Предсказание старой цыганки

           Привычную картину, этим вечером, нарушило появление нескольких цыганских палаток, что при въезде в село нарисовались. Где их обитатели, разбили табор свой, на приполе, у самой речки. На пригорке, рядышком, скучившись, отдыхала большая отара овец, что шли своим овечьим ходом, аж, из самой Монголии, до своего конечного пункта, - Бийского мясокомбината. По краям отары, то тут, то там, были видны огромные лохматые собаки-пастухи. До безобразия, умные и трудолюбивые.

          Чтоб овцы не отощали во время пути, расстояние, которое они должны пройти за день, по некоторым слухам, не должно превышать двенадцати километров в сутки. Может, и врут насчет расстояния, да это и не столь важно. Ну, а коли, и прошли, в какой день, больше нормы, не велика беда. Такие, вот, дни отдыха животным и даются, чтобы, в весе своем, не потерять и бодренькими быть.

       Не только овец этим путем гоняли из Монголии. Иногда, на этом месте, отдыхали совсем уж непривычные глазу, экзотические животные, так называемые, сарлыки. Эти длинношерстные рогатые животные, вообще то, зовутся яками, но алтайцы этим словом их никогда не называют. Но это так, к слову.

          А тот  вечер в сельском клубе, деревенские девчонки должны надолго запомнить. Да и парни тоже, в большинстве своем. Эти то, от зависти и ревности, запомнят.

         Неожиданно, в самый, что ни на есть, разгар танцев, что всегда устраивались под радиолу, после окончания вечерних киносеансов, в фойе клуба появились два незнакомца. Это были чабаны-перегонщики, два молодых, красивых цыгана, из того табора, что за рекой расположился. Кудрявые, длинные, черные волосы, одинаковая одежда, делали их, поразительно похожих, друг на друга. А может, они, действительно, братьями были.

        У одного в руках была гитара. Естественно, танцы враз прекратились, внимание всех присутствующих, переключилось на этих цыган. Кто такие, откуда взялись, красавцы эти? Слово за слово, и парни эти, по многочисленным просьбам сельских красавиц, организовали настоящий концерт в фойе. Они пели под гитару и цыганские, и русские народные песни, а затем, один из парней, распалившись, и во враж войдя, бросился в пляс. Его товарищ, на гитаре, начал истово ему аккомпанировать.

       О, как же красиво этот цыганенок плясал, какие коленца выкидывал! Девчонки, наверное, в ту ночь, еще долго не могли заснуть в своих кроватях, вспоминая прошедший вечер и этих парней. Может быть, тайно желая оказаться, вместо тех цыганочек, если таковы имелись у них.

          И тем же самым вечером, когда еще засветло было, у калитки сельского тракториста, Григория Степановича Шумилина, появились двое цыган. Это были мужчина и женщина, не молодые оба. Скорей всего, муж с женой. Может статься, даже и родители тех цыганят, что девчонок местных, с ума сейчас сводят в клубе. Вышедшему к ним хозяину, гости объяснили цель своего прихода.

      - Извини нас, добрый человек. К тебе обратиться, нам твой сосед посоветовал. Авария у нас случилась. На телеге нашей, колесо переднее рассыпалось. А у тебя, вроде как есть, ненужные тебе, колеса. Продай нам колесо. Сколько запросишь, столько и заплатим. Нам завтра, позарез, нужно дальше двигаться с отарой.

      А у Григория, в тот вечер, настроение было, как говорится, если и могло  лучше быть, да некуда. Ведь завтра с утра, он, в числе  других передовиков села, едет в район, на торжества, посвященные успешному окончанию хозяйствами района года и текущей пятилетки. И ему там, в торжественной обстановке, будет приколот на грудь, не какой-нибудь значок победителя соцсоревнования, а целый орден, за его добросовестный труд. Первый, трудовой орден в селе, кстати.

