Вратарь

Вратарь.

И снова мороз на улице, страшенный, и снова очередь.
Зачем могут стоять люди в такую погоду? За джинсами? Но советские времена кончились. За билетами на футбол, потому что бразильцы приехали? Так зима. Стоят за деньгами, потому что дефолт.
За какими такими деньгами? Да за рублями, которые теряют всякий вес по отношению к доллару. И людям сегодня необходимо снять зарплату, целиком.
Стоим мы уже два часа. Я пытаюсь любоваться пейзажем заснеженного переулка, но плохо получается, потому что мысли сбиваются на то, как попасть в большой красивый дом, похожий на дворец, в котором тепло, в котором первый этаж занимает банк.
Нервное состояние людей гасит непогода. Только бы войти в теплое помещение.
И вот мы в банке, группа из трех человек. Полутемное помещение, кассы с толстыми стеклами, за которыми не видно кассиров, и банкомат возле дверей, возле которого стоит человек в черном костюме, белой рубахе и галстуке. В руках он держит радиостанцию, голова его низко опущена, он слегка перетаптывается. Одна бабушка подходит к нему, дергает за рукав и спрашивает: «Ну как же так?», он естественно молчит, кивает. Что он может сказать? Но спросить хочется, и вопросы охраннику задают. И не только задают, а требуют, чтобы он объяснил ситуацию.
Но охранник был не самого большого роста, может и ума. Спросите у правительства, - словно отвечает он, пожимая плечами.
Но правительство далеко, а охранник вот он. И сейчас мы все узнаем, - наверное, думают ворвавшиеся в банк люди.
Но охранник, молчит, перетаптывается, кивает на банкомат, словно как на виновника сегодняшних наших бед.
Но это же Леха Савельев. Я сразу его узнал, как только опомнился от мороза.
Да, от мороза. Не завидую я людям, которые еще там. Это вам даже никогда водка была по талонам несколькими годами ранее, когда не знали куда привезут и где занимать очередь. А когда привозили, она, то есть очередь, словно живая змея, превращалась в могучего Змея Горыныча с тремя головами и шеями. То есть одна очередь как положено «за кем занимали? вы здесь не стояли, я вас не видел, а вы скажите, что я стоял, мне надо срочно». Другая, в которой, конечно, никто не стоял и стоять не собирался, она образовывалась сразу напротив первой, как начинали продавать товар. И еще одна, скажем, потусторонняя, из служебного входа, когда люди как-то, вдруг, оказывались в самом магазине и получали непосредственно из ящиков. И поэтому в главной очереди боялись, что не хватит.
Стояли не только пьяницы, да их как раз, может, было меньше всего. Стояли обыкновенные люди, употреблявшие по праздникам или по рюмке за ужином, и бабушки. Ведь водка всегда была товаром.
И только когда приходил милиционер с собакой, или два милиционера, с очень большой собакой, которую они еле-еле вдвоем удерживали, очередь становилась более-менее ровной, дисциплинированной и единственной. И тогда была чуть дождливая, но не самая холодная осень.
А теперь морозная зима, а в тепле резко подешевевшие деньги и Леха с рацией возле самого банкомата.
Да нет, я не хочу из него делать героя, никто не собирался его рвать на заплатки. Я просто вспоминаю то время. Не знаю почему, может, потому что много в нашей жизни происходит, даже если ничего не происходит, все равно – мы ходим на работу, гуляем, спим, едим, учимся в школах. И во всех жизненных ситуациях есть моменты, которые вдруг вспоминаются, и есть, которые бесследно исчезают.
Нет, в той очереди, где участвовала собака, все было проще и понятней. Мы же все смотрели фильм Кинг Конг жив, но это в зрительном зале, и понимали, что герой вымышленный. Так вот, Леха даже не мог изобразить никакого подобия Кинг Конга, он совсем небольшой и скромный, казалось, двумя руками удерживал рацию, и молча, выражал сочувствие. Или не сочувствовал он никому, а будто глядел в себя и о чем-то думал, может как раз о том, как ему самому-то жить дальше, и чуть перетаптывался. Да и шут бы с ним, охранник и охранник, кому какое дело, главное, что к банкомату пробрался и сейчас, сообщив кодовый номер, добьется денег. Да... Но это был Леха Савельев, дубль Феникса.
Как он сказал тогда «Дубль Феникса», так все и притихли. Кто-то в какой-то «Смене» тогда играл или больше числился, кто-то в «Трудовых резервах», кто-то вообще во дворовой команде. А кто-то просто приехал в рабочее время, думая, что форвард. Потому что устроили турнир между трудовыми коллективами. И сейчас мы сидели в комнате начальства, прибывшие из разных подразделений, в свое рабочее время, можно сказать на ковер, чтобы оно решило, как нам поступить с турниром.   
И тут дубль Феникса. Это же, извините, не просто так, это же чемпион города или страны? Как он сказал, так все и притихли. Это же событие, доставайте шариковые ручки, товарищи, берите автографы. Естественно участвуем. Какие могут быть сомнения?
Сразу стали прикидывать, кто, где играет. Начали с нападения, потом полузащита, потом защита, а Леха все молчит. Или он потом, после оглашения всего списка найдет себе место и скажет, что я вот здесь играю и никто не посмеет возразить. Но когда дошли до выбора вратаря, он так и сказал: Вратарь. И как-то у всех на душе и полегчало, но и не у всех. Потому, что сразу вдруг решили, что есть кому результат делать, мячи забивать, он же форвард, наверняка. Но, а теперь, с другой стороны, место освобождается для всех желающих, мол, забивайте, пожалуйста, кто сколько захочет. Но и с другой стороны, вратарь — это очень важная фигура. Но и с детства почему-то никто не хотел стоять в воротах. И найти вратаря, бывало, проблемой.
Нет, не хочу я из него делать героя. Не хочу. Но и опять же, представьте, выходит злой человек из мороза с криком души: «Отдайте мои быстро дешевеющие деньги», а тут Леха с рацией спокойно перетаптывается как будто перед прыжком в дальний угол. Только вот в какой? А уж как повезет. И тут получай, Феникс. Ладно, один пропущенный пеналь – не беда, так еще четыре и это точно. И только надо за мячом, а не от мяча.
Надо отбивать. Каким образом? Были ваши – стали наши? Это грубо и не честно. Все мы наши и все мы ищем выхода из ситуации.
Отбивать лучше, конечно, раньше, когда в банк еще не пробились. Приходит мысль, что банки во всем виноваты, а там простой охранник, такой же, как и все люди. Да нет, не такой же. Все люди чего-то старались полезного сделать, кем-то стать, занять место в иерархии общества, а он не старался. Поэтому он и не люди вовсе. Он жертва, оставленная банком для прикрытия отхода. Жертва или божество?... То есть? … Это как, Божество-то? Это почему? Но я еще раз говорю, не хочу делать из него героя. И все-таки он был такой спокойный, хоть и перетаптывался, как статуэтка какого-то восточного бога и весь его вид, так и провозглашал: спокойно, товарищи, морозы кончатся, рубль стабилизируется, все будет хорошо.
Надо сказать, что серьезно подбирали место первой тренировки. Остановились на поле, которое находилось за городом. Почему так далеко?
Ну, там, где-то наш объект был, дорогу примерно все знали.
Да, и еще все-таки он был зол, этот Леха из Феникса. Он стоял с радиостанцией возле банкомата и возможно выражал сочувствие, но никак не выражал большей учтивости к богатым людям, но и презрения не выражал. Или это мне только кажется? Кто его знает, чего у него было на душе. Стоял, понурив голову, да перетаптывался. Также можно было сказать, что он был и очень добр.
К кому добр, а к кому и нет. Вообще можно ли доброту купить за деньги? Нет, мне вот, например, интересно вспоминать то время и некоторая доброта в этом присутствует. Ведь чего его, казалось бы, вспоминать, два часа на морозе за зарплатой отстояли и неизвестно чего будет завтра.
Витька Хрусталев был на машине, и мы все, кто мог в нее набились, чтобы доехать от метро до футбольного поля. Вот Хрусталев действительно был добрый, как говорят «все для людей», свою машину эксплуатировал и в служебных, и в дружеских целях. Машина была правда старая, москвич пикап, может, поэтому он ее и не жалел. Была бы новая Тойота - никому бы не позволил в нее набиваться. Но нет, Хрусталев был не такой и поэтому Тойота вряд ли когда-то ему бы досталась. И естественно, когда разделились на тренировке на две команды и некому было стоять в других воротах, потому что никто не хотел, Хрусталев, недолго думая, сказал: «ну, давайте я встану».
Вообще странный народ набился тогда в машину Хрусталева. Никогда бы не подумал, что Илюхин тоже с нами поедет, чтобы запросто поучаствовать в турнире. Илюхин всегда был человеком дела, он напоминал великого мастера Страдивари из фильма «Визит к Минотавру» и на вопрос приходящего к нему служителя церкви, чтобы он что-то пожертвовал, он отвечал, что больших грехов не имеет, ибо грешить было некогда, ибо постоянно трудился. И вот поэтому: как тебя-то к нам бездельникам занесло, трудяга!? И в этой тесной старой машине Хрусталева начало происходить сплочение чужеродных элементов общества.
Значит все-таки была у Илюхина какая-то такая вещь, потребность в совершенно, казалось бы, никому не нужном деле.
Так вот когда мы приехали за город и пошли искать поле, а нас было человек двадцать, была погода замечательная. Мороз градуса четыре, чуть рассвело, вокруг новостройки, дальше лес. Вот мы туда и шли. Кто-то встал в пять утра, кто-то в четыре, потому что и впрямь ехать было не близко. Хорошо нам с машиной Хрусталева повезло, а другие кто как. В основном на электричке.
И вот, наконец, сейчас мы увидим футбольное поле. Или все-таки это поле чудес в стране чудаков? Мы шли довольно долго и некоторых стали посещать сомнения туда ли мы идем и тем ли делом занимаемся? Но впереди шел вратарь Феникса, и как-то становилось спокойней. И все-таки мы пришли. Поле как поле, вокруг лес, свежий морозный воздух – красота, даже поле, вытоптанное и почти ровное, а на воротах сетка. Ну, хорошо, пришли. Да вот незадача – на нем играют. В такую рань – с ума что ль сошли? Мы ж объясняем у нас турнир, нам готовиться надо. А нам говорят, вот поиграем и готовьтесь. Нет, как будто во всем городе полей больше не было. Вот нам надо было сюда приехать.
Савельев шел молча. О чем он думал? Любой нормальный человек, только посмотрев, куда их заманили, повернулся бы, и играйте вы сами как знаете. Но…дело вратаря не отскакивать от мяча, а отбивать.
Шли мы теперь обратно, потому что где-то у высотных новых многоэтажек недалеко от станции электричек была какая-то площадка. Не уезжать же, в самом деле. И вот мы шли к тем многоэтажкам. Поднялся ветер, всколыхнул поземку. Утро было раннее и прохожих на улице не было. Но возможно кто-то смотрел из дома на нашу процессию. Что вам здесь нужно, чужестранцы? Где ваши жены? - могли спросить из домов. - Дома сидят, телевизор смотрят, - возможно, ответили бы футболисты. – Но вас же не покажут по телевизору, - не унимался голос многоэтажки. – Ну и что? – Как что?
Площадок оказалось две. Одна для сушки белья с железными столбами и перекладинами, напоминающими букву Т. И какая-то еще неоформленная, на которой, возможно вскоре, будет или автостоянка или площадка для детей или занятия спортом.
А нужно-то было поле. Вратарь огляделся. Действительно ничего более подходящего не было. Вокруг возвышались многоэтажки. И их можно было бы сравнить с трибунами, если бы они не напоминали скалы, утесы, а в них ниши со сказочными героями. А ветер все усиливался и поднимал поземку все выше и дома становились мрачнее и мрачнее.
