Семь дней за семь рублей

   Понял, что ради хорошего настроения не надо вспоминать о плохом, надо вспоминать о хорошем. А что может быть приятней Санькиных историй о любви…

   В плане любви очень хороша была “брежневская эпоха”, когда любвеобильный Генсек, где только мог, взасос лобызал сотоварищей и дорогих его сердцу гостей. Страсть, с которой он это делал, экстаз, явно его сопровождавший, и столбняк, поражавший “счастливца”, поначалу удивляли советских граждан, но со временем приучили и их самих не стесняться проявления собственных “дружеских” чувств.
Глядя на происходящее перед ними на экране, люди невольно озирались по сторонам, пытаясь разглядеть в лицах окружающих какую-либо реакцию на это действо, и как ни странно, и даже похвально было то, что в такие моменты никто не оставался равнодушным.
   Вошло ли это в моду или народ наконец-то расслабился после войны, но поцелуи и объятия где бы то ни было - дома ли, в общественных местах или на работе - стали привычны и даже необходимы порой. Стало вполне естественно прижиматься к кому-то на глазах у всех и даже страстно впиваться в губы случайных, и не очень, кавалеров и, часто совсем незнакомых, дам. О чём меньше всего думали люди, так это о сопровождающем подобные ритуалы грехе, хотя, по правде говоря, и слова такого в лексиконе нации атеистов тогда уже не существовало. “Со всеми не будешь, но стремиться к этому надо !” - неустанно повторяли тогдашние ловеласы под поощряющий общественный смешок.

   В это сладострастное время Санькина молодая жена вдруг приустала от их семейных отношений и решила “сплавить” его хоть на какое-то время с глаз своих долой. Благо, и повод подходящий нашелся - первый его отпуск на новой работе.

    - Уехал бы ты куда, - сказала она ему. - Мы с мамой и нянькой сами здесь разберемся, а так будешь только вертеться у нас под ногами весь день.

   А Саньке-то чего возражать - даром, что ли, только из армии: привык к дисциплине, его и уговаривать долго не надо. Зашел в профком, заплатил символические семь целковых и уехал отдыхать в одесский пансионат на целую неделю. Правда, отпуск его пришелся на зиму, и, понятное дело, в море не полезешь, но при желании и по молодости чего только себе интересного не найдешь.

   Пансионат располагался не в центре города, а где-то в районе десятой станции одесского трамвая, который, возможно, и нынче колесит вдоль морского побережья взад и вперед. Место хорошее, тихое, рядом - парк. В пансионате - полно отдыхающих; завтраки, обеды, ужины, номера на двоих, по вечерам - танцы. Что еще надо для приятного отдыха ? А вот же нет… Нужна народу еще и соответствующая атмосфера, а именно - некая атмосфера любви…
И она, к радости отдыхающих, во всех корпусах этого пансионата присутствовала.
Люди, вырвавшись на свободу, сразу же забывали или желали забыть о том, что осталось у них дома. Они не думали о будущем возвращении, не вспоминали о своих дальних и близких, не звонили им, и вряд ли кто-то кому-то даже писал. Здесь отдыхающие, находясь на полном обеспечении, жили собственной жизнью бессовестных бездельников и только и искали, чем себя развлечь.
   Его соседом по номеру оказался мужчина лет сорока из центра России. Он был экономист, кандидат наук, человек приличный и интересный, много знающий и много понимающий. Саньке сразу же понравились его интеллигентность, ум и видимый жизненный опыт, который тот, совершенно не хвастаясь, проявлял во всем, что делал и что говорил. Молодость нашего героя и его приветливый нрав, похоже, устраивали взрослого мужчину тоже - по крайней мере, их совместное пребывание там оказалось весьма кстати.
   Этот человек, Володя, заселился в пансионат на несколько дней раньше Саньки и ко времени их знакомства уже осмотрелся и обзавелся всем необходимым.
Помимо обычных занятий, он успел побывать на нескольких экскурсиях, знал, где можно с удовольствием провести время, и, самое главное, - нашел себе замечательную подругу - женщину, соответствующую его вкусам и возрасту и, что немаловажно, очень обаятельную.
Большую часть времени они проводили вместе, гуляя где-то в городе или запершись в номере наедине. Когда же ее рядом не было, он подолгу общался с Санькой, во многое посвящая его, а тот только и делал, что слушал.
Оказалось, Володя - человек семейный, работает в каком-то научном институте и живо интересуется экономикой и политикой в стране. Он много чего объяснял и даже критиковал и, казалось, во многом был правым, поскольку и сам Санька, как многие тогда в стране, замечал в обществе массу недостатков.
В те дни страна жила в преддверии XXV съезда КПСС, и все граждане приглашались компартией выражать свои пожелания съезду ради улучшения жизни советских людей. Кто тогда догадывался, что это были всего лишь уловки властей для выявления недовольных, и кто тогда по-настоящему понимал, что ждет тех, кто укажет на что-то не так.
Мог ли Володя это понимать и чего-то опасаться - кто знает. Но он, чувствуя свой долг, подготовил тогда откровенное письмо съезду и, находясь в Одессе, отдал его в печать какой-то машинистке. Он говорил, что с ним вскоре беседовали в КГБ, и он предполагал, судя по характеру беседы, что что-то нехорошее теперь с ним может произойти.
Внешне его беспокойство не проявлялось, но было заметно в нем какое-то скрытое ожидание и видимое сожаление о том, что он неосмотрительно совершил.
   Санька и сам заметил позже и тут же поделился с ним новостью о том, что рядом происходит какая-то не очень скрываемая возня, а в комнату напротив вселилась пара гражданских, явно похожих на офицеров, мужчин, которые с тех пор внимательно приглядывали за их дверью и всегда как-то напряженно прислушивались, находясь рядом с ней.
   Володя прожил до конца отпуска еще несколько дней и как-то неожиданно уехал, будто совсем исчез. Что было с ним дальше, Санька так никогда и не узнал, да и, по правде, не очень-то ему это было интересно. О страшных деяниях КГБ и КПСС стало известно только в девяностые годы, а в те, семидесятые, всё, что ими делалось, считалось законным и необходимым стране. Народ же больше интересовала обычная нормальная жизнь, так же, как и Саньку в то, одесское, время увлекали, в основном, её житейские радости.
   А в пансионате их хватало: то на танцах случалось с кем-то познакомиться, то приветливые взгляды в столовой или на прогулке давали повод расширять круг приятных знакомств. А дальше - никому не воспрещалось развивать взаимный интерес, находясь где-нибудь наедине и уже там продолжать общение, начиная с игры в карты на раздевание или поцелуи и заканчивая чем-то более увлекательным ещё.
   Определенная легкость, с которой все это происходило, давала повод чувствовать себя уверенно и заводить подобные знакомства и за пределами пансионата - уже в самом городе. Так, как-то по дороге в Одесскую оперу наш молодой человек, находясь в трамвае рядом с местной девушкой, умудрился быстро с нею познакомиться и договориться о свидании на следующий день. Поскольку его предложение было, совершенно неожиданно и с непонятной легкостью, принято, всё следующее утро и до самого часа отправления на встречу ему пришлось бороться с собственными опасениями насчет того, как правильно поступить. Ведь города он не знал и отдаваться во власть незнакомому человеку совершенно не собирался.

