствуй мама! Не обижайся, что так всё у меня непутёво в жизни получилось!
    - Да разве когда матери на своих детей обижаются? - вздохнул мужичок.
Пока разговаривали, погода резко поменялась. И без того, не ласковое солнце, налилось багровым цветом грядущей непогоды, словно свежей кровью наполнилось. Поднялся ветер. Очищенная часть дороги начала постепенно покрываться порошей,  кипельно-  белого, девственного снега, отражающего отблески багрового заката.
Видя, состояние странного человека, неведомо откуда появившегося на деревенском кладбище,  и понимая, что здесь он лишний, мужичок снова ухватился за свою лопату, словно утопающий за спасательный круг. И с ещё большим рвением, как автомат - загреб– бросил,  загреб– бросил; загреб– бросил….
На санную дорогу, ведущую  к железнодорожной станции, Илья выбрался ближе к полуночи. Ветер, буйствующий весь вечер, внезапно стих. Но разве собственный барометр обманешь! Боль, хоть и давно сросшихся костей, ни с чем не сравнишь. Быть снегопаду. Остановился, как былинный богатырь на перепутье, если не брать во внимание крайнюю  худобу, да и отсутствие придорожного камня. И так же -  три дороги перед тобой. Правда, одна из них, не вперёд, а назад - на кладбище. Направо, с некоторой отсрочкой, но всё туда же. Налево -  в родное село? А кому он там спёрся? Ни родных, ни друзей…
Со стороны станции показалась запряженная лошадь. Даже на приличном расстоянии было видно, что в санях один человек. Представил себе дюжего красномордого мужика, с неизменной цигаркой во рту. Небритого, угрюмого. И обязательно, попахивающего самогоном. Стереотипы, они и есть стереотипы. Никуда от них не денешься. Каково же было удивление,  когда повозка подъехала на расстояние,  позволяющее рассмотреть её более детально. Легкие санки, ёкая селезёнками, всхрапывая и потряхивая изящной головкой, легко несла серенькая, лохматая лошадка с длинной, заплетённой в косички гривой. Вслед за этим, при ярком свете полной луны,  в санках явно обозначился силуэт женщины. Судя по элегантной дублёнке, довольно - таки молодой и привлекательной. Зрение и нюх его, никогда не подводили. Внешний вид женщины разглядел, и  запах молодого женского тела вспомнил. И голова закружилась, от любезно представленного памятью, запаха. Как жалко, что не по пути. Не  по пути? Ошибаетесь молодой человек. Женщина натягивает вожжи:
   - Тпру! Садись, чего стоишь. Или пешком идти сильно хочется?.
   - Так я же…
  - Чего - я же? Кому говорят, садись!
    - Ну, раз так, пожалуй, сяду. Давненько на санках не ездил.
Лихо, и в то же время с присущим только женщинам изяществом, возница шлёпает вожжами по крупу лошадки:
   - Шевелись, Мышка! Если не хочешь, чтобы хозяйка замёрзла.
«А почему это Мышка» – поинтересовался Илья.
   - Так ведь она же серая, неужели не понятно?
  - Ну, раз серая, тогда понятно.
Полудетские, капризные губы, курносый носик, непокорные, рыжие кудряшки, торчащие из под изящной шапочки. Покосился, на показавшиеся из откинувшейся полы дублёнки,  пышущие здоровьем и такие уютные колени, в тёплых вязаных брюках. И так они напомнили ему колени его матери, на которые он любил забираться долгими зимними вечерами. Забирался и смотрел на мать, украдкой вытирающую слёзы. От них, незадолго перед этим, ушёл отец.
   - Мама, я тебя никогда не брошу.
  - Если бы это было так - вздыхала мать.
Если бы это было действительно так!
И так невыносимо захотелось положить руку, на эти пышущие здоровьем и теплом, слегка полноватые женские колени. К удивлению никакого всплеска эмоций за этим не последовало. Никто не шарахнулся и руки лихорадочно не сбросил.
  - Я на ваших плечах сидела, а вы, наверное, не помните?- выпалила женщина, чувствуя на себе его изучающий взгляд.
И видя, что он опешил от такого откровения, добавила:
   - Первого сентября, я тогда ещё в школу только пошла, А вы десятиклассник, на плечи меня посадили.  Я со звонком, а вы такой сильный и красивый. Какое женское сердце устоит. Вот тогда я в вас и влюбилась - и тут же, поправилась – по-детски, конечно же. Мама ваша, до пятого класса у нас классным руководителем была. Письма ваши нам читала, фотографии показывала. Мы хоть и маленькие были, а сразу раскусили, что большинство из них почерком Веры Васильевны написаны.
   - Не боитесь по лесным дорогам ночью раскатывать? Ладно  бы хоть на гусеничном вездеходе, с охраной. Или хотя бы на джипе, а так, на открытых санках, страшновато, наверное?
  - Кого мне бояться? В нечисть разную, я не верю, её только в страшилках по телику показывают. От волков, они говорят, в наших местах снова появились, у меня карабин имеется. Не бойтесь, он у меня зарегистрирован. Охотоведом работаю. Ни какого криминала. А плохие люди мне пока не попадались.
  - Это очень хорошо, что не попадались, вон ружьё – то какое!
   - Хороших людей на свете больше, чем плохих.
   - А как насчёт того, что чужих мужчин на санках раскатываете? Если жена такая крутая, муж, уж точно с пулемётом встретит, или не встретит?
   - Не встретит - отрезала женщина - уже два года как не встречает. Характерами не сошлись. Ну и бог бы с ним. Был бы здоров!
  - …Банька, по всей видимости, сегодня будет – подумал Илья - и борща с деревенской сметаной так хочется. Но какие классные у неё всё -  таки колени!
И, к своему удивлению почувствовал, что улыбается и не по-волчьи,  а как самый обыкновенный человек. Впервые за последние годы…
А руку, он, все-таки, так и не убрал.