Кто жил в этих новостройках?
Он вспомнил как вчера, когда он охранял банкомат кто-то назвал власть буржуйской и обвинил его в том, что он ей служит. Он сказал, что я охраняю вверенное мне имущество. – Они страну убили, а ты им служишь, - сказали ему безжалостно. – Я охраняю вверенное мне имущество. – Как ваша фамилия? – Можете прочесть на карточке, Савельев, - сказал он бесстрастно.
Ладно, давайте определимся. Савельеву, наверно, совершенно не хотелось ударится головой о железные столбы для сушки белья, хотя чем они отличались от настоящих футбольных штанг? Но в общем решили выбрать будущую автостоянку. Походили по ней, выбросили разбросанные кирпичи и ветки, поставили вместо штанг рюкзаки и сумки. И стали готовится к игре. А погода ухудшалась. Некоторые заранее, еще дома, оделись в спортивную форму, и им оставалось снять куртку и обуть кроссовки или бутсы. И вот когда скинули куртки, то на одном оказалась майка московского Спартака, на другом СССР, на третьем Чехословакии, а на пятом изображение Ильи Муромца. А погода ухудшалась. И Савельеву показалось, что кто-то скручивает какие-то железяки, вынутые из спортивной сумки и медленно, но, верно, получается копье. – Ты что делаешь? – Копье. – Зачем? – Так турнир же. – У следующего получается в руках меч Викинга, а на голове хоккейная желтая каска сборной Швеции. Тоже турнир. - Слушайте у нас футбольный турнир, - говорит он громко, но голос заглушает ветер. - Пришло приглашение, зачем оно пришло я не знаю, - говорит он против ветра. – У-у-у, - несется над будущей автостоянкой. - Ну чтоб людей сплотить, чтоб посеять мысли о хорошем… Впрочем я не знаю. Я всего вратарь, меня привлекли. Давайте так, футболисты в одну сторону, рыцари или как вас, в общем, которые на турнир собрались – в другую.
Через секунду поземка улеглась и тучи рассеялись, и Савельев с радостью определил, что никакого копья не было, да и меча тоже.
И так получилось, что ребята в разноцветных майках СССР, Чехословакии, Швеции были в команде противника, ворота которого защищал Хрусталев.
Но это было не важным. Главное было определить, кто наиболее сильно играет и того включить в основной состав.
А погода вдруг стала хорошая, из-за домов выглянуло Солнце и все стало красочней. – Вася, лови мячик, - крикнул Савельев. – Спасибо, Федя,  - слышалось оттуда. – Да я не Федя. – А я не Вася. – Да не важно.
Невася проходит по флангу, отдает в центр, мяч перехватывают, идет атака на ворота Савельева. На ударную позицию выходит парень в майке СССР и бьет. Удар у него очень неплохой, Савельев с трудом отбивает на угловой. Угловой подает парень в майке сборной Швеции. Он разбегается, но несильно накатывает тому же игроку в майке сборной СССР и тот бьет и попадает прямо в живот Савельеву. Тот лежит какое-то время. Люди подходят к нему, ждут, и вот он поднимается, обстукивает мяч и посылает его ближнему игроку в зеленых кедах. Тот как-то теряется на скользком, чуть присыпанном снегом поле и мяч забирает высокий игрок с длинной шевелюрой, он пытается прикрыть мяч корпусом, но делает это настолько нескладно, что его сразу забирает Невася и устремляется на ворота Хрусталева, он легко обходит выбегающего защитника и наносит улар. Хрусталев парирует, мяч устремляется в центр поля, там его сразу подхватывает Швед, рывком уходит на правый флаг, снег так и вздымается под его бутсами, делает финт, уходит от защитника, и тут же пасует в центр СССРу, тот естественно бьет. Удар у него совсем не плохой. Савельев просто падает как бревно и успевает перекрыть мяч у воображаемой линии ворот. Простите, люди, за многословие. Савельев обстукивает мяч и смотрит кому отдать, парень в зеленых кедах вроде, как и готов принять передачу, но он решает попробовать правого защитника, тот легко принимает и пробрасывает себе на ход. Атака пошла. Парень, качнув корпусом, обходит Чеха, потом пробрасывает по бровке в угол, резко тормозит, убирает в сторону, освобождается от защитника и накидывает Невасе, Невася бьет сходу. Мяч проходит рядом со штангой, которая является рюкзаком.
Как хорошо, что Савельев учился на вратаря. Из ворот многое видится. И как разворачивается атака, и как замерли подъемные краны над недостроенным многоэтажным домом. И как этот другой, достроенный, словно крепость Измаил, стоит между импровизированным полем и восходящим Солнцем и равномерно распределяет его лучи, чтобы каждого коснулось таинство и красота происходящего сегодня в мире.
Тем временем атака развивается от ворот Хрусталева и парень с одиннадцатым номером великолепным пасом выводит Шведа один на один с Савельевым, и тот бьет в упор, Савельев падает, выбрасывая правую ноги и отражает удар, но тут набегает условный Чех и добивает мяч в пустые ворота.
Савельев идет за мячом, отыскивает его за замерзшими холмами глины, обстукивает и посылает в поле, Невасе. Невася принимает, с ним вступают в борьбу, но он отдает седьмому номеру в шапке с помпоном, тот в одно касание переправляет на левый угол, там парень в зеленых кедах успевает, но не может хорошо принять и мяч отскакивает, защитник тут же верхом переправляет мяч парню в майке СССР, тот довольно большой, но ловкий, легко принимает его и тут же бьет по воротам. Удар вновь получается и Савельеву приходится прыгнуть, чтобы вытащить его из воображаемой девятки.
Снова разыгрывают угловой, и снова Швед находит парня в майке СССР и тот снова сильно бьет по воротам, Савельев группируется и ловит мяч. Встает, тут же выкидывает его на ход Невасе, Невася принимает, спотыкается на кочке, но мяч подхватывает паренек в зеленых кедах и смешно бежит за ним в сторону ворот Хрусталева и даже успевает пробить. Мяч проходит мимо, рядом с рюкзаком.
Пока мяч отыскивают в зарослях колючего на морозе кустарника, Савельев задается вопросом, зачем мы здесь. Ну, как зачем? Во все времена люди не хватало романтики. Они устремлялись на Аляску, потом за Золотым Руном, потом на поиски Индии, а нам нельзя на поиски Индии, нам завтра выходить на работу и в рабочем состоянии. Поэтому мы выбираем компромиссное решение – участие в футбольном турнире.
И значит в соответствии с выработанным решением, я, то есть Савельев А. П. должен найти что-то новое или ценное в этом мероприятии, соответствующее поиску Золотого руна или открытия Индии. Не больше и не меньше.
Что можно отыскать среди городских многоэтажек? Как что? Прелесть нарождающегося утра. Солнце поднимается, поднимается и все, что есть на земле должно возродиться, устремится на его зов. Все, и живое, и не живое. Оно разбрасывает лучи свои и дом как атрибут эгоистической цивилизации, вначале хочет присвоить их себе… «Это все мне?» —говорит он. Солнце молча восходит. И он, то есть дом, раздает их по лучику всем, кто оказывается на пути. Как это раздает? Ну, согласно физическому закону дифракции. Так же и ранние футболисты с благодарностью принимают лучи восходящего солнца.
Савельев прыгает в верхний левый, воображаемый. Скорее его там все-таки нет, но мяч он отражает, потому что память вещь хорошая, а ворота из рюкзаков меньше, чем настоящие.
Так вот смотрит он снова на просыпающийся дом. В котором люди живут, семьи рождаются, в котором тепло и уют для нас никогда не кончаются, а мы-то сыграем в футбол за радость грядущего мира…. Да нет! ничего он такого не думал и думать не мог. Не интересовали его ни люди в доме, ни тепло. Да нет, не фашист он вовсе. Просто он домом залюбовался. Пусть бы в архитектурный шел или в строительный? Да нет, не хочет он не в какой архитектурный. Он просто смотрит, ему нравится пейзаж с домом и великолепным небом над ним. Он гору напоминает или скалу. Так ехал бы на Кавказ как Лермонтов и любовался бы. Да нет, не надо ему на Кавказ. Пускай кому надо, тот и едет. Он просто залюбовался домом. Почему? Ну, потому что это символ чего-то большого, высокого, вечного, грандиозного и даже живого. Да, а что, может дома живые? Нет, не потому что там люди живут. А сами по себе, как жильцы большого города, который тоже живой и имеет свою душу и понимание. Извините, стоп… Прыгает в левый нижний, отбивает на угловой, встает, снова пытается продолжать думать. Хотя, говорят, чего тут думать? Отбивает сильный верхний от головы СССРа, переводит атаку на противоположные ворота. Так вот, дом вполне может быть живым, даже если пока в нем люди еще не живут.
Стоп. Опять атака, все-таки этот парень в зеленых кедах никуда не годится, Швед его обегает и бьет,… кулаками, эх…. прям на подбегающего Чеха. Забили.
Ладно, пусть зеленые кеды начинают. Так вот дома все-таки живые бывают. И мертвые тоже бывают. Им толчок нужен, как кораблю в большое плаванье. А они все стоят и стоят на месте. Стоп, опять удар, прям в живот. Это СССР, я его уже запомнил. Злой он. За что только? А, да, как та бабка, за то, что страну развалил. Ладно, перетерпим. Ладно, Зеленые кеды пусть пока отдыхают, пусть парнишка справа побегает, он шустрый. Смотри-ка и правда побежал, побежал, смотри-ка удар, добив, забили.
И чего я к этим домам привязался, смотри, сколько вокруг живого народа бегает? Нет, это все не то. Это просто люди, пришли в футбол поиграть, потом по семьям, по работам разойдутся. Как дела, Вася? Нормально, Федя. И все. А дом – нет. Он такой, что что-то важное может сообщить. Да еще на фоне такого грандиозного неба. Кстати, Невася борется за верховой, выигрывает, молодец, Зеленые кеды…. Ну, давай же,… нет, не угробился он там? Совсем парнишку затоптали. Все-таки этот СССР очень злой. А с Чехом, так прям Варшавский договор. Во, и Швед им помогает, а это уже сговор, это, товарищи, не честно. И Швед бьет. А вот…, пошел бы ты на угловой.
Вот они дома, рукотворная форма из железа стекла и бетона. Рукотворная форма современного человечества. Всему нужна форма, даже футболисты в форме играют. И попробуй в мороз лютый из дома на улицу. Можно, конечно, но не охота. Форма и укроет, и расти поможет, какое-то время. Ну, перерос форму Смены, иди в Труд. А из дома куда? Да хоть в лес. И чего там грибы и ягоды? Да хоть и так. Главное найти правильную форму существования. А вот страна была СССР, тоже определенная форма мысли, поведения, мечтаний. И теперь предлагается новая форма, пока еще с непонятным названием. И все-таки есть ли в этом мире с высоким движущимся в вышине небом что-то незыблемое, не подверженное изменению? Стоп, выбивает мяч в поле. Ведь придет время и камня на камне от этого красавца человеческого удобства не останется. А небо как двигалось над ним, так и будет двигаться. Какой-нибудь школьник с портфелем скажет, это не небо движется, а Земля вокруг Солнца. Ему учительница весь день сегодня рассказывала. Но Савельеву из ворот видно, что небо движется. И какое оно грандиозное, из-за огромного многоэтажного дома, от которого камня на камне не останется. Снова СССР сильно, метров с десяти, Савельев успевает выставить кулак и мяч скользнув по нему уходит за твердые бугры глины. Кричат, что гол. На самом деле иди разбери, штанг-то нет. Силен все-таки СССР. Неужели не выросли мы из этой формы? Почему это мы? И кто это мы? Мне-то что, мне бы мячи отбивать.