    - К тому же, - думал он, - ради чего с ней встречаться, ведь вряд ли я решусь на какие-то близкие отношения с ней…

Мучаясь сомнениями, он не нашел ничего лучше, как вместо того чтобы ехать на встречу, отправиться на трамвае в совершенно противоположном направлении и, сойдя в установленное время где-то на дальней, шестнадцатой, станции, когда уже никаких шансов совершить глупость не было, окончательно успокоился и возвратился обратно в пансионат.

   Интересно, что при всей его увлеченности новыми знакомствами сам он все же понимал, что, как человек женатый, находясь среди незнакомых людей, должен он соблюдать правила элементарной осторожности и оттого не вступать ни с кем в такие контакты, которые могли бы привести к непростительным последствиям. Поэтому, стараясь больше познавать, он совсем не собирался рисковать, будто только и делал, что всего лишь надкусывал яблоки, опасаясь в них червоточины.
Несомненно было и то, что уж слишком молодым и неопытным был он тогда, чтобы получать настоящее удовольствие от таких вот отношений.
Возможно, что самым главным из того, что он переживал, было то новое, еще неведомое ему ранее отношение к себе женщин, которым он, к его удивлению, был, без сомнения, интересен, нравился и, даже, захоти, - мог бы быть ими любим. Это, безусловно, отличалось от того, почти безразличного, к нему отношения после свадьбы  его жены и тещи.
   О тех семи днях, проведенных где-то, никто потом Саньку не расспрашивал. Не пришлось ему врать, выкручиваться и стыдливо прятать глазки. Его будто встретила в дверях какая-то напряженная тишина, и затаенное молчание поселилось в их неприветливом доме. Ему ещё показалось, что за время, пока он отсутствовал, здесь  выросла какая-то незримая стена, по разные стороны которой он и его родственники теперь оказались. Он почувствовал тогда, что, видимо, настало уже время что-то в его семейной жизни должным образом поменять…
   Но оказалось, что женщины куда раньше него и так, как это умеют только одни женщины, уловили необходимость должных на их взгляд перемен. Так что после его возвращения изменения не заставили себя долго ждать, и, возможно, то недолгое и на редкость дешевое пребывание в Одессе стало – нет, не причиной, но очевидным началом бесконечной череды его новых - нужных, ненужных и порой совершенно напрасных отношений, сопровождавших, подолгу и часто некстати, всю его оставшуюся жизнь…