На пути к мечте 20 Белкин

Белкин Виктор Иванович
 Конфликт с Иваном Ивановичем был уже забыт. Не до мелочных разборок, когда навалилось столько забот. Третий курс – это вам не первый, слегка разбавивший школьные общеобразовательные предметы специальными – латынью, анатомией, микробиологией и физиологией, да патанатомией – это уже начало серьезной подготовки специалистов. Здесь уже преподавали врачи разных больниц. И каждый считал свой предмет самым важным и главным, а потому у  доски нас  гоняли по изучаемому материалу  вдоль и поперек.  Как и на практике, где мы уже всерьёз помогали персоналу справляться с выполнением назначений врачей. Мы  стали  дежурить  в роддоме  по ночам.   Представьте себе 16-летних девочек, которые утром бежали на практику в больницу, из больницы - на занятия, которые заканчивались  в 20-30, с занятий – на ночное дежурство, с дежурства снова на практику, с практики – на занятия и только потом (почти через двое суток!) домой. Конечно, после ночного дежурства  в роддоме, где в то время принимали до 30 родов в сутки, голова была в тумане.  И мы договорились, что староста подаёт на стол преподавателей список дежуривших, чтобы их в этот день не вызывали. Преподаватели отнеслись к этому с пониманием. Все, кроме Белкина Виктора Ивановича, преподавателя инфекционных болезней. Увидев этот список, он взял его, некоторое время изучал  и вдруг назвал первую фамилию из этого списка:
    - Беляева!
   - Что, Виктор Иванович? – встала из-за последней парты наша первая красавица Татьяна.
    - К доске! 
    - Я же дежурила ночью!
    - Ну и что? К доске!
    - Не пойду!
    - Два!   
    - Ну и пожалуйста!    
 Класс замер. Все поняли: шло открытое наступление на наши права, перечеркивались договоренности с руководством училища. А главное, как отвечать после дежурства, когда от бессонницы в голове все перепутывается. Татьянин пример показал, что уступать нельзя. А Белкин продолжал вызывать по списку и на отказ отвечать, потому что дежурила, ставил двойку и приговаривал:
 - Ну и что! Я тоже учился. Нам никто поблажек не делал.
Список подходил к концу и в журнале группы, где до этого и троек-то почти не было, росло количество самых разгильдяистых  двоек!   Вот тут я, которой не было в списке, и мне-то уж двойка не грозила, не выдержала и громко, на весь класс произнесла:
 - Какое удовольствие унижать тех, кто не может дать сдачи!
 - Нам никто поблажек не делал, когда я учился.
 - Видно, как Вы учились – до 28 лет еще нет врачебного стажа?
 - Вон из класса!   
 - Пожалуйста! – и гордо вышла за дверь.
      Для меня оценка 4 была ЧП. Поэтому, понимая, что вызывать и спрашивать теперь будут с удвоенным пристрастием, выучила всю тему, несколько раз повторила предыдущие, но отвечать не пришлось. На следующий урок инфекционных дверь приоткрылась и появившийся на пороге Белкин спросил:
 - Мне уйти или ты выйдешь? 
 - Конечно, я уйду, - и вышла за дверь.
В пустом коридоре никого не было. Можно было бы зайти в любимую библиотеку, но опасалась, что библиотекарь Вера Климентьевна  сообщит преподавателям об этом конфликте. Так продолжалось две или три недели.  Приближалось время начала практики в инфекционной больнице, и я с ужасом  думала, что если Белкин  не пустит и на практику, то к госэкзаменам  не допустят. И тут из учительской вышла Алина Николаевна: 
 - Лена, ты почему не на уроке? 
 - Белкин выгнал, я ему нагрубила.
Алина Николаевна укоризненно покачала головой и прошла в учительскую. Через несколько минут в коридор вышел новый директор Геннадий Иванович Печерский и задал тот же вопрос. Но не удовлетворился  кратким ответом, а потребовал рассказать подробно, с самого начала.  Выслушав, взял за руку и ввел в класс на урок  Белкина:
 – Виктор Иванович,  прошу Вас  вызвать её и спросить со всей строгостью, - и сел в заднем ряду слушать.
   Текущую тему я, конечно, выучила и ответила прекрасно. Но с двух сторон, от Белкина и от Печерского,  посыпались дополнительные вопросы, на которые отвечала, почти не задумываясь. И, наконец, допустила неточность.  Это позволило поставить  не 5, а 4. С тех пор Белкин, вызывая, гонял по пройденному материалу до тех пор, пока не находилась возможность сказать: «Критиковать других, конечно, легче, чем самой выучить!» - и удовлетворенно ставил 4.