Ночью Савельев спал плохо.
Ему снилось, что бьют пенальти и не по очереди, а сразу. СССР, Чехословак, Швед. Ничего я не разваливал, - отвечает он. – Я всего лишь охраняю вверенное мне имущество. Савельев огляделся. Ворот не было, сзади, в трех метрах был обрыв. Так. Это уже не футбол, это не по правилам. Бьющие молчали.
- Вы можете объяснить, что случилось? В чем дело?
Только майки на бьющих, как лозунги доносили до Савельева информацию. Вот они разбегаются все втроем и бьют. Савельев вынужден уворачиваться от трех пущенных мячей. Ему удается, мячи улетают в пропасть, да и прах с ними.
- Фамилия? – спрашивают откуда-то.
- Савельев, - отвечает он простодушно.
- Ну, держи, Савельев.
И сразу залпом ударили все трое по новым мячам. Савельев снова избежал столкновения в пропасть. Раздался смех. Он так долго будет уворачиваться?
- В чем дело? Я всего лишь охранял имущество,- забеспокоился вратарь.
И тут же полетели новые мячи. Один попал в Савельева, и он потерял равновесие и чуть было не упал с обрыва.
- Вы можете объяснить, в чем дело? Что за игру вы придумали? Без ворот и без судьи.
И вдруг он увидел трибуны, чуть занавешенные ночным туманом, но все-таки вполне различимые в электрическом освещении футбольного поля. На трибунах находились зрители. Их было очень много, словно играли две значимые команды.
- Эй, люди, - крикнул Савельев, - во что тут играют?
Ответа не было.
- По чем хоть билеты?
- Пятьсот рублей, - ответил кто-то с трибуны.
— Это вы заплатили, чтоб посмотреть, как человека в пропасть сталкивают? А он пока не падает, и вы ушами хлопаете?
- Нет, это нам заплатили, чтобы мы хлопали, когда ты свалишься.
- Ах, вот оно как. Ну, тогда сидите, пока не замерзните.
- Фамилия? – прокричали снова.
- Савельев.
- Ну, держи, Савельев!
Савельев бросился на первый встречный мяч и отбил.
- Что хоть за стадион? – крикнул Савельев. – Как называется? Тут случайно не сборная Чили тренируется?
- Молчи, тебе говорить не положено, - крикнули с трибуны.
— Это ты молчи, а то замерзнешь.
- Какой ретивый, а ну ребят давайте ему ещё, не останавливайтесь. Мячей много, ночь длинная.
- Слушайте, вы может, хоть ворота нарисуете? А то совсем не понятно. Куда бьете, за что бьете?
- Сейчас мы тебе все нарисуем.
Трое разбегаются и бьют. Один попадает в лицо Савельеву. Его чуть разворачивает к обрыву. Все-таки он поднимается.
- Фамилия?
- Савельев.
Кому мы приносим наши мысли, рисунки, стихи? А он, тот, которому приносим, посмеется и выбросит их в пропасть. А кому ему, позвольте узнать? – Да ему, кому ж еще-то?
Это как в том анекдоте: Василь Иваныч, табе пакет. – Не табе, а Вам. – Как это нам, когда табе? Так кому ему-то?
- Лови, Савельев. – И вновь трое бьющих одновременно пробивают воображаемые пенальти.
Савельев стоит на месте и мячи пролетают мимо, в пропасть. Он и правда не знает, что делать. Зачем прыгать, когда ворот нет. Страна развалилась, защищать нечего, банкомата и людей нет, защищать некого.
- Бесполезных, ненужных людей сталкивают в пропасть, Савельев! - кричат с трибуны.
- Ну, слава Богу, голос прорезался. А то я думал, до утра не сформулируете.
Вообще стадион больше напоминает древний Колизей.
И вот в Савельева снова полетела партия мячей. И вдруг он решил отбивать. Он отбивал и те, которые проходили рядом, и те, которые летели в стороне. Вратарь я или нет, в самом-то деле? Сначала он отбивал их машинально, его так учили. Потом он вдруг встал и крикнул: что вы делаете, люди, опомнитесь! За это не сталкивают человека в пропасть! – и снова прыгнул за следующим мячом и вернул его в поле. – Остановитесь!
- А тебе что, мячей жалко, что ты за ними прыгать начал как кот?
- И мячей тоже. Они же новые, а вы завтра жалеть будете. Так лучше я их отобью.
Во, опять выстроились. Ну с СССРом все понятно, прям в живот бить будет, я и дергаться не буду. Во, и Зеленые кеды подошли, Вам-то я чего сделал?  Ну ладно Чех, за ввод танков в Чехословакия, а Зеленые кеды-то за что?
- Опомнитесь, люди! – крикнул Савельев.
Ахтунг, Ахтунг, - донеслось с трибуны.
А потом полетели мячи. Два он отбил, остальные улетели.
Савельев был зол и беспомощен, потому что ничего не понимал в происходящем.
- Люди, вам завтра утром стыдно будет! – крикнул Савельев и выпрыгнул за дальним левым нижним и все-таки вернул его в поле.
- Мы даже не в тебя бьем, зачем ты прыгаешь?
- Так научили.

И тут он смотрит, что к мячу выходит, кто бы вы думали, сам Невася.
Вот уж кого он боялся больше всех.
Ну что уж тут поделать, не ввод танков в Чехословакию, не подавление восстания в дружественной Венгрии
Невася разбегается и бьет, холоднокровно.
И ты, Брут, - прорывается в холодеющей душе вратаря.
Хороший ведь игрочишко…
Вратарь пытается угадать, чтобы отбить, отпихнуть от пропасти. И он угадывает направление удара и полет мяча, устремляется ему навстречу, встречает его кулаками…
- Но тот скользячкой проходит вниз, под ним, подпрыгивает и следует в пропасть.
Жалко. Очень жалко. Вратарь беспомощно бьет кулаками по газону.

