Д. Часть первая. Глава первая. 5

     "Сегодняшний день начался для меня рано, когда восход только-только начал окрашивать горизонт розовато-оранжевыми бликами. Я уже говорил тебе, что по утрам мне не спится. Я просыпаюсь в пять и лежу, уставившись в потолок, в ожидании рассвета. Это самое ненавистное для меня время, и, как ни парадоксально, самое любимое. Да, во мне много таких странных противоречий, которые, если взглянуть на них с точки зрения беспристрастного наблюдателя, могут показаться попросту смешными. Но для меня они не смешны, я с ними живу, я вынужден мириться и приспосабливаться к ним. Я люблю предрассветные часы, потому что вокруг бывает очень тихо, так что слышишь стук собственного сердца. В эти минуты особенно ясно ощущаешь, как хорошо быть одному, подальше от людей, от их глупых и сиюминутных желаний. Однако я ненавижу эти мутные, тягучие часы за их совершенную бесплодность. Не раз случалось мне вскакивать с постели и пытаться что-нибудь сделать такими вот ранними утрами. Пустая трата усилий! Голова моя была совершенно пустой, а вдохновение... нечего и говорить о вдохновении. Оно – слишком тонкая материя для столь жёстких, похожих на жвачку часов. Вот и приходится проводить их в постели, не отрывая взгляда от покрытого сеткой теней потолка. И только когда солнечные лучи, наконец, прогонят эту хмарь, во мне снова рождается желание жить.
     Не знаю, зачем я тебе об этом пишу. Не знаю даже, отправлю ли я когда-нибудь тебе всё то, что успел накропать. Я не писатель, и, думаю, получается у меня неважно. Но потребность излить на бумагу то, что творится на душе, слишком сильна, чтобы ей противиться. Если ты всё-таки прочитаешь мои записки... ну вот, не знаю, как закончить это предложение! С красками и холстом всё гораздо проще и яснее. Образы приходят ко мне в одно мгновение, а вслед за ними идёт форма, она как будто сама подстраивается под то, что мне необходимо выразить. Когда я рисую, мне не приходится задумываться или сомневаться. Создаётся впечатление, будто моей рукой управляет кто-то свыше. Ты знаешь, я не религиозен, но в такие минуты поневоле начинаешь верить в сверхъестественное. Конечно, никому другому я бы никогда всего этого не сказал, но ты – иное дело. Тебе можно доверить то, в чём сложно признаться даже самому себе. Не сейчас, со временем, когда настанет подходящий момент. А пока пусть бумага хранит всё, что мне так хочется тебе сказать.
     Да, писать трудно, непривычно, я часто останавливаюсь, делаю перерывы, чтобы собраться с мыслями. Однако отказаться, бросить на полпути было бы неправильно, ведь мне ещё столь многое нужно тебе поведать. То многое, что я никогда не решусь сказать тебе с глазу на глаз. Да ведь мы так редко видимся, что мне вообще мало удаётся сказать. Знаю, о чём ты подумаешь, если прочитаешь это: он говорит много ерунды. Да, родная (ты ведь не против, если я так тебя назову?), мне случается нести совершеннейшую чушь, но всё потому, что рядом с тобой голова моя напрочь отключается. Ты – мой наркотик, моя самая насущная жизненная потребность. Разве можно говорить о чем-то серьезном, когда я не успеваю надышаться тобой во время наших коротких встреч? Вот и пришлось мне найти такой способ делиться своими чувствами – наивный, ребяческий, может быть, но что же поделаешь? Тут, по крайней мере, я более или менее владею собой, владею словами. Нелегко бывает построить фразу так, как мне хочется, порой приходится долго подбирать слова… Многому приходится учиться, многие ошибки исправлять на ходу. В этом есть свои преимущества: я чувствую, как мой слог становится лучше, как сглаживаются шероховатости. В литераторстве, как и во многом другом, можно, оказывается, набить руку. Впрочем, что-то меня опять понесло не в ту сторону…
     До нашей следующей встречи осталось три дня, три невыносимо долгих, мучительных дня. Когда ты далеко, мне кажется, что между нами разверзается глубокая пропасть, которую уже ничто не способно заполнить. Бывает, я по два-три часа сижу на одном месте, уставившись в стену, и думаю только о тебе. Это самое настоящее наваждение, но как от него избавиться? И хочу ли я от него избавиться? Ведь когда ты приходишь и мы снова становимся единым целым, на свете нет никого счастливее меня. Увы, счастье не может длиться слишком долго. Ты уходишь, а я снова остаюсь наедине с ворохом своих странных мыслей. Выходит, что дневник – единственная отдушина в моём положении. И если ты когда-нибудь его прочитаешь, не суди меня слишком строго. Мне нужно было всё это сказать.
     Ну вот, я начинаю повторяться, верный признак того, что надо заканчивать эту запись. День в самом разгаре, и мне надо занять себя работой – это единственный способ не думать всё время о тебе. Надо пойти в парк и пописать с натуры – там есть одно очень характерное место. Всё, останавливаюсь, до скорой встречи, родная. Береги себя».