        - Отчего же не выручить добрых людей, в их беде. Конечно, же,  я дам вам это колесо. Тем более что оно мне совсем не надобно. И денег за него не возьму. А вот просьба, появилась в голове моей, интересная. Коль я вижу возле себя настоящую цыганку, я хочу, чтобы она судьбу мою предсказала. Хотя бы, на несколько лет вперед. Или она не умеет гадать? Тоже не беда, тогда забирайте колесо, просто так, даром.

        Женщина, одетая во всё черное, всё время, пока шел разговор между мужчинами, молчала, только пристально и неотрывно смотрела на Гришино лицо. Заговорил снова мужчина.

         - Извини, добрый человек. Но эта женщина, действительно, не гадалка. Это наша самая известная предсказательница. Она ведунья, именно тот человек, кто знает всё тайное. По-нашему, их зовут шувани. Ты действительно хочешь знать, что тебя ждет в будущем? И совсем не боишься, что можешь услышать?

        - Конечно. Тем более, такая шара мне сейчас выпала. У настоящей ведуньи, своё будущее узнать. Тем паче, вроде, ничего плохого в будущем у меня, и не предвидится.

        Это он про завтрашнюю поездку, за получением ордена, вспомнил. Но вдаваться в разговор по этому поводу не стал, хотя и подмывало, чуток прихвастнуть.

         По внешнему виду цыганской женщины было видно, что ей совсем не хотелось озвучивать будущее этого сельского тракториста. Но куда деться, ведь это, как бы еще и плата за колесо, в конце концов. Кроме  тщательного изучения  лица Григория Степановича, она взяла его руку, долго всматривалась в линии на ладони.

         Даже пальцем своим по этим линиям проводила, будто хотела  удостовериться, неужели так всё плохо, на самом деле. А что ничего хорошего не могут сулить ее дальнейшие слова, одному человеку уже было заранее ясно. Это её путнику. Вздохнув, она, не выпуская из своих рук, руку Григория, наконец, заговорила.

       - Скоро у тебя намечается дорога дальняя. Откажись от нее. Принесет тебе большие страдания она, если поедешь.

      Гриша хотел открыть рот для возражения, но глянув в ее большие, черные, немигающие глаза, тотчас,  же, прикусил язык. Ведунья, меж тем, своим бесстрастным, хрипловатым голосом, продолжила.

      - В скором времени, золотой мой, ты потеряешь две живности. И если первая потеря тебя расстроит, но не так сильно, то от второй потери, ты так и не сможешь оправиться. И через небольшой отрезок времени, ты сильно заболеешь. А затем уйдет в мир иной, твоя жена. Но ты этого не увидишь, ты умрешь раньше ее, мой золотой. Вот так.

      Ведунья замолчала и отпустила Гришину руку. Ошарашенный мужик стоял и не знал, что можно теперь сказать, после этого предсказания, которое хотел сильно услышать.

     Невнятно выдавив из себя слова благодарности, Григорий Степанович помог загрузить цыганам колесо на подводу, что стояла у соседнего двора, и в полном раздрае, плюхнулся на крыльцо. Нет, он допускал, что может услышать, что-нибудь, не совсем его устраивающее, но вот чтобы так, со всего маху, да обухом, по его головушке!

      - Напросился, мать его за ногу! На халяву, на шару, решил про жизнь свою дальнейшую узнать! Узнал? Вот теперь живи и каждый день жди, когда к тебе очередной “приветик” от цыганки прилетит!

        Ночь спал плохо. Ворочался, выходил несколько раз на улицу покурить, обдумывая слова ведуньи. В конце концов, успокоился, убедив себя, что это, все лишь, обыкновенная гадалка-мошенница.  Его просто на “понт” взяли, а он и рад стараться, расклеился и нюни распустил.

          Утром, у здания совхозной конторы, несколько принаряженных, мужчин и женщин, ждали рейсовый автобус для поездки в райцентр, на торжества.