Утром у банкомата Савельев вновь перетаптывался, но больше для того, чтобы не упасть, потому что засыпал. Потому что не выспался. Потому что ночью ему снилась загадочная атака… или расстрел, который он пытался отражать. Абсурд. Ох, как не хочется в этой жизни быть чужим и лишним. «Они страну угробили, а ты им служишь», - слышал он сквозь дрему и безвольно кивал на банкомат.
Все-таки рабочий день кончился, он пришел домой. Снова снились кошмары. Какие кошмары? Да такие, обыкновенные, он отражал мячи и обвинения.
На утро он пошел к доктору.
- Доктор… как бы Вам объяснить. Ну, я это….
- Так, так, - участливо подсказал доктор-психиатр.
Тянулась пауза.
- Ну, это, все мы, в общем, в чем-то не правы…
- Так, так, - доктор еще внимательней прислушался к пациенту.
- Ну, это. Как же это.
- Ну, говорите же, я слушаю. Не стесняйтесь. Я врач, я помогу.
- Ну, вобщем мы… нет, то есть я. Да, то есть я…. Страну развалил, – наконец-то сказал Савельев.
- Ничего-ничего, - сразу забеспокоился доктор, ведь в его многолетней практике наверняка еще не было такого случая. – Так что ничего-ничего, - заикаясь, повторял доктор, - бывает.
У Савельева сразу как-то отлегло. Он почувствовал, что сбросил груз. Раз его человек понимает в таком сложном вопросе. Способен понять. Но тут же приходит на память Савельеву как когда-то в юности на практике на заводе ему дали распилить какую-то деталь, а он тогда на станке фрезерном работал, но он не учет хрупкость материала и деталь развалилась. Поняв свою вину, он завернул масляный мусор в тряпку и понес начальнику цеха и положил перед ним на полированный стол. Виноват, товарищ начальник, брак допустил.
Начальник сперва даже испугался, и конечно больше всего масляной растекающейся лужи на его полированном столе. А Савельев тогда уже не боялся: «наказывайте, товарищ начальник и все тут». Начальник, тогда чуть опомнившись, спросил: кто вам дал сие изготовить?
А действительно, кто? Савельев даже задумался, а потом обрадовался. "Так а действительно, кто?" - Так туда и идите, - сказал начальник сердито, ни оттого, что Савельев деталь угробил, а оттого, что к нему приперлись не по адресу. Тогда Савельев с облегчением принес ее Мишке и тот, матюкаясь ушел.
- Да, что с Вами делать? И не знаю, – занервничал доктор. – А кто вам сказал…? То есть, - осекся доктор, - м-м, как бы это…. То есть это как-то сказывается на вашей работе? Вы работаете? А кем? А что делаете? Стоите? Перетаптываетесь?.... Понятно, понятно…
А Савельев спокойно сидел на стуле и ждал приговора. Казалось, сейчас он захрапит.
- А как это вы это сделали? - спросил вдруг оживленно доктор. – Взяли большой пребольшой лом и начали его вбивать прям за Уральским хребтом?
Савельев сразу проснулся. А действительно, как это?
- Да, а потом, когда вбили, стали раскачивать из стороны в сторону? Да? Экий такой былинный богатырь.
- Нет, - сказал Савельев.
- Ну, вот видите.
В эту ночь Савельев спал спокойно. Доктор его и в самом деле успокоил.
Но при уходе с работы тот сказал медсестре, что если этот товарищ придет еще раз, а у него была такая уверенность, то сразу же, обязательно, вызывайте его.

- Эй, заканчивайте свой футбол, - послышалось из окна высотного дома. Не мешайте отдыхать!
Охранник, уходи с ворот и ступай к своему банкомату. – Перевел в уме Савельев, словно на угловой. - Доиграем и уйду.

Турнир состоялся через неделю. Привезли на автобусе в какую-то воинскую часть. Привели в спортивный зал. Вот здесь будете играть. Зал по футбольным меркам был не большой. Может двадцать пять на сорок метров. Ну может на сорок пять. Пол дощатый, а ворота обозначены красной лентой на кирпичных стенах. Они были метров пять ширины и два высоты. При желании бей откуда хочешь и можно забить. Команды вышли, построились, сыграли торжественную музыку, и Савельев пошел в ворота.
Поставленный почти вплотную к стенке, ведь вороты были нарисованы, он почувствовал неуверенность. Сейчас будут расстреливать, как в том фильме, который снился. Но больше не об этом в ту минуту думал вратарь, а о том, как жаль, что нет неба над головой или над тем высоченным домом, во время тренировки. Ведь насколько человек себя обедняет, будучи заключен в стены этих надежных сооружений с отоплением и прочими удобствами. Будучи охранником ему приходилось сопровождать шефа от дома, до комфортабельной машины, от машины до работы. Потом в столовую, потом обратно до машины, и так проходила жизнь. Да у всех современных людей она так проходит, если разобраться. Комфорт и удобства. И тут Савельев получает первый хороший удар с левого фланга, он даже не заметил от кого, только по привычке сгруппировался и отбил. Вообще хорошая штука – выучка, стой себе и не о чем не думай, обученное тело само справится. Но Савельев не думать не мог. Ведь какое оно небо? Небо? Царствие Небесное, как говорила бабушка. Там все другое, и мы другие, и все другие будут. Ведь это должно быть каждому понятно, что эта земная жизнь – временная. А как будет там? И вот он получает второй удар, и тоже легко справляется. А как будет там? – Ты эту жизнь проживи по-человечески, - будто слышит он откуда-то из другого мира. И оборачивается, чтобы найти того, кто сказал и естественно пропускает удар. Один ноль.
Так.
Ты чего Савелич, уснул?
Да нет, все нормально.
Игра вновь закипела в его сознании. Он смотрит в поле, отмечает удачные действмя Неваси, СССРа  и компании, к которой он на данный момент относится. Да нет же, не компании – это его братья по борьбе… да нет, не по борьбе. По труду…., да нет, не по труду. Да просто братья. И тут Савельев вспомнил как брат СССР больно залепил ему в живот на прошлой тренировке, а брат Чехословак грамотно воспользовался ситуацией и добил мяч в ворота. Да нет, это же спорт. Все нормально. Все равно все мы братья. Из бывшего соцлагеря? Да нет же, это сложно объяснить. Но что нас связывает, если разобраться? И он легко отбивает мяч. Мы прежде всего люди. Хорошие? И он чуть не пропускает мяч. Вот, пропустил – был бы не хорошим.
Итак, за Золотым Руном! - Савельев кому-то машинально вбрасывает мяч и начинает снова размышления. - Но, как вы можете ехать куда-то за каким-то, пусть золотым? - спросили бы недавно Савельева в комсомольской организации, - если много голодающих в Африке? Да и вообще на свете? И посмотрели бы в его наивные глаза. Как вы можете и как вам не стыдно в самом-то деле? Что и говорить, Савельеву действительно становилось стыдно. Да и сейчас становится. Когда он понимает, что занят не совсем понятным несерьезным делом, защищая нарисованный на стене прямоугольник. Но ведь и с другой стороны, сколько людей умирает не от голода, а от конфликтов. А они происходят сплошь и рядом, а из-за чего? Да из-за элементарной зависти. Как Каин убил Авеля из зависти, так и пошло. У кого-то Мерседес, а кто-то на Жигулях, кто-то рисует как Канолетто, за три дня картину три на восемь метров, а кто-то пыхтит над ней три года. И вот теперь мы тут, да, вот в этом маленьком, тесном спортивном зальчике примиряемся, то есть не меряемся силами, а миримся во славу дружбы и солидарности. То есть как? Он падает и отбивает сильный удар в правый нижний. А вот так.  Он резко встает и снова следит за игрой.
А вообще, почему я должен примирятся с ними, со своими соперниками? Вопрос важный. И если примирятся, то до какой степени?
И вся беда наша, оттого, что мы не верим. А вот если пропущу? Да и пропущу, потом отыграем. А мы сразу в панику. А если не отыграем? Ну, еще будут соревнования. В любом случае проигрывать не хочется.

Ночью Савельеву снова приснился Колизей. И его снова сталкивали в пропасть.
- Савельев! – раздавалось зловеще над трибунами в ночном темно-темно сиреневом небе.
- Ну, Савельев. Задолбали уже, - словно и правда спросонья ответил вратарь.
- В чем твоя вина?
- Почем я знаю, чего вы привязались?
- А ты подумай, подумай.
- А мне и думать нечего.
- А ты хорошенько подумай.
- Чего мне думать? С вашей языческой точки зрения я поступал правильно. Неправильно я поступал с точки зрения христианской. Но вы ж не христиане!!! Чего вы докопались?!!
- А вот, потому что не христиане, мы тебя нагишом в тундру отправим.
Савельев задумался. Это вполне возможно.
- И вообще, Савельев, уйди с ворот. Мы вообще сегодня не в тебя бить будем.
- А в кого? – Савельев огляделся. Сзади, как и всегда, была ночь и обрыв.
- А не твое дело.
- Мне интересно, - сказал вратарь с вызовом.
- Говорят тебе, не твое дело. Ты даже можешь остаться в своих воображаемых воротах, только изображай вратаря. Все равно камни, то есть мячи мимо тебя полетят. Мы в тебя бить не собираемся.
Савельев задумался. А в кого ж они полетят? Он снова огляделся. Там зияла все та же чернота, обрыв и ветер завывал свою унылую песню казни.
И тут полетел первый мяч. Савельев бросился на него машинально и отбил.
- Тебе что сказано, Савельев, ты не понял? – раздалось из Колизея. – Мы тебе приказываем стоять на месте и не рыпаться.
- А приказывайте, когда я на работе буду. Сегодня я выходной.
Резко ударили тремя мячами, и он два отбил.
- Зачем ты отбиваешь наши мячи? Тебя это дело не касается.
А и правда, что это за дело?
Он еще раз огляделся. Обрыв был реальный. Вот она изъезженная непогодой каменная кромка. А дальше бездна? Отступать некуда, позади Москва, - зачем-то подумалось Лехе Савельеву. И он пропустил неожиданно пущенный мяч. Он на секунду задумался. Нет, так не пойдет. И следующий мяч он отбил. И следующий тоже. Ему было трудно его достать, но он достал.
- Ты не понимаешь, что нам мешаешь? – спросил Колизей.
- Понимаю, - ответил Савельев.
- Мы тебе еще раз приказываем, уйди с ворот.
- А вы мне не начальство, чтоб приказывать.
Там в глубине Колизея раздались смешки.
- Понимаешь, мы уважаемые люди этого мира. Мы владельцы этого заведения, называемого Колизей. А ты к нам попал непонятно откуда. Мы тут хозяева, поэтому ты нас должен слушать.
Савельев задумался.
- Ну, может, в чем-то вы и правы. Только я – вратарь. Я долго учился отбивать мячи. Я точно не знаю, может быть, это мое призвание? Ведь когда я охраняю на работе вверенное мне имущество, я чувствую себя не на своем месте.
- Какой глупый, - рассмеялись в Колизее.
- Ладно, если хочешь, мы тебе дадим денег. Только стой спокойно.
- Зачем? У меня есть деньги, мне платят зарплату.
- Тебе больше не нужна будет зарплата.
Савельев на секунду задумался и неожиданно посланный мяч улетел в пропасть.
Следующий мяч Савельев снова отбил. И почувствовал, что он сделал правильно.
И теперь с каждым новым отбитым мячом уверенность в правоте у Савельева усиливалась.
- Да вы и бить-то толком не умеете, - вдруг сказал вратарь Колизею.