    На практике он меня будто не замечал. Но вот однажды поставил задачу перед нами – определить, с каким диагнозом госпитализирован больной.  Все приступили к сбору анамнеза и осмотру больных, закрепленных за каждым и предупрежденных, чтобы ни в коем случае  не сообщали нам своего диагноза. Но 10-летний мальчик, доставшийся мне, сразу сообщил,  что его   лечат от дизентерии. Однако, мне показалось, что у мальчика еще и гельминтоз.  Когда подошла очередь отчитаться  о результатах осмотра, я честно призналась, что диагноз больной мне сообщил и что симптоматика дизентерии классическая, в этом нет сомнений. Но вот еще у мальчика гельминтоз, вероятнее всего аскаридоз. Белкин, в предвкушении моей неудачи потребовал принести  результаты взятых вчера анализов.  Когда же увидел, что я оказалась права, не только не огорчился, но даже улыбнулся: «Вот это молодец!»  С этого дня  у меня вновь появились пятерки по его предмету.
     Наконец, подошло время экзамена. Мы, как всегда, готовились вместе с Людой Плешковой: одна рассказывает один билет, а другая её дополняет, потом наоборот.  За два дня мы повторили весь материал курса: занимались-то обе весь год  добросовестно. С легким сердцем пришли на консультацию. Прослушали ответы Белкина на задаваемые вопросы и убедились, что знаем материал твердо. Мы с Людой на консультации сели на заднюю парту, чтобы не нарваться в очередной раз на какую-нибудь неприятность. Консультация закончилась, и Белкина окружили те, кто не успел задать свои вопросы. Мы поднялись, чтобы уйти. И вдруг Белкин через головы окруживших его вытянул указующий перст в мою сторону и произнёс: « А с тебя, Вознесенская, я на уроках семь шкур снимал, на экзамене все десять сдеру!» У меня вдруг ноги подкосились.: «Знаешь, Люда, я ничего не знаю, ни одной инфекционной болезни». Она  засмеялась, думая, что я шучу, но вглядевшись осеклась. А у меня была не просто паника, а непередаваемый ужас.  Мы вышли из училища и пошли в круглый скверик. Люда пыталась успокоить, напомнить то одну, то другую тему, но я каждый раз отвечала: «Впервые слышу». Потом решительно встала и сказала: «Еще есть ночь, я выучу». И мы разошлись на свои остановки.
Всю ночь и утро я читала учебник инфекционных болезней, но ничего не понимала.  И чуть не опоздала на экзамен,  пришла когда в аудитории готовилась отвечать последняя студентка Щепетина Валя. Ожидавшая меня Люда была в панике: ответит Валя – и  экзаменационную ведомость закроют! А как же я?
Увидев меня, она обрадовалась: «Ну, как дела?» - ответила: «Всё так же, ничего не знаю, как будто никогда не учила. Весь учебник прочла, но ничего не помню». 
Войдя в класс, я подошла к столу, взяла билет, прочла его и попросила разрешения взять другой, т.к. этого билета не знаю совершенно. Белкин сказал, что если возьму другой билет, то он будет вынужден поставить оценку три,  поэтому другого билета не будет. Меня обуял ужас безысходности. И вдруг я заплакала, приговаривая:
 - Я же ничего не знаю, дайте другой билет!
 - Щепетина, принеси этой истеричке воды.
Валя принесла воду и увидела, что первый вопрос – возвратный тиф. Подсказала: 
- Что, ты не помнишь спирохету Обермейера?
У меня будто свет  в голове включили – всё вспомнила!
 -  Можно отвечать?
И отвечала на все вопросы без запинки, да так, что у Белкина  не возникло по ним ни одного дополнительного вопроса. Зато он задал не меньше десяти вопросов по другим темам, и на все отвечала, не задумываясь. Но самое смешное, что даже зачетку забыла на экзамен. Теперь придется ехать к Белкину в инфекционную больницу. Когда я приехала с зачеткой за отметкой, Белкин встретил возгласом:
 - А-а! Вот и Рёва-корова явилась! Давай твою зачетку! – и с улыбкой поставил аккуратную итоговую пятерку. С тех пор на первомайских и ноябрьских демонстрациях, когда на площади Карла Маркса собиралась колонна медиков со всего города, при моём появлении на всю площадь гремело приветствие Белкина:
   - Привет, Рёва-корова!!!
    Прошло более полувека, а я все возвращаюсь к этим двум конфликтам.  Принято считать подростковый и раннеюношеский возраст непредсказуемым в поступках, взбалмошным, неудобным для окружающих. А каким ещё он может быть, если идет становление личности: выработка жизненного кредо, усвоение правил общения с окружающими, формирование характера, и пока еще только начало накопления всяческого опыта. Как важно в этот период встретить понимающих учителей, родителей, которые стремятся не одернуть, а понять и подвести к правильному выводу в оценке своего поступка.  Вот и я с большой благодарностью всегда вспоминаю об Иване Ивановиче, и о Викторе Ивановиче, неизменно добавляя: "Хорошие у нас были учителя, душевные, понимающие, настоящие УЧИТЕЛЯ".