       - А вот и герой наш! Ты что это, весь в печали? Однако расставаться с женушкой, тяжело было? – это директор совхоза, что с партией и профсоюзом, тут же суетились. Ну, им то автобус не нужен был, они на директорском уазике поедут.

        - Всё нормально, Егор Степаныч. Спал, что-то, плоховато.

        - Так оно и понятно. Не каждый день за орденами ездить приходится. Ничего, это в первый раз тяжело, потом привычнее будет.

       Это так директор шутки шутил, подбадривая и поднимая настроение орденоносцу.

       - Ну, вот и автобус ваш подошел. Давайте, с богом. Мы тоже выдвигаться будем. Заводи, Петруха, драндулет свой.

       Бросив недокуренную сигарету на землю, Григорий, одним из последних, заскочил в запыленный ПАЗик. Местечко нашлось только на последнем ряду сидений, и то, только после того, как мужики подвинулись, и мужик втиснулся меж ними в середку. Автобус, на прощанье, дыхнув на провожающих бензиновым перегаром, неторопливо тронулся с места.

           А через несколько километров пути, мужики даже не успели сильно испугаться, когда весь их задний ряд вдруг взмыл почти до крыши автобуса. Молодой водитель автобуса, толком, не зная дороги, не заметил вовремя большую колдобину.

          Приземление было жестким, особенно досталось нашему орденоносному трактористу. Бедному мужику, при падении, и ухватиться то не за что было. Когда, лежащего на полу автобуса, Григория, хотели товарищи поднять, он только и сказал.

       - Тише, мужики, осторожнее. Я, кажется, позвоночник сломал. Вот, же дурень, не послушался совета. Не поверил цыганке, болван.

      - Ты о чем, Степаныч? Какая цыганка?

      - Да, так я, о своём. Не переживайте, не в бреду еще. Давайте, заворачивайте в больницу, орден подождет, никуда не денется.

     Теперь у нашего орденоносца было много времени, для размышлений о бренности жизни. Да, рентген показал перелом позвоночника, но не того, чтобы уж совсем обезножил мужик. Случился другой перелом, полегче, с заковыристым названием, коего Григорий не запомнил.

     Про будущее своё выздоровление, повода для беспокойства у Степаныча не было, вылечат, не таких еще, на ноги ставили местные эскулапы. У него перед глазами стояла цыганская ведьма, прорицательница и ее слова. Никогда и никому мужик, ни в жисть бы не поверил, что вот так можно незнакомому человеку выложить его жизнь дальнейшую. Это было сверх Гришиного понимания.

    Он хорошо запомнил ее дальнейшие предсказания и это его сильно напрягало. Радостных моментов там не было для него.

      - И дернул же черт меня ляпнуть, про желание, жизнь, свою дальнейшую узнать. Жил бы и жил, в неведении, зато припеваючи, в своё удовольствие, ни о чем плохом не думая. А как теперь то жить?

       А то, что дальше всё будет так, как предсказала ведунья, Григорий, после этой поездки, уже нисколечко не сомневался.

      Но жизнь продолжалась. Прошел год, пролетел второй, за ним третий. Стали забываться страшные слова предсказания черной цыганки, не может человек всё время в страхе жить. Григорий Степанович уже к жизни на пенсии готовился. Тихо, спокойно, со своей Анной Сергеевной век доживать. Дети живут отдельно, всё у них хорошо.

      Правда, зять Савелий, опять недавно учудил. Привел ему во двор кобылу, да к тому же еще жерёбую, беременную, значит, если по лошадиному.

      - Принимай, тесть, подарок. По случаю, мне досталась, кобыла эта. А зачем мне табун? А тебе, не всю же жизнь, на тракторе трястись. Будешь на пенсии своей, верхом на ней ездить, на солнышко смотреть, птичек разных слушать.