Утром ни к какому врачу Савельев не пошел. Он радостно собрался на работу, зная, что вечером будет игра.

Вечером Савельев снова стоял у стены с нарисованными воротами. Шла разминка и он ловил не сильно пробиваемые удары от своих. С кем сегодня была игра вратарь бы сказать не смог. Он скорее жалел, что не видит грандиозного неба над головой, чем то, что не знает название команды соперников. Игра началась.

- Больше всего мне в этом турнире жаль вратарей. – Сказал Федор своему товарищу. Они стояли и смотрели футбол возле боковой линии. В спортзал можно было пройти всякому, кто был на территории воинской части. Хоть зал был маленький и без трибун, можно было просто стоять рядом с полем и наблюдать за игрой.
- Они прыгают как обезьянки и ничего не могут поделать. – сказал Федор, как раз стоявший у кромки поля.
Он был крупный бородатый человек. Его спутник был ростом поменьше. Он стоял, расслабленно запихнув руки в карманы плаща, словно ему было безразлично, что там творится на поле.
- Тут бей откуда хочешь и можно забить. Ворота большие, а поле маленькое, - продолжал рассуждения Федор.
- А вот этот все-таки ловит. Смотри-ка.
- Ну да, ловит. Ему бы еще не ловить. Это ж Леха Савельев.
- Какой такой?
- Вратарь Феникса.
- То есть как? – Василий, так звали товарища Федора, как-то непроизвольно вынул руки из карманов.
- Что-то я его там не помню.
- А он за дубль стоял. Его как-то за первую поставили, он поиграл-поиграл, да чего-то там накосячил и его опять в дубль.
- А как же он здесь оказался? Ведь почти дворовый уровень.
- Да кто его знает? А мне интересно, я каждый день хожу смотреть.

Нет, - думал Сваельев. – Даже заключенному в одиночной камере полагался кусок неба над головой в маленьком окошечке. А мы тут толпимся… Нет, я занимаюсь своим делом, отбиваю мячи, а это не мало, - подумал Савельев и прервал атаку соперника. – Я должен быть доволен. В каждое время, на каждом месте есть место подвигу. Иди лучше на стройку, вот там точно есть место подвигу, – словно говорит ему кто-то. – На стройку, на стройку, там тоже не настройка. – Он вбрасывает мяч в игру. – Поди на стройку и настройка, на стройках тоже есть конфликты, - он даже стал будто говорить в рифму и даже напевать.
После игры подошел Валерий Михалыч, начальник отдела безопасности, в котором служил Савельев. Он также был и тренером, и начальником футбольной команды.
- Алексей, тебе нельзя больше играть.
- Как так? – удивился вратарь.
- Тут тебя кто-то узнал. Ну, что ты из Феникса.
- Ну и что? Я и не скрывал никогда. Валерий Михалыч, я же работаю на вашем предприятии? – умоляющим тоном начал голкипер.
- На нашем, на нашем, не переживай. Но вот какая штука. Мы же в лидерах идем. И вот наверно кто-то решил придраться. Турнир любительский, а ты у нас вроде как профи.
- Ну и чего? Я же охранник.
- Ну и ничего. Павловым побудешь.
- То есть?
- Ну, под чужим документом играть будешь. Тут есть у нас в отделе человек на тебя похожий.
Если будут спрашивать – говори Павлов я, то есть ты, понял?
- Во, как все сложно.
- А официальную заявку турнира мы только сейчас оформляем. Потому что вначале вообще хотели без заявки. Так, для дружбы, взаимопонимания. А теперь с каждым матчем страсти накаляются, поэтому должно быть все четко и официально. Поэтому по бумагам тут никто и не знает, что ты Савельев.

Ночью Савельев снова стоял у обрыва. И когда же этот Колизей кончится?
В кого они бьют? Он огляделся. Впрочем, чего туда глядеть? Там никого нет. Есть обрыв, черта. А позади Москва, - снова подумалось ему в шутку. Чего мелочится? – Скажи Россия, - словно подсказал ему кто-то. – Ну, пусть Россия. – А чего ж ее там не видно? Или она все такая же немытая как во времена М. Ю. Лермонтова? Невидненькая, грешная.  – Ну, допустим и что с того?
А то и с того, получай первый удар, Савельев. Он прыгает, отбивает.
- Уйди с ворот, чудак, - снова кричат из плавающего в огнях фонарей Колизея.
- Нет.
- У тебя все дома? – кого ты там защищаешь?
- А у вас? В кого вы все бьете?

И вообще, что за жизнь? Мне спать некогда, только стой и отбивай. Раньше хоть на работе приспосабливался спать стоя. Подойдешь к банкомату, ночью пока никто не видит, ну и подремал немножко. А теперь? Нет, я совершенно не жалуюсь. Просто жизнь теперь какая-то началась, только стой и отбивай. А если серьезно, что я еще в жизни делал? Чему научился? Вопрос хороший. А ведь и впрямь, только стоял и отбивал. Но, я ведь и в школах учился, в средней, образовательной и в школе охранников. Что-нибудь я оттуда вынес?  Безусловно. Но что, например. Например?  Ну, например из физики я помню опыт Резерфорда по обнаружению плотности заряда и массы атома. Интересно. А ну ка расскажи? Ну, это, стали бомбардировать альфа-частицами золотую или медную пластинку фольги. Погоди, то есть снова били? Ну да, били. И следили на экране за отклонением этих альфа-частиц. И получилось, что пришли к удивительному выводу, что некоторые частицы словно отпружинивали в обратном направлении. То есть отлетали обратно! Ну и что? Да и ничего!! Просто альфа-частицы гораздо тяжелее, то есть гораааздо тяжелее, отдельных атомов!!! И получалось, что отскок в обратном направлении был невероятен, он был адекватен отскоку снаряду пущенному из пятнадцати дюймовой пушки в тетрадный лист. Не может быть!
Вот тебе и не может быть…
И Резерфорд сначала тоже подумал, что не может быть. Но потом понял, что плотность атома не равномерна, а в основном сконцентрирована в атомном ядре, то есть по центру, от которого альфа-частица и отскакивает. А ядро очень-очень маленькое и далеко не каждая частица в него попадала. Другие частицы, просто пролетали мимо и имели незначительные траектории отклонения. На них влияло поле. Какое такое поле….? Да футбольное!!!
- чуть не выругался Савешльев. Я что – физик? Я – вратарь.
Он и не заметил, что мысленно разговаривает сам с собой во время реального футбольного матча. – А теперь бы еще не забыть, что я Павлов.
«А еще чего-нибудь расскажи?» —снова спросил его некий внутренний голос. – Отстань, а то проиграем.
А потом, когда стали искать, то так и нашли, что ядро тоже состоит из элементов. Оно все-таки не совсем монолитное как предполагалось. Да что в жизни может быть монолитным? Оно состоит из протонов положительно заряженных и нейтронов нейтрально заряженных. Между ними действуют какие-то сильные взаимодействия. их так и называют Сильные Ядерные взаимодействия. Они гораздо сильнее, чем электромагнитные. Но те могут действовать на сравнительно больших расстояниях. Ведь радиосвязь, спутниковая, мобильная, телевизионная, она основана на этих взаимодействиях. А эти на очень маленьких, коротких расстояниях. А еще есть Слабые Ядерные. – Интересно… - Не то слово. – И че ты не физик, а вратарь? – Ну, во-первых, начнем с того, что мне ничто не мешает быть физиком. Ведь стоя в воротах, я многое могу наблюдать и делать выводы и даже ставить опыты как Резерфорд. – Ну, ты хватил. Чтобы быть Резерфордом надо иметь не вратарскую голову, а извините меня… - А я поспорю. Резерфорд был прежде всего наблюдатель. Быть наблюдателем — вот что самое главное для физика. А голова она имеет второстепенное значение. Наверняка многие успешные люди имели замечательную голову, но тратили способности на что-то другое. Не хочу сказать плохое, потому что не знаю. Чужая душа – это загадка. Но я вам скажу, что из ворот оно всегда виднее. Я вот, например, вчера врагом был и для СССРа, и для Чеха, и Шведа, а сегодня мы в одной упряжке. И ведь хорошие все ребята. Мы все в общем-то и друзья, все общее дело делаем, и братья по природе своей. Мы люди, призванные к вечности… Во сказал…
- Просто одни Вечности достигнут, а другие нет.
А вот Резерфорд - человек, который наблюдал, увлекался тайнами природы, может, не спал ночами, и увидел, ему открылось. Ведь посмотрите. Если кто-то другой получил бы такой неожиданный результат эксперимента по бомбардировке атома, он, может быть, отчаялся. И расхотел бы дальше делать выводы, ставить эксперименты…. Ушел бы в управдомы. – Слушай, к чему ты мне все это рассказываешь, наше дело в воротах стоять. – Так-то оно так. Только не могу я просто так стоять в воротах. Или у банкомата. Я потому может и стою на них за любительскую команду, что не могу целиком жизнь посвятить футболу или охране вверенного мне имущества. Мало мне этого. Понимаешь? Мало. И кто меня будет держать после таких мыслей на хорошем месте? 
И в итоге? - Дайте восходом солнца любоваться и товарищам по футбольному мячу помогать понемногу? - Я, к сожалению, ничего лучшего не нашел в жизни. – Потому что не искал. – Ладно, давай лучше про Резерфорда.
Хорошо, давай про Резерфорда. Они смотри, бьют, и забить не могут. А поле – бей откуда хочешь. И ворота – ленивый только не ударит. А забить не могут.  – Да потому что ты – профи. И весь сказ.
Ну, это правда, конечно, чему научили – тому научили. Привычка – вторая натура.
И не надо тут ничего связывать с опытом Резерфорда, я же вижу куда ты клонишь. Там богосозданная природа. А у тебя выучка.
Так и у меня природа. Может я от рождения – вратарь? Вы по стечению обстоятельств, а я – от рождения.
Человек – тарзан?
Зачем ты хочешь меня обидеть? Обидь лучше атомное ядро с его сильными взаимодействиями. Расщипи, разлучи нейтрон с протоном. Говорить легко. Попробуй, построй свою атомную электро-станцию, докажи мою способность служить не своей природе, а природе цивилизованного человечества.
- Ты же сам хочешь служить. И служишь постольку поскольку.
– Ну вот, ты опять перекидываешься на оскорбления. Прошу прощения. Но физика – есть физика – это объективная наука и если люди, вы люди не верите самим себе, то хоть доверьтесь эксперименту. Не верить во что-то вообще нельзя. Все мы во что-то верим. – Да, но эксперименту верить нужно.
- Хорошо ты сказал, а почему тебе и правда нравится прыгать, и отражать?
- Потому что я на месте.
- Слушай, объясни, мне интересно.
- Но вот даже стоя у банкомата, я – это не я. Тут все видно, что я другой, я не могу стоять у банкомата. Я должен, я обязан заниматься чем-то другим, такова моя природа. Я даже не стою, а перетаптываюсь, готовясь к прыжку. И если я в угождение каким-то странным непонятным силам буду преображать свое существо во что-то иное, я умру. Понял?
- Не понял. Мысли у тебя какие-то непонятные, эмигрантские.
- Да ушш… Скажи еще белогвардейские.

