Про войну

В августе 1992 года наша семья попала под обстрел.
Мы вчетвером – я, муж и сыновья 9 и 7 лет – загорали на пляже абхазского санатория «Эшеры». Дети плескались у берега, муж обгорелым тюленем дремал под тентом. Я боролась с дремотой, поджидая торговца, ежедневно приносившего на пляж корзину с дешёвыми и вкусными грушами. Наша путёвка заканчивалась, на следующий день мы собирались уезжать, хотелось привезти в Москву фруктов, угостить родственников.
Сначала я увидела взметнувшиеся метрах в 10-15 от нас фонтанчики песка, следом услышала негромкий свистящий звук «фью-фью-фью» и только потом обратила внимание на удаляющийся вертолёт: над маленьким, всего тысячи полторы-две жителей, селом Эшеры эти машины летали так часто, что мы перестали их замечать.
Осознание, что с вертолёта обстреляли пляж, пришло не сразу, но даже когда пришло, вместо страха я испытала тупое оцепенение. Очнулась, увидев бегство с пляжа испуганных людей, едва не попавших под пули. Их было немного – ту единственную очередь с вертолёта, по счастью никого не задевшую, видели и слышали единицы. Остальные на убегающих смотрели недоверчиво и пожимали плечами, но всё же начинали собирать вещи. Растолкав мужа, который проспал страшное событие, я бросилась к морю, к детям. В этот момент на глаза мне попалась знакомая фигура в соломенной шляпе – абхаз с грушами припозднился, но всё-таки пришёл. Не помню, какие соображения подвигли меня купить сразу весь его товар вместе с корзиной, но совершенно точно я не могла тогда знать, что эти несколько килограммов груш станут нашей единственной пищей на ближайшие дни.
После обеда мы долго щёлкали телевизионными каналами в поисках достоверной информации. Безрезультатно: на одном возмущённые бородатые кавказцы вещали на грузинском языке, на другом их «близнецы» – на абхазском, русскоязычные новости патетично несли какую-то бессмыслицу про друзей и врагов. Абсолютно не было понятно, кто в кого и почему стреляет, и на чьей стороне мы… Слово «война» не звучало, происходящее деликатно называли конфликтом. Поэтому, наверное, недоумения в нас было больше, чем тревоги. Заперев мальчиков в номере, мы с мужем отправились в город на разведку.
На первый взгляд в городке ничего не изменилось: жаркое солнце, сонные дворы в зелени садов, послеобеденное безлюдье. Но вот на дорогу с огромной скоростью вылетел легковой автомобиль без лобового стекла. В машине сидели молодые кавказцы в зелёном камуфляже, из открытых боковых окон торчали их руки с автоматами, все они чего-то кричали и смеялись. Миг – и жизнерадостная компания скрылась за поворотом. Снова тишина и жар курортного лета. Маленький магазинчик, где мы обычно покупали вино, оказался закрыт на большой висячий замок, но через разбитую витрину были видны люди, набирающие в сумки продукты… Не сразу мы сообразили, что это орудуют мародёры. Снова по улице пронеслась легковушка с вооружёнными парнями. В отдалении послышались выстрелы и раскаты грома.
- Гроза собирается, - сказала я.
- Война начинается, - ответил муж. - Это обстрел.
Мы поспешили обратно и вошли в номер уже под вой сирены. Этот жуткий звук я раньше слышала только на учениях по гражданской обороне.
Одновременно включилось громкое принудительное вещание. Мужской голос спокойно призвал всех отдыхающих приготовиться к эвакуации. Посочувствовав тем, кто только что приехал в санаторий – утром видели, как люди с чемоданами ждали заселения у регистратуры – мы начали собирать вещи.
Для эвакуации министерство обороны РФ, которому принадлежал санаторий, предоставило автобусы, грузовики, военные суда и самолёты. Отдыхающих разделили: одним предстояло ехать автобусами в порт Сухуми, оттуда морем до Новороссийска, другим – на грузовиках в Гудауту и оттуда военно-транспортными самолётами в Таганрог.
В открытом грузовике мы усадили сыновей на чемоданы, сами ехали стоя. Мимо полей и виноградников, мимо мирных домов и фруктовых садов.
Дорога была ухабистая и пыльная. Вдоль неё, в облаках жаркой пыли стояли абхазские крестьяне. Старые и помоложе, в шляпах и без, мужчины в рабочей одежде с тяпками в руках и женщины в простых платьях с корзинами у ног - они обрабатывали землю и собирали плоды. Оторвались от работы, увидев колонну машин, растерянно смотрели на неё сквозь поднятую пыль и кричали вслед:
- Русские, не бросайте нас!
Вот тогда я ощутила, как  больно и стыдно быть предателем и решила для себя раз и навсегда: в какой бы части разорванной на куски страны не довелось мне оказаться, никогда моя хата не будет с краю, всегда я буду на стороне тех, у кого в руках тяпка – независимо от того, как выглядит их правда в глазах «мировой прогрессивной элиты».
В Гудауте при посадке в самолёт мы случайно забыли на краю поля часть вещей. Причиной стала нервотрёпка, устроенная военными лётчиками, они отказывались брать на борт покойников – мужа и жену из Санкт-Петербурга, отдыхавших в одном из пансионатов. На свою беду те оказались в номере, когда туда попал грузинский снаряд. Мой супруг, тогда действующий офицер, и ещё несколько мужчин ушли решать проблему, а мы с ребятами сидели на траве и ели груши. Самолёт уже запустил моторы, когда он прибежал и с криком «быстрей, быстрей!» закинул нас и чемоданы в гулкое нутро военного транспортника.
Рюкзак остался на поле, но корзинку с грушами я успела схватить. Мы их ели в Таганроге, где толпы эвакуированных, прибывших раньше нас, раскупили всё съестное. Ели, сидя на вокзале в Ростове-на-Дону и ожидая мужа, который в комендатуре снова занимался вопросом перевозки трупов – погибших супругов надо было погрузить в поезд на Санкт-Петербург. Ели на перроне, где пришлось просидеть почти до полуночи, потому что проводники московских поездов, осаждаемых беженцами на всех станциях, перестали открывать двери. Наконец, добрая толстушка-проводница согласилась пустить нас на третьи полки…
В Москве мы насмотрелись и наслушались всякого-разного про абхазских  сепаратистов, грузинских демократов, русских агрессоров и т.д. и т.п. С пеной у рта каждый выступающий орал своё. Как и сегодня.
Отделять пену от смыслов мне помогает память. Невозможно забыть пыльное облако, в котором стоят не политики, не военные, не мародёры, не интеллигентные противники или сторонники демократии, а простые труженики с тяпками и просят людей, удирающих от войны: «РУССКИЕ, НЕ БРОСАЙТЕ НАС!»