       - Да ты что, Савелька, никак, совсем сумился. На кой мне, кобыла эта? От коровы хоть польза, а от нее? И сена сколько надо.

       - За сено взволновался он! Чего её смешить то, когда она и так смешна! Короче, заводи кобылу во двор, кстати, ее Дашкой зовут, а я побегу, недосуг мне. Другие дела ждут.

      Привыкший, большей частью, постоянно с железом дело иметь,  Григорий Степанович, вздохнув, погладил кобылу по морде.

      - Ну что, Дашка, умная мордашка, пойдем, хоромы тебе покажу, где жить, теперича, будешь.

      И как-то, само-собой, получилось, что Григорий с Дашкой, с первых дней, понравились друг другу. Кобыла была смирная и умная, а Григорий Степанович, который завязал с работой на тракторе своем, целыми днями водился с ней в пригоне. Расчесывал гриву и хвост, подстригал овечьими ножницами челку. Найдя где-то специальный скребок,  уводил Дашку к реке и там устраивал ей водные процедуры.

       - Ну, ты, отец, даёшь! Вспомни-ка, ты ведь так не обхаживал меня, когда ухлёстывал за мной, как счас за кобылой этой. А тут, глядикося, прям любовь страшенная, меж имя образовалась.

         Это ему так Анна Сергеевна выговаривала. На что Степаныч только смущенно отмахивался и еще энергичнее продолжал орудовать скребком, по лоснящемуся, мокрому крупу, своей любимицы.

     Оба, Дашка и Григорий, с нетерпением ждали потомства. Про Дашку, вообще то, не знаем, а вот Гриша прям, извелся весь, бегая каждую ночь с фонариком в стайку, боясь прокараулить момент рождения.

      Забежав, в очередной раз в стайку, Григорий сразу почуял неладное. Дашка лежала на боку, неестественно выгнув шею и откинув голову. У ее задних ног лежал жеребенок. Видно было, что он шевелится, даже пытался поднять головку, а вот мать его, Дашка, признаков жизни уже не подавала. При свете фонарика мужику даже показалось, что слеза выкатилась из Дашкиного глаза.

      - Матушка, ты моя! Да ты что, удумала то? На кого же ты своего ребеночка, то, оставила? Не могла мне крикнуть погромче, заржать. Прибежал бы к тебе, может и помог, чем смог.

      Побежал бегом домой, за подмогой, жену будить. Нередко раньше в этот дом заносили новорожденных телят. Но, то телят. У них были живы матери, у них было питание материнское, а тут жеребеночек-сиротинушка. Положили на подстилку на кухне в уголок, лежит смирненько, даже встать на ножки не пытается.

     Вот так начала свою жеребячью жизнь Дашкина дочка, которую Григорий назвал созвучным с материнским именем – Машка. Конечно, когда рядом никого не было, он называл свою любимицу и поласковее, Маша, Машенька, Машуня. А сколько сил было потрачено мужиком, чтобы выкормить жеребенка, не дать ему сдохнуть, и поставить на ноги.

     Веселую картину теперь можно было наблюдать в деревне. Веселую и необычную. Хотя деревенских, вообще то, вряд ли удивишь, поведением домашних животных. Но Машка удивляла и умиляла, всех без исключения.

       Коли, с момента своего рождения, Машка, перед глазами своими, видела только Григория, из его рук пила и ела, то и решила своим умом, что это и есть ее мамка. А значит надо быть всегда с ней рядом, то бишь, с Григорием.

       Ну и как удержаться от улыбки, когда видишь, как Григорий идет в сельповский магазин за куревом, или, в ту же  кузницу, к мужикам. Первым, всегда идет хозяин, за ним, неотступно Машка, а замыкают строй, две их собаки. Терпеливо ждут у дверей, а когда хозяин выходит из магазина, тем же строем возвращаются обратно.