Савельеву пришлось прервать свои рассуждения, потому что почувствовал, что нагрузка на него возросла. Что-то я все отбиваю, да отбиваю. Чуть не забили уже. Что случилось-то? Ну ка, сейчас начну атаку. Кому? Где СССР? Не понял. Где СССР?!! Где он???!!!! Ладно разберемся. Отдал Шведу, пошла атака. СССРа почему-то не было, и центр заметно провисал. Крайние защитники не успевали крыть быстрых нападающих и работы у Савельева заметно прибавилось. Отыграли вничью.
Первым делом Савельев возмущенно спросил тренера, куда делся СССР.
- Как, а ты не видел? – удивился тренер.
- Нет, не видел
- Да за ним начальник приехал и увез. Что-то он там на работе напорол.
- Что напорол? Какой начальник?
- Спиридонов не наш, он не охранник. Он из строительного треста.
- Какой Спиридонов?
- Которого ты СССРом называешь, вот он и есть Спиридонов. И работает он на стройке.
- Так он тоже подстава?
- Так стопроцентная.
- А как же он у нас оказался?
- Да кто его знает. Может, привел кто-то. Любит он в футбол играть.
- Во как…
- Как же ты не видел? Начальник его еще сильно ругался, выскочил на поле и давай его матюками: на поле хрен догонишь, работать хрен заставишь. Заграбастал в охапку и увез.
- Во как…
- Слушай, как же ты не видел? О чем ты все время в воротах думаешь? 
- А Швед наш?
- Не знаю. Вас тут не разберешь всех.
 
Так вот оказывается кто такой СССР. Оказывается, и на него управа нашлась. И Савельев вспомнил его как бы обвинительные роковые удары. И он снова как будто спросил «за что?». Да за то, что СССР развалил. Во как. Думать надо меньше. И вообще, кто такой СССР? А и в самом деле, что мы про него знаем? На поле - хрен догонишь, работать – хрен заставишь. Вот и все резюме.

На другой день Лехе у банкомата стоялось легко. Словно камень свалился с его чувствительной вратарской совести. Оказывается СССР – это никакой не СССР, а некий Спиридонов из строительного треста. Который – бездельник, работать не хочет. И все его обвинения бездоказательны, да нет, просто ничего не значат. И Леха даже свободнее стал перетаптываться у вверенного ему имущества. Если бы снова не пошли в банк люди. Их снова на морозной улице стояло много и все они хотели денег.
Вот первую партию пустили внутрь и началось:
Развалили страну, просрали, сдали врагам. Леха хотел только сказать «поспокойнее» и сразу получил встречное: а ты где был в том-то годе, да такого-то числа? И Лехе бы отмахнутся, да как обычно «на угловой». Нет, он полез память свою ковырять зачем-то. Ну, такой он был Леха Савельев, чувствительный, как все вратари. А и правда, где я был тогда-то и тогда-то?
- А что тогда было-то? – спросил Леха у осаждавших банкомат.
- Как?! Вот таких понаберут бестолковых, бесполезных, которым все до лампочки….
- Да по-спокойнее, - снова призывает охранник.
А и правда, в тот день кажется, был он в центре города, там еще вдруг стрельба началась. Но он как-то даже отшутился, что учения что ли какие? Они с приятелем тогда на игру спешили. Он тогда ни то за Спартак, ни то за Строитель стоял. Точно. Было такое. Вроде выиграли тогда.
- А страна развалилась, - проворочал кто-то вовремя.
Так. Видно, снова Леха уже был не работник, а грядущая ночь была обеспечена.
- Товарищи дорогие, по-спокойнее…
- Товарищи до девяностых закончились, - отвечают ему сердито.
- Ну, поймите, я-то причем?
- В том-то и дело, что все ни при чем. Какие мы граждане? Всем до страны дела нет.
- Да я в политике не понимаю ничего.
- Лет вам сколько, молодой человек? – спросила какая-то женщина язвительно. И Леха окончательно ушел в себя.
А в самом деле какой я гражданин? Кто я? Я охранник, всего лишь охранник. Но который всю юную, молодую, азартную жизнь свою учился на вратаря и отбивал мячи. Но позвольте, может я, конечно и бестолковый, но могу сказать, что и мяч отбить не просто, этому довольно долго учат. И поэтому я понимаю, что всякому делу учиться надо. А вы хотите, чтоб я и в политике разбирался, и в футбол играл и у банкомата стоял? Ей-то уж, то есть политике этой вашей, в не понимании которой вы меня обвиняете, вообще всю жизнь надо учиться.

На другой день Савельев пошел к врачу.
Медсестра доложила, что пришел тот самый, про которого вы говорили. И психиатр сказал не пускать.
Медсестра вышла к Савельеву и сказала, что врача пока нет.
- Я подожду! – активно среагировал вратарь.
И медсестра ушла без раздумий.
- Что вы ему сказали? – поинтересовался доктор.
- Н-ничего, - как-то безразлично, вяло сказала она. -  Н-ну, то, что вас пока нет.
- А он?
- А он, - говорит, - я подожду.
- Так…. И долго он будет ждать?
- Н-не знаю.
- Так. Слушайте, Елена Михайловна, прогуляйтесь через пять минут куда-нибудь. И если заметите, что он там все сидит, то скажите, что я позвонил и сказал, что не приду, ладно?
- Ладно.
Елена Михайловна так и сделала. И Савельев ее тут же спросил:
- А что мне делать?
- В смысле? – спросила медсестра.
- Ну, мне сейчас этот врач нужен. Только он знает мою проблему.
- А к другому вы не можете обратиться?
Савельев ничего не ответил, он задумался. И медсестра ушла в кабинет.
Через полчаса она вышла и увидела Савельева, сидящего на том же месте.
- Евгений Петрович, он не уходит.
- Не уходит? В таком случае, вам, Елена Михайловна, придется его увести. Хотя бы до остановки.
- Не пойду я с ним ни куда. Он же не в себе. Почему вы не хотите его принять?
- Ну, потому что вы уже сказали, что меня не будет.
- Ладно.
Медсестра вышла и обратилась к Савельеву.
- Зря вы сидите, я закрываю кабинет. И больница скоро закрывается.
Человек чуть шевельнулся.
- Пойдемте, - сказала она тихо и властно. – Я вас провожу.
Савельев о чем-то подумал и вздохнул. Они вышли на мокрую улицу и пошли по направлению к автобусной остановке.
Елена Михайловна была женщина строгая и самостоятельная, поэтому она первая начала разговор:
- А зачем вам именно Евгений Петрович? Он, конечно, хороший доктор, но у нас в больнице есть и другие.
Что мог ответить Савельев?
- Ну, то, что он человек хороший. Мне кажется, что он предать не может.
- Ну, это вопрос серьезный, - как-то стушевалась медсестра, - и к медицине отношения не имеет. Ведь медицина занимается специальными вопросами организма.
Савельев ничего не ответил, и они шли молча.
- А какой у вас вопрос, извините за любопытство? – спросила Елена Михайловна.
Видно, что трудно было Савельеву, нужно было с кем-то поделиться и он ответил:
- Да страну я развалил.
Елена Михайловна даже задумалась от неожиданного такого ответа. И они долго шли молча.
- А какую страну? – наконец спросила она как можно спокойнее.
- Как какую? – спросил он, как будто могут быть какие-то другие страны, кроме России.
- Ну не знаю какую, их же много, Швеция, Чехословакия, Америка, Никарагуа…
- Да? – вдруг спросил Савельев с большим удивлением. Будто и правда не знал, что много стран на самом деле и Земля круглая.
- Да. Так какую вы развалили-то?
Она спросила с неподдельным интересом, в ее глазах даже заблестели искорки. И унылый Савельев даже преобразился. Ему сейчас вдруг, на мгновенье, показалось, что будто решается его судьба. И он даже забегал глазами словно от мысли «Какую ж страну ему выбрать?». А Францию можно? – будто кто-то подсказывал ему сейчас. А Италию? Играл бы за Римский Ювентус. И никаких охран, проблем, банкоматов с нетерпеливыми соотечественниками. Все. Развалил на хрен, так и езжай туда – восстанавливай.
- Так это, как его. То есть ее… То есть, - забеспокоился Савельев.
В общем у Савельева возникла новая проблема. Он посмотрел на медсестру. А она смотрела на него уже с неподдельным любопытством, так как была женщина самостоятельная и любила наблюдать за больными, и делать только самостоятельные выводы.
- Так какую?
- Да нашу, - сказал с облегчением Савельев, он же Павлов, он же бывший вратарь Феникса.
- Ну, слава богу, разрешили вопрос. – И Елена Михайловна даже как-то одобрительно посмотрела в его сторону. Все-таки ж нашел в себе мужество. Да и потом наш человек, оказывается.
Снова шли молча.
Савельев пару раз поддал снежные комки на дороге. И видно было, что хотел поддать и третий, и, наверное, поэтому она спросила:
- А за что вы ее?
- Кого?
- Ну, страну нашу, кого ж еще-то? Развалили-то?
Савельев был не готов к такому сложному ударчику. Доктор в прошлый раз спрашивал «каким образом». Ну, там, что рычаг приложил в районе Уральского хребта как былинный богатырь и всего на всего. И вот на тебе. За что? Да, какой-то женский вопрос, совершенно не свойственный…Такие удары вообще-то судьи запрещают. Это удар из «вне игры».
- Да не важно, - как-то стушевался Савельев. – Развалил и развалил в общем, - стушевался он.
- Понятно.
- А чем вы занимаетесь?
- Работаю?
- Не совсем. Хотя и это тоже интересно. Но мне хочется понять главное, основное направление вашей жизни. Ведь правда, не всегда, и даже редко у кого работа является самым главным занятием.
Снова шли молча.
- Знаете, я когда-то работала учительницей начальных классов, в школе, и у нас в программе стояло сочинение на тему «кем я хочу быть». Я как могла готовила детей к этой работе. А детям-то было по одиннадцать. Ну и рассказывала разные истории, что работа — это важно, это творческая реализация личности. Что это даже, к примеру, моляр есть внутри потенциальный художник, который в принципе способен преобразить мир.
«Вот это пошли ударчики», - подумал Савельев и как-то осадил голову в плечи.
- Ну и вот, сколько я не готовила класс к сочинению, нашелся-таки один мальчик, который не стал писать, как я советовала. А выискал, что на самом деле у сочинения было три темы: кем я хочу быть, чем я люблю заниматься и какая-то третья. Так вот этот мальчик написал сочинение на вторую тему «чем я люблю заниматься». И он был прав, потому что … Не знаю почему. А написал он про футбол. Что любит играть в футбол. И как мог, объяснил это. Хотя, конечно, примитивно и что футбол ноги укрепляет и сильные качества развивает, товарищеские, командные… Но это все было с чьих-то слов. Но все мы часто живем с чьих-то слов. Но он отразил на тот момент главное, как понимал жизнь, не слукавил.
Савельев просто онемел. Так сильно тронули его эти слова бывшей учительницы. Он словно пенальти пропустил. Словно чемпионат мира проиграли из-за него. И теперь хоть обратно в Россию из Ювентуса: возьмите, дорогие товарищи, на поруки.
- Так и кто вы? – спросила медсестра.
- Вратарь, - сказал Савельев подавленно.
- То есть футбольный? То есть играете в свободное от работы время?
- Да, совершенно так.
- А работаете где?
- В охране
Шли молча.
И вдруг Савельев взмолился невероятным голосом.
- Ну не могу я мир преобразить, что вы ставите передо мной такие вопросы?!
Елена Михайловна чуть не остановилась.
- Как вас зовут? - спросила Елена Михайловна спокойно.
- Савельев.
- А по имени?
- Алексей.
- Алексей Савельев. Который Советский Союз развалил и который вратарь.
- А все-таки почему вы считаете, что это вы его развалили?
- Да потому что все говорят. Да и потом, конечно, есть ряд факторов.
- Ну ка, ну ка, это каких таких факторов? – и Елене Михайловне пришла на ум каверзная мысль «а уж не за Ювентус ли он играет в свободное от работы время?» И она посмотрела на него строго.
- Ну, в общем есть кое-что. Это, я конечно, виноват. Я, конечно, мог вступится, предотвратить, но у меня матч был, понимаете, ну в общем спешил я. Вот. – Как на исповеди стал он рассказывать медсестре.
- Нет, постойте, постойте. Вы что серьезно?
- Вполне.
И Савельев рассказал, как банкомат охраняет, как высказывания народа выслушивает, как когда-то стрельба где-то была, а ему, видите ли, все до лампочки тогда было, он, как тот мальчик в сочинении, футболом грезил.
Медсестра вдруг как засмеется. И смеялась, и смеялась. А Савельев снова шел как болван и уходил в себя, и снова ничего не понимал в этой жизни.
- Только не обижайтесь, - сказала Елена Михайловна. Ей было смешно и оттого, что как-то совпал рассказ о сочинении того мальчика и Савельевым и оттого, что Савельев показался ей таким наивным.
И он тут же среагировал:
- А я и не обижаюсь
И она еще больше стала смеяться.
Наконец она успокоилась:
- Слушайте, вот вы видите, дом многоэтажный строится?
- Ну, вижу.
— Вот вы сами смогли бы его построить целиком? Своими руками?
Савельев задумался.
и Елена Михайловна снова чуть не засмеялась.
- Ой, беда с вами, - сказала медсестра.
- Почему это? – снова обиделся Савельев.
- Да потому что такое никому в голову не придет. Как такой дом можно самому, своими руками построить? Я пошутила, а вы это всерьез восприняли. Вот, честное слово, как таких впечатлительных в охрану берут? В такой работе нельзя поддаваться впечатлениям, надо строго следовать инструкции. Мало ли где там стреляют? Вам какое дело?
- Так я ж гражданин? И еще хочу человеком стать.
- Слушайте, - сказала Елена Михайловна. – Вот мы и пришли, вот мой дом. С вами очень интересно разговаривать, даже на автобусе ехать не пришлось. А что касается человека, сходите в зоопарк, прогуляйтесь, посмотрите, подумайте и поймете, что есть человек. Ладно, это шутка.
Савельев снова о чем-то задумался.
- Так, - сказала строго Елена Михайловна. – В зоопарк не ходите, не в коем случае. «Вы поняли?» —спросила она как можно строже.
И Савельев согласился. Ведь этот человек вполне может попасть в какую-нибудь клетку и остаться там навсегда.

На следующий день Елена Михайловна спросила у доктора координаты вчерашнего больного. Она была женщина серьезная и самостоятельная и доктор удивился зачем ей понадобились его координаты.
- В кино сходить, - отшутилась она.
- Ну, в кино, так в кино, - ответил беззлобно доктор и показал адрес.

Вечером она разыскала Савельева в воинской части, где он стоял на воротах. Играли с Метеором и выиграли.
Она ничего не понимала в футболе, но стоя у бровки, она слышала разговоры болельщиков и как те очень хвалили Савельева. Как она поняла за то, что он отбивает футбольные мячи. Она даже спросила, одного из них, а что тут такого не обычного? Вот предположим, сейчас просто отбил мячик и чего? Да как чего?! – даже обиделся болельщик. - Удар был сложный, сильный, людей было много перед воротами, а вратарь успел среагировать. Да и летел в самый угол. Что ж тут непонятного? Елена Михайловна была женщина серьезная и самостоятельная и даже обиделась на такие объяснения. Странно как-то, человека можно уважать за то, что он ходит в коротких трусах и отбивает футбольные мячи. Вот чего она, наверное, хотела выяснить, а не просто сходить в кино с Савельевым. Ее мучил какой-то парадокс этой жизни.
Но наблюдая за игрой Алексея, она вдруг сделала открытие. Он действительно отличный вратарь. Да он ловит и отбивает мячи, но он еще не прыгает за пролетающими мимо ворот. То есть не попадающими в створ. Это замечательное качество. Профессиональное. Она совершенно была согласна с такой жизненной философией. То есть раз вопрос вас не касается, на него не стоит и реагировать. Мы сегодня живем в сумасшедшем потоке информации, которая даже бывает опасна. И на все не нужно реагировать. Как правильно он стоит на воротах! И как неправильно он ведет себя в жизни. Да ведь если мы на все будем реагировать, даже и из благих побуждений, то это что получится? Это маляр, который, предположим, мечтает быть художником, будет стены малярить кое-как, потому что о картине в этот момент думает. А потом, когда ему о картине придется думать – он будет малярить.
И вдруг Елена Михайловна залюбовалась игрой Савельева. Он напоминал диковинного зверя, который мог сгруппироваться и упасть на жесткий настил, не получив при это ни синяка, ни шишки. Вся полезная Савельевская масса, долго стоявшая у скучного банкомата в эти секунды, обретала свой полезный смысл. Вот он, снова отбивая удар, сам превращается в снаряд, прыгает ему навстречу, отбивает, делает кульбит, тут же вскакивает и становится на свое место. Да, словно зверь или рыба, наконец-то попавшая в свою стихию. Глядя на других участников игры, она тоже могла сделать подобные выводы. Что ж творится, подумала она. Куда ж мы уйдем, если все начнут футболом грезить? И она снова вспомнила сочинение того мальчика.