       Не любила девочка Маша фамильярности. Надоедливым пацанам, если уж очень те просили, приходилось и зубы показывать. Правда, ни одного, так и не укусила толком. Чужих собак отгоняла своими, точеными, задними копытцами.

     Так незаметно пролетел еще один год. Из нескладного, длинноного жеребенка, Машка превратилась в белоснежную леди, статную и красивую. Детских шалостей у ней поубавилась, но жизнерадостность и веселый нрав остался и по сию пору.

        Анна Сергеевна, как-то поинтересовалось у мужа, насчет дальнейшей судьбы его любимицы.

      - Гриш, а как ты собрался верхом ездить на кобыле своей, со сломанной спиной то, своей. Когда и ходишь то, весь, скособочившись. Может, продал бы ее кому-нибудь, всё какая-то польза была бы от нее.

      Лучше бы она не говорила эти слова. Григорий Степанович, аж, дар речи потерял, от слов ее.

      - Ты мать, хоть подумала, о чем сейчас трёкнула? Избавиться от Машки! Да я лучше… Ты видела фильм “Кубанские казаки”? Видела, на чем там председательша колхоза, Галина Ермолаевна, каталась? На какой коляске? Вот такую, я и сварганю. Колёса резиновые давно припас. От граблей тракторных. Вот и будем раскатываться на коляске этой, с тобой вдвоем, всей деревне на зависть.

      На сеноуборку Машка  добиралась пока, плетясь сзади, за телегой. К которой, ее хозяин благоразумно привязал. А то, любопытная, начнет засматриваться по сторонам, отстанет и ненароком заблудится еще. А в силу ее молодого возраста, верхом на ней ездить, еще не пытались.

        Прибыв на место, началась обычная суета. И чтобы Машка не путалась под ногами, со своими собаками, которой всё то, надо было знать, Григорий привязал ее поводом узды, за молодую березку, что росла на краю небольшого оврага поодаль.

       Через час-другой, глянув на место, где была привязана Машка, и не увидел ее там, у Григория тревожно сжалось сердце, от нехороших предчувствий. Прибежав на место, у него от увиденного, подкосились ноги, и он упал на колени. Мужик рыдал, катаясь по земле, не скрывая слез своих.

        Григорий выл, стучал в бессилии кулаками своими по земле. Картина, увиденная им, действительно была ужасной.

       Машке, видимо, надоела стоять на одном месте, она и решила обойти березку. И, или, оступилась там, или, поскользнувшись, на скользкой траве уклона, упала, и не смогла потом встать на ноги. Так и осталась лежать на боку, с задранной головой, удерживаемой, туго натянутыми поводьями.

      Закон подлости в действии. Выдержала березка, выдержали ременные поводья узды, узел не развязался, ремешок не порвался, что в горло Машки впился. А вот сил, бороться за свою жизнь, Машке не хватило, задохнулась, бедная, без воздуха.

        - Милая ты моя. Это ведь я, сам, своими руками, лишил тебя жизни. Нет мне никакого прощения за смерть твою. Вот и сбылось очередное предсказание ведьмы цыганской.

        Долго еще причитал мужик, оплакивая свою любимицу. Стоявшие поодаль мужики и женщины, даже боялись приблизиться в этот момент к Григорию, со своими словами сочувствия. Да не нуждался тогда в них Григорий. Горе мужика было безутешным.

       Вот на этом месте мы и закончим печальную историю про сельского тракториста, Григория Степановича Шумилина и его двух кобыл, Дашку-мать и Машку-дочь.

      А как же, спросите вы, насчет остальных, печальных предсказаний известной, цыганской шувани. На этот счет, хорошо сказал после, уже сам, Григорий Степанович.

        - Никому еще на всем белом свете, не удалось перехитрить костлявую, и не умереть. Я прожил свою жизнь достойно. А  дальше? А дальше будем посмотреть, как карта ляжет.


       *** фотография взята в свободном доступе в интернете