Они шли по заснеженному бульвару, звенели проезжающие трамваи, падали снежинки.
- О чем вы снова думаете, Алексей? Что страну развалили?
- О прошедшей игре, - покорно сказал вратарь.
- Знаете, было сложно разыскать вас.
- Да? – будто очнулся Алексей. И в этом ответе-вопросе прозвучало чуть ли не детское: а чего меня искать, я ничего плохого не сделал.
— Вот мне интересно, Алексей. Вы очень грамотно отбиваете мячи. Вы отбиваете только те, которые летят в ворота. А на те, которые пролетают рядом с ними, вы даже не реагируете.
- Правильно, так и надо.
- Но в жизни вы другой. Готовы верить всему чего вам скажут.
Алексей задумался.
- Я не понимаю связи.
- Связь самая прямая. Наблюдая за игрой, я поняла, что жизнь и футбол имеют много общего. И там и там есть приемы, ловкие ходы, хитрость, даже толчки не по правилам. Главное забить гол. Как вы считаете?
- Да, может и похоже.
- И в жизни, встречаясь с людьми, они тоже хотят забить вам гол.
- Никогда не задумывался. Зачем?
- По-моему так устроена жизнь.
- Простите, а как Вас зовут?
- Елена, - рассмеялась медсестра.
- Чему вы смеетесь?
- Я думала, вы никогда не спросите.
Снова шли молча.
- А вы могли бы, наверное, за какую-нибудь другую, более серьезную, команду стоять. Может, какие бы деньги платили?
Савельев улыбнулся.
- Так я стоял когда-то, кое-где.
- А теперь, значит, у банкомата стоите?
- Стою, - покорно согласился Савельев.
- Слушайте, вам надо научится отбивать не нужные вопросы, которые вам задают на работе.
- Как? Зачем?
- Так зачем или как?
- Зачем.
- Затем, что вы воспринимаете серьезно, что вам не скажут, а так нельзя. Вот ваша задача у банкомата, какая? Чтобы бардак пресечь, чтобы банк не ограбили. А вы начинаете о политике задумываться. Это не ваша компетенция. Да и потом, мало ли чего люди скажут? Все люди не совершенны. Мало ли кто что болтает. У кого-то зуб болит, у кого-то дома неприятности. Опасно всех слушать.
Идут молча.
- Но мне кажется, что они говорят правду. Ну или часть правды.
- Ох, - вздохнула бывшая учительница, а теперь медсестра, — вот как вы распознаете куда полетит мяч в ворота или мимо? Реагировать на него или нет?
Савельев задумался.
— Это вопрос сложный, я им никогда не задавался. Когда-то меня так научили, и я знаю.
Снова идут. Савельев поддает рыхлый пушистый снег на обочине.
- Знаете, если быть точным, - вдруг говорит он, - я все время жду удара. И мяч может неожиданно выскочить из-за рук, ног, спин, неожиданно отскочить от кого-то, он бывает, резко меняет направление или…
- В общем вам главное научится в жизни не слушать, что говорят вокруг. Если вы будете прыгать за всеми ненужными мячами, то быстро устанете и на пропускаете в свои ворота. А это никому не нужно, ни вам, ни вашей команде. Это нужно будет только жуликам. Они завтра там, у вашего банкомата такую панику наведут, так вас пристыдят, так что вы им и скажете, пожалуйста, товарищи хорошие, я вас понял, приезжайте как стемнеет и я сам вам этот зловредный банкомат и вынесу. Так?
- Так, - покорно согласился Савельев.
- Да. Именно так. Вы уже на грани.
— Это почему? – обиженно спросил Савельев.
- Да потому что вы как крокодил Гена из мультфильма. А почему, да зачем. Да потому что вы плоский и зеленый, и вам прятаться хорошо в клумбе, вас никто не увидит. А зачем? А затем, что кошелек подбросим на дорогу на веревочке, а тем временем прохожий по дороге пойдет, кошелек увидит, потянется за ним, а вы раз его и не тут-то было. Он опять потянется, а вы опять его дерг и снова не поймал. Итак, пока в клумбу не споткнется. А зачем? Да не зачем, просто потому что смешно кому-то, видите ли.
Идут молча.
- Знаете, - вдруг сказал Савельев, — вот я знаю вас совсем немного и совсем на вас не обижаюсь. Хоть вы мне и обидные слова говорите, но как-то говорите от души, искренне, ну не чтоб посмеяться, а для моей пользы, что ли.
Шли молча.
- Для моей пользы, - передразнила она. – Вот вам повезло, что вы еще в хорошие руки попали. Из вас хоть вратаря сделали. А так попадись к каким-нибудь не честным людям, так они бы из вас карманника или киллера сделали. У вас, наверное, получилось бы.
- Не знаю, - улыбнулся Савельев, - не думал.
- Вы, наверное, вообще мало думаете.
- Почему? Смотря о чем. Вот когда на воротах стою, стал как-то часто про небо думать. Красивое оно. Смотрю, думаю и любуюсь.
- А как же вы мячи отбиваете?
- Не знаю. Сами как-то отбиваются.
- И самое интересное, что вам бы объяснили, что карманник и киллер выполняют на земле ценную миссию, чтобы раззявы рты не разевали, а всякие слоняющиеся не волочились по миру, распространяя бактерии. Правильно?
- Правильно.
- Ой, ну что вы сразу соглашаетесь? Вы совсем чем угодно можете согласится.
- Но ведь вы логично объясняете.
- Ладно. Лучше расскажите, как в футбол пришли.
- Да просто пошли в детстве записываться в команду. Нас и записали. Колька до сих пор в полузащите бегает, а я на воротах.
- А потом?
- Занимались десять лет. Тренер говорил, что делать, я и делал.
- Вы так об этом просто рассказываете. А еще были увлечения?
- Да нет, не было.
- Вы странный человек. Может это и хорошо, что вы такой послушный, отзанимались десять лет, выполняли, что говорил тренер и вот вы вратарь. Только правда по совместительству. Ведь что вам футбол приносит? Ну, понятно привыкли, физиология. А может, вы думаете, что это ваш крест, создали себе кумира на ровном месте? Что молчите?
- Не знаю, - улыбается Савельев.
- А вот интересно, предположим, вынесли бы вы банкомат жуликам, они бы вам пропагандистской лапши на уши навешали, да еще припугнули бы вас, что вы теперь сообщник и все. Значит, покупай оружие и иди в революцию? Опять согласитесь?
- Не-ет, - снова улыбается Савельев.
- Что вы все улыбаетесь? Ну, вот согласитесь, есть люди ведомые, которыми руководят и есть ведущие, им только дай покомандовать. Это не важно, что они ничего не умеют как следует, ни в чем не смыслят, даже подтягиваться на перекладине не могут, стометровки бегать. Но это их ни сколько не смущает. Вот вы за сколько бегаете сто метров?
- Секунд за двенадцать – тринадцать.
- А Сталин Иосиф Виссарионович за сколько бегал?
- Не знаю.
- Но это не мешало ему большой страной руководить.  Это я к тому, что несложный вопрос, причем к делу отношения не имеющий, ставит вас в затруднительное положение. Вот наверняка в предыдущей команде вас просто затерли. Вы кому-то помешали.
- Ну, там, - начал перетаптываться Леха, - дело одно неприятное получилось. Напился я там на одной свадьбе, да плясал как Тарзан в чем мать родила.
- То есть? Как это напились? Вы пьете?
- Да так, иногда. А там все чудили. Смеялись, ребята хорошие. Давайте сцену разыграем. В шмотки разные переоденемся. А ты вообще, Савелич, покажи Тарзана. Ну, я и показал.
- Понятно.
- А потом начальник команды вдруг как-то узнал.
- А потом?
- А потом Серега ко мне подходит. Ты понимаешь, Савелич, я теперь вместо тебя стоять буду. Не обижайся.
- А Серега, это кто?
- Друг мой, второй вратарь.
- Тоже хороший человек?
- Тоже.
- А на той свадьбе он тоже был?
- Был. Да все были.
- А свадьба у кого была?
- Да подруга моя хорошая замуж выходила.
- Тоже хорошая?
Идут молча.
- Эх, знаете, я вам что скажу. Вот есть художники самоучки, самородки, они от сердца красоту видят и рисуют. И многие говорят, что это не красиво. Потому что привыкли к другой живописи, которой учат. А вы такой человек, что могли бы найти красоту и в их картинах.
- Не знаю, я не разбираюсь
- Тут важен подход. Но вот я не понимаю, как можно найти красоту в том, что вас предают?
- А кто меня предал? Я сам виноват, пить надо было меньше.
- Ну, это правда. А про Тарзана вы откуда узнали?
- На базе, когда сидели, кино привозили.
- На какой базе?
- На спортивной базе Феникса.
- Так вы за Феникс стояли?!
- Ну да.
- Слушайте, у вас девушка была?
- Была, только замуж вышла.
- Не за вас.
- Ну, у нее я на свадьбе и был. И плясал даже.
- То есть вы делали ей предложение, а она вышла за другого?
- Точно так.
- Да. Интересный вы экземпляр.
- Ну, чего? Я футболист. Ей со мной не интересно было бы.
- Извините, вы не просто футболист, вы за Феникс стояли! А это лицо города.
- Ну, вот и уронил. И нет вопроса.
Идут молча.
- Да, интересный вы экземпляр. Значит, с горя напились.
- А может и от радости.
- То есть?
- Да хороший парень ее этот Саша. А я чего, футболист.
- И вы значит на радостях Тарзана или Тарзанку, или Смуглянку?
- Знаете, - вдруг сказал Алексей. – Я не о чем не жалею. Я не хочу обратно в Феникс. Мне все нравится. И у банкомата стоять и в футбол играть.
- Поигрывать.
- Да какая разница.
- Большая.
- Да не очень, да и потом. Я Вас встретил.
И так он перед ней резко остановился, что она и растерялась. Вмиг исчезло ее нравоучение. Вот это удар. Вот они опыты Резерфорда. А вы говорите, что наука бестолковое занятие. Как же она может быть бестолковой, когда только о жизни и говорит.
Елена Михайловна так и опешила. Она испугалась
- А как ваша фамилия? – вдруг спросила она, чтобы что-то спросить, как учительница, чтобы осечь расшалившегося ученика.
- Савельев, - сказал он и тут же задумался: Кому врешь, она же учительница. - Или Павлов, - тут же ответил он. - Какая разница?
- Как это какая разница? – тут же спросила она, наверное, потому что была учительницей.
- Ну, когда у банкомата – тогда Савельев. А когда в футбол – тогда под чужими документами Павлов. Слушайте, да какая разница?
Елена Михайловна еще больше испугалась. И даже еще больше по-настоящему. Как это под чужими документами? Сколько они разговаривают, а она оказывается совершенно не знает этого человека. И чего ему в голову